Робер Сюркуф, стр. 14

— Мы хотим встретить тебя, — последовал ответ.

— Откуда вы узнали, что мы идем?

— Те трое, что ты послал, сказали нам об этом.

— Где они?

— Их теперь только двое, и они у нас под караулом.

— Почему только двое?

— Они убили нашего человека. Они пришли к нам, чтобы потребовать обратно миссионера. Я — вождь. Они хотели вернуть мне золото, но я потребовал у них ружье со свинцом и порохом. Они не соглашались, а, увидев миссионера, попытались убежать вместе с ним. Мы воспротивились. Тогда один из них вытащил нож и убил им сына моего брата. Брата с нами не было. Поэтому я схватил свое копье и ткнул им этого человека в руку. Он умер, потому что копье я макал в яд тапу-упас [47]. Потом мы связали двух остальных. Они лежат в моей хижине. Ты можешь их увидеть.

Слова даякского вождя звучали правдиво. Посланцы Сюркуфа действовали неосторожно.

— А что вы требуете за миссионера теперь? — спросил Сюркуф.

— То, что я сказал. Я никогда не менял своего слова. Но за убитого ты должен нам заплатить.

— За него уже заплачено, ведь ты лишил жизни его убийцу. Однако я не возражаю, назначай цену.

— Это сделает его отец, сидящий у тела сына в моей хижине. Ты должен пойти с нами.

— Обещаешь мне полную безопасность?

— Да. Ты будешь гостем.

После недолгого пути вверх по течению реки европейцев повели на поляну, где под деревьями приютились незатейливые жилища даяков. В большой хижине, принадлежащей вождю, собрался совет самых почтенных людей племени. Явился и брат вождя, с головы до ног обвешанный всяческими знаками траура. За все время переговоров он не вымолвил ни слова.

Первым делом Сюркуф пожелал увидеть миссионера и обоих посланцев. Вождь не возражал.

Священника доставили, и капитан сразу узнал в нем брата Мартина. Тот остановился у входа, удивленно озираясь и не веря, что видит здесь европейцев, появление которых, как он надеялся, могло предвещать счастливые перемены в его судьбе. Бросив взгляд на капитана, он мгновенно понял, что перед ним кто-то знакомый. Но кто? Тщетно напрягал он память.

— Меня зовут Сюркуф, — подсказал капитан.

— Робер Сюркуф! Теперь я узнал вас! Борода, ореховый загар — и все равно это вы. Дайте же мне обнять вас!

Миссионер поведал Сюркуфу о своих приключениях. До Италии он добрался тогда вполне благополучно и вскоре покинул Европу, чтобы заняться в Индии обращением язычников в святую веру. Он претерпел много невзгод, но хуже всего пришлось ему на борту «Орла». В конце концов, его еще и продали даякам, и те не преминули бы принести его в жертву на каких-нибудь похоронах.

Когда привели пленных посланцев, оказалось, что оба они парни с «Сокола», а от яда погиб англичанин Харкрофт, очертя голову схватившийся с даяками, чтобы завоевать доверие Сюркуфа.

Начались переговоры. Вождь Карима не любил уверток и тратить время понапрасну был отнюдь не расположен.

— Мы хотим побеждать наших врагов, а для этого нам требуется оружие, — без обиняков заявил он. — Я скажу тебе, что ты должен нам дать: ружье, порох и свинец за убитого, ружье, порох и свинец за миссионера. Потом я покажу тебе золотой песок и красивые камни, которые мы нашли в горах. И ты должен мне сказать, сколько ружей, пороха и свинца, топоров и ножей сможешь нам за все это дать. Мы охотно взяли бы также ткани и одежду. Затем мы мирно разойдемся, и я буду рад, если ты придешь снова или пришлешь своего посланца.

Сюркуф был несколько удивлен этим, сулящим немалые выгоды, предложением.

— Ты сказал мудро и честно, как истинно великий вождь. Страна, из которой я пришел, может дать тебе все, в чем ты нуждаешься: защиту от твоих врагов, оружие, одежду, всякую утварь. Твои слова сделали меня твоим другом. Я дам тебе все, что ты требуешь.

Немного спустя Сюркуф со своими людьми и Карима с даяками тронулись в путь. На подходе к морю они увидели, как от «Сокола» отвалили шлюпки, чтобы доставить их на борт. Даяки получили сполна все, что им было обещано и выторговано за золото.

Сюркуф провел в бухте Сакуру три дня и ушел, сердечно распрощавшись с малайцами.

В ПАРИЖЕ

Консульство стало империей, и сделавшийся великим маленький корсиканец окружил себя роскошным двором. Вся Европа внимала его голосу, и только гордый Альбион нарушал стройный лад этого политического концерта.

Французские гавани уже несколько лет были столь плотно блокированы англичанами, что ни единому французскому кораблю не удавалось проскользнуть в море. Блокада существенно стесняла французскую торговлю. Впрочем, и колоний у Франции почти не осталось — они стали английскими.

Планы Наполеона высадиться на побережье Великобритании не сбылись. Не было хорошего флота и людей, чьи имена могли бы стать в одном ряду с британскими адмиралами.

И все же еще в 1801 году Наполеон мог стать владельцем изобретения, с помощью которого нагнал бы страха на Англию. Знаменитый американский механик Роберт Фултон прибыл в Париж, чтобы доказать, что корабли могут двигаться силой пара. Опыты его, однако, тогда остались без внимания. Тогда Фултон уехал в Англию, но и там лавров, увы, не стяжал.

И все же он не оставил свой проект и через два года снова появился в Париже.

Он провел по Сене свой первый опытный паровой бот, но заинтересовать этим никого и на сей раз не смог. Тогда изобретатель обратился прямо к первому консулу и был удостоен аудиенции. Они встретились в кабинете Бонапарта в Тюильри.

— Без сомнения, без силы пара судоходству не обойтись, — сказал Фултон после долгих обсуждений его изобретения. — Маневренность судна возрастет во много раз, ведь оно не будет более зависеть от ветра и парусов. Флот государя, который первым построит паровые военные корабли, сразу станет самым сильным в мире.

Консул выслушал его молча, с саркастической улыбкой на губах, затем взял Фултона за рукав и подвел к окну. Указывая на прохожих, спешащих по своим делам мимо дворца, он спросил с усмешкой:

— Вот, видите новейшее изобретение во рту многих этих людей?

— Вижу, — ответил Фултон. — Это сигары, теперь их начали курить и во Франции.

— Вот-вот! Все эти курильщики — живые паровые машины. Они выпускают пар, и только!

— Осмелюсь заметить, что дым — не пар. Пара при курени сигар не бывает.

— Пар или дым, — брови первого консула сердито насупились: он не привык, чтобы его поправляли, — не всели равно! Откуда в сигарном дыму может взяться сила, способная двигать корабль? Это же смешно!

Наполеон отступил от окна и ледяным тоном произнес:

— Я далек от того, чтобы вверять свою судьбу вашему пару. Мне подробно доложили о сути вашего изобретения, и я вынужден разочаровать вас — я не на вашей стороне.

Фултон вышел. Снова неудача, а он так надеялся на эту встречу. Не на высоте, впрочем, оказался и консул. Наполеон и представить тогда не мог, что полтора десятка лет спустя, ссыльным императором, он с горечью будет вспоминать об этом роковом часе.

Вспомнить же о своем просчете ему пришлось значительно раньше: всего через каких-нибудь полтора года. Провозглашенный к тому времени императором, Бонапарт собрал близ Булони значительные группы войск, чтобы осуществить высадку в Англию. В ответ на это англичане так ужесточили блокаду французских портов, что ни одному французскому кораблю выскользнуть в море больше не удавалось. Морской министр не знал ни минуты покоя и едва ли не ежедневно совещался с императором, не приходя при этом, однако, к обоюдному согласию.

Во время одной из таких бурных дискуссий, когда речь вновь пошла о блокаде французских портов, министр сказал:

— Положение наше, нет слов, бедственное, но тем радостнее узнавать, что не перевелись еще смелые и хваткие люди, способные разжать мертвую хватку британских морских псов.

— Кто это? — сверкнул глазами император. — Неужели Уге наконец-то решился?

Генерал Уге был одним из немногих французских моряков, которым удавались иной раз отдельные операции.