Галльские ведьмы, стр. 27

Римляне назвали колонию Аквилон, в честь аквилонского района в итальянском Апулии, откуда они пришли. Внутренняя часть колонии была достаточно хорошо защищена от неожиданного появления пиратов и стала малым морским портом. Сюда привозили стеклянную посуду, оливки, масло, ткани. Вывозили в основном древесину, шкуры, меха, пчелиный воск, а также соль, железную руду, вяленую рыбу и великолепные золотые, серебряные украшения, раковины и ткани из Иса.

Вскоре Аквилон разросся и слился с империей. Однако власть оставалась в руках потомков основателей колонии. Апулийцы женились на женщинах-озисмийках и выбирали себе жен из других соседних кантонов, сохраняя чистоту арморикской крови. В остальном они оставались римлянами и даже заявляли, что их прародитель состоял в родстве со знаменитым писателем. Они посылали старших сыновей получать образование в таких крупных центрах науки, как Дурокоторум, Треверорум и Лагдун. В конечном счете они дослуживались до сенаторского чина. Тогда они прекращали заниматься торговлей и посвящали себя государственным — особенно успешно в последнее время — и военным делам, а их многочисленные родственники являлись их доверенными лицами.

До войны с Максимом Грациллоний три года охранял покой западной части полуострова. Когда он вернулся, Апулей Верон устроил ему радушный прием. Несмотря на то, что коренные жители были ярыми христианами, они сразу нашли общий язык.

В конце концов, центурион тоже служил Риму; он мог рассказать много интересного об этом городе; он старался возродить торговлю. Апулей же много путешествовал, был начитан, осведомлен о жизни в других странах. Его учеба прошла на юге, он мечтал о карьере государственного деятеля; сначала он стал представителем и личным секретарем правителя Аквитании. Но смерть отца заставила его вернуться и занять пост, который Грациллоний считал для него потерянным. Возможно, Апулей согласится с ним, но римская добродетель и христианская набожность запрещают ему выражать недовольство против веры.

— Ты хочешь укрепить узы, связывающие Ис и Галлию? — спросил он, когда они остались одни. — Зачем? Восстановление прежних связей не всем пойдет на пользу. Особенно в моем многострадальном Аквилоне. Однако сейчас в империи спокойно, после бедствия, обрушившегося на шотландцев, варвары умерили свой пыл. Не послужит ли торговля поводом для их набегов?

Апулей был стройным мужчиной лет тридцати, среднего роста, темноволосый, гладко выбритый, с большими карими глазами; из-за близорукости на его лице всегда было сосредоточенное выражение. Однако Грациллонию казалось, что он больше походит на эллина, чем на римлянина, — возможно, свою спокойную гордость он унаследовал от Великой Греции. Он сел, тихо вошла его жена Ровинда. Она принесла им вино и орехи.

Это была молодая хорошенькая женщина, дочь озисмийского правителя. Со дня их свадьбы минуло два года. Апулей пытался ее научить, как должна себя вести жена сенатора, но у нее не было врожденной женственности. У них была дочь, второго ребенка она носила под сердцем.

Грациллоний обдумал ответ. Мысленно он повторил его несколько раз. Такого с ним раньше не бывало.

— Боюсь, это кажущееся спокойствие не сможет продолжаться долго, — сказал он. — Вы слышали, что в прошлом году произошло с присциллианистами?

Апулей поморщился.

— Я мало об этом знаю, но это отвратительно. Недостойно веры. Но теперь, слава Богу, все позади.

— Я не уверен, — нахмурился Грациллоний, глядя на пламя факелов. Пол в доме был теплый, но воздух оставался прохладным, за закрытыми окнами завывал осенний ветер. — Церковь по-прежнему разрознена и сливается с империей. Максим обвинил Валентиниана в ереси. Возможно, это только начало. Но очень опасное начало. Нет, я не думаю, что гражданская война закончилась.

— Бог нам поможет, — скорбно сказал Апулей. — Но что можем сделать мы, младшие служители государства? Как ты обойдешь правителя Арморикского?

Грациллоний улыбнулся.

— Вы думаете, я слишком много на себя беру? Что ж, я префект Рима. Но я служу не Максиму, а Риму, Ису, который вовсе не провинция, а суверенное государство, и я в нем король. Мне положено действовать благоразумно, в интересах народа и отвечать за свои поступки перед высшей властью.

— То есть перед главнокомандующим? И как ему понравится, если ты будешь вести политику в его интересах?

— Может, я горяч, Апулей, но не сумасшедший. Я написал ему и получил ответ: делать всё возможное, что будет способствовать добрым отношениям между Исом и Римом. Правитель не так уж и глуп. Он признает факты, как бы он их не истолковывал. Во-первых, он должен быть осведомлен о положении в восточной и внутренней части полуострова. Я больше знаком с западной частью, и ему это известно. Во-вторых, он никогда не приветствовал восстание Максима. В письме он обстоятельно дал мне понять, что мои цели его удовлетворяют.

— Понимаю. Но каковы они?

— Это не вовлечение как можно большей части западной Арморики в новую борьбу. То есть мы должны отказаться помогать убивать римлян, кто бы это ни приказал.

— Это не понравится Максиму. — Грациллоний кивнул.

— Если мы будем действовать сообща, то, как мне кажется, он не станет приказывать, а уничтожит нас. Если он одержит верх, то у нас, арморикцев, по крайней мере, хватит сил растолковать ему, почему мы так поступили. Но, возможно, ему не удастся одержать победу.

— Валентиниан слаб, — задумчиво проговорил Апулей, — но если Феодосий протянет ему руку помощи…

Грациллоний вздрогнул.

— Возможно. Кто знает? В этом случае в Арморике можно ожидать благополучного исхода. Но это все мечты. Я не люблю тешить себя сказками, и понимаю разницу между тем, что есть, и тем, что должно быть. Все-таки я считаю, что наши шансы выше, и Рим будет лучше подготовлен, если Арморика объединится.

— Под предводительством Иса. — Грациллоний пожал плечами.

— Больше некому взять на себя такую ответственность. К тому же Ис единственный лидер во всем регионе. И, поверь мне, — горячо заверил он, — даю тебе слово чести, вовсе не самолюбие движет мной.

В глубине души он недоумевал: миру нужен человек, который смог бы вернуть все на круги своя. Почему никто, кроме него, не понимает, что надо делать? Ведь все так просто. Правительство должно соблюдать свои законы, проводить военные реформы и усмирять варваров; честно обращаться с деньгами; снижать налоги и любые подати, которые могут уничтожить прогрессивные классы; освобождать человека от рабской зависимости государства, в котором он родился; проявлять религиозную терпимость — все это, как он надеялся, предпримет Максим.

У Грациллония не было легионов, чтобы встретить императора. Он бы все сделал, чтобы спасти Ис — ради Митры и Дахут. Если бы ему повезло, он смог бы спасти и Арморику. Он отдал бы за это жизнь и, умиротворенный, лежал бы на смертном одре, зная, что был достойным сыном Рима.

После непродолжительного раздумья Апулей сказал:

— Я тебе верю. Если честно, ты говоришь слишком высокопарно. Но что мы можем знать, сидя в этой «тихой заводи»?

— В прошлом году, — сказал Грациллоний, — я целый месяц ездил по Галлии, побывал в Тревероруме, говорил с разными людьми, в Бурдигале навестил Авсония — старого ученого.

Апулей выпрямился.

— Что? — воскликнул он. — Авсония? Он был моим учителем. Как он?

Грациллоний обрадовался, что разговор перешел в такое русло. Восхищение Апулея Авсонием было неподдельным. Он приехал в Бурдигалу во времена правления Юлиана Отступника. В двенадцать лет мальчики особенно легко попадают под чужое влияние, и вскоре он из безразличного верующего превратился в набожного христианина, встретив при этом холодное или откровенно яростное недовольство язычников. Он знал, что Авсоний задолго до его рождения принял Христа с такой же беспристрастной вежливостью, как когда-то он — Юпитера. И все же Авсоний многое ему дал…

Вечером, пьяные и веселые, они легли спать.

III

Утро было солнечным. Грациллоний решил задержаться еще на день. Он сказал Апулею, что хотел бы, воспользовавшись благоприятной погодой, сделать то, что из-за нехватки времени не успел в прошлый приезд, — объехать поля и ознакомиться с окрестностями, чтобы спланировать ход боевых действий в том случае, если это будет необходимо.