Округ Форд. Рассказы, стр. 56
Компания наверняка уволит Пчелиную Матку Уилму, ну и еще, возможно, сестру Энджел. Так тому и быть. Я редко выхожу из проекта без того, чтобы кого-то не уволили.
На следующий день Декс позвонил и сообщил, что соглашения удалось достичь конфиденциально и что цена вопроса — четыреста тысяч долларов. Вам может показаться, что мало, учитывая вопиющие нарушения и наличие неоспоримых доказательств, но в целом не так уж это и плохо. Доказать подобного рода нарушения в суде очень трудно. Самой мисс Гарриет деньги уже ни к чему, а потому большая финансовая потеря ей не грозила. Ей не достанется ни цента, но готов побиться об заклад: родные и близкие уже начали грызться между собой. Моя доля составляла десять процентов от суммы, выбитой Дексом в качестве возмещения за ущерб.
На следующий день появились двое мужчин в черных костюмах, и всех в «Тихой гавани» охватили дурные предчувствия. Незнакомцы засели в кабинете Пчелиной Матки и долго оттуда не выходили. Атмосфера накалилась. Я просто обожаю подобные ситуации. Большую часть дня я провел на кухне с Розель, куда периодически поступали все новые слухи. Я выдвигал самые дикие предположения, которые затем и превращались в слухи. Мисс Дрел уволена и ее вывели из здания в сопровождении эскорта. Сестра Энджел тоже уволена и тоже выведена из здания. Позже тем же днем разнесся слух, будто ищут и меня, но я не стал тратить время даром: выскользнул через заднюю дверь — и был таков.
Я вернусь через неделю или около того, чтобы попрощаться с Лайлом Сперлоком и еще несколькими друзьями. Посплетничаю немного с Розель, обниму ее, пообещаю время от времени заглядывать. Зайду к мисс Руби, заплачу за жилье, соберу вещи, выпью на крыльце последний раз «по маленькой». Трудно расставаться с хорошими людьми, но мне довольно часто доводилось делать это.
И вот я покинул Клэнтон после четырехмесячного пребывания там и отправился в Мемфис и, пока ехал, испытывал чувство глубочайшего удовлетворения. Это был один из самых успешных моих проектов. Десяти процентов хватит на год безбедной жизни. По завещанию мистера Спёрлока мне перейдет вся его недвижимость, вот только сам он, бедняга, о том не ведает (Фонд конфедератов обороны прекратил свое существование несколько лет назад). Возможно, Лайл не прикоснется к этому документу до самой смерти, а я буду время от времени узнавать, как обстоят у него дела. И позабочусь о том, чтобы все оставалось шито-крыто. (До сих пор приходится проверять, как поживают несколько других моих щедрых дарителей.) После его смерти, а мы узнаем об этом печальном событии незамедлительно, потому как секретарша Декса ежедневно проверяет некрологи, явится его дочь, найдет завещание, поднимет крик, наймет адвокатов, чтобы оспорить последнюю волю отца в суде. Законники постараются выдвинуть против меня самые чудовищные обвинения… Что ж, винить их за это никак нельзя.
Иск об опротестовании завещания будет рассматриваться жюри присяжных штата Миссисипи. Но я вовсе не собираюсь представать перед двенадцатью незнакомыми гражданами и пытаться отрицать, что обманул старика в последние дни его пребывания в доме престарелых. По судам мы не ходим. Мы, то есть Декс и я, предпочитаем улаживать дело в досудебном порядке. Как правило, семья остается довольна двадцатью пятью процентами от стоимости оспариваемого имущества. Это дешевле, чем платить нанятым для ведения дела адвокатам, к тому же мало кому из родных покойного хочется представать перед судом, на котором выяснится, что они не так уж много времени посвящали усопшему родственнику.
Четыре месяца тяжкой работы сильно утомили меня. Так что пару дней я планирую провести у себя дома, в Мемфисе, а затем полечу в Майами, где на южном побережье у меня имеется квартирка в кондоминиуме. Позагораю там несколько дней, переведу дух, а затем начну подыскивать новый перспективный проект.
Изгой
Подобно большинству слухов, живо обсуждаемых в Клэнтоне, этот зародился то ли в парикмахерской, то ли в кафе, а может, и в суде, в офисе секретаря. Ну а вырвавшись на улицу, он пошел себе разгуливать по всему городу. Свеженький, с пылу с жару, слух разносится со скоростью, нереальной для самых высоких технологий, и частенько возвращается к источнику настолько измененным и искаженным, что ставит в тупик своего создателя. Такова уж природа слухов, но иногда, по крайней мере в Клэнтоне, слух оказывается правдой.
В парикмахерской, что в северной части центральной площади, где на протяжении вот уже пятидесяти лет мистер Феликс Апчерч стрижет волосы и дает полезные советы, слух зародился ранним утром, и принес его человек, которого трудно было заподозрить во лжи.
— Слышал, что младший сын Исаака Кина возвращается домой, — сообщил он.
Стричь волосы перестали, читать газеты — тоже. Курение прекратилось, как и обсуждение игры «Кардиналов» накануне вечером. А потом кто-то спросил:
— Это тот самый странный парень?
Тишина. Затем клацанье ножниц возобновилось, любители новостей зашуршали газетами, кто-то кашлянул, кто-то прочистил горло. Когда подобного рода деликатные темы вдруг всплывают в парикмахерской, к ним принято относиться с осторожностью. Никто не хочет их комментировать первым, чтобы потом не обвинили в распространении сплетен. Никто не хочет ни подтвердить их, ни опровергнуть, поскольку искаженный факт или абсурдное предположение может быстро распространиться и навредить, особенно если речь идет о проблемах секса. В других местах, особенно в поселках, окружающих город, люди не терзаются подобными сомнениями. Конечно, каждому было ясно, что весть о возвращении сына Кина разлетится в самых разных направлениях, но здесь, как всегда, джентльмены предпочитали действовать с осторожностью.
— Да… Слышал, он не больно-то интересуется девочками?
— Так и есть. Дочь моей кузины училась с ним в одном классе, так вот она говорила — он всегда был со странностями. Неженка, маменькин сынок. Больше напоминал девчонку. И как только смог, сразу свалил отсюда, уехал в большой город. Кажется, в Сан-Франциско, но на все сто не уверен.
(«На все сто не уверен» — это прием защиты, призванный оградить автора утверждения от обвинений в распространении ложных слухов. Стоило произнести это заветное заклинание, как все остальные получали право развивать и повторять только что сказанное. А если выяснялось, что информация ложная, источник сплетни получал индульгенцию — ведь он не ручался за стопроцентную ее надежность.)
— А сколько ему сейчас?
Снова тишина — производились подсчеты.
— Ну, где-то тридцать один — тридцать два.
— И с чего это он вдруг вернулся?
— Ну, точно не скажу, но вроде бы он очень болен. Буквально при смерти, а в большом городе никто о нем не заботился.
— Так он возвращается домой умирать?
— Получается, что так.
— Исаак в гробу перевернется.
— Говорят, семья много лет посылала ему деньги, лишь бы не показывался в Клэнтоне.
— Небось все деньги Исаака пошли на это.
И тут все принялись рассуждать о деньгах Исаака, его недвижимости, счетах, расходах и доходах, о женах и детях, дальних и близких родственниках, о таинственных обстоятельствах его смерти. В итоге дружно пришли к выводу, что Исаак умер вовремя, потому как оставленная им семья являла собой толпу полных придурков.
— А чем болеет парень?
Тут выступил Раско, один из самых закоренелых сплетников в городе, склонный к преувеличениям:
— Говорят, это какая-то постыдная болезнь. И она не лечится.
— Сорокалетний Бикерс, самый молодой из клиентов парикмахерской тем утром, заметил:
— Речь, как я понял, идет о СПИДе, верно?
— Да, так утверждают.
— Получается, он заразился СПИДом и возвращается в Клэнтон?
— Ну, так говорят.
— Быть этого не может!
Слух подтвердился несколько минут спустя, в кафе в восточной части площади, где на протяжении вот уже многих лет завтрак подавала разбитная официантка по имени Делл. Ранние посетители, собравшиеся там, представляли по большей части сменившихся с ночного дежурства полицейских и фабричных рабочих; среди них затесалась пара «белых воротничков». И вот один из посетителей спросил: