Дневники няни, стр. 4

Из меня потоком льется информация, которая в последующие недели и месяцы будет всплывать снова и снова в неуклюжих попытках поддержать разговор. Вскоре я просто киваю, как фарфоровый болванчик, повторяя «о'ке-е-ей» и слепо нашаривая дверную ручку. Наконец она благодарит меня за приход, открывает дверь и позволяет нажать кнопку лифта.

Я осекаюсь на полуслове, когда дверь кабины начинает закрываться, вынуждая меня выставить сумку перед Электронным глазом, чтобы наконец спокойно додумать многозначительную мысль о супружеской жизни родителей. Мы улыбаемся и киваем друг другу, как мультяшные персонажи, пока дверь, слава тебе Господи, не закрывается окончательно. Я обессиленно прислоняюсь к ней и выдыхаю. Впервые за последний час.

Несколько минут спустя поезд метро мчит меня вниз по Лексингтон-авеню, неумолимо приближая к колледжу и скучному однообразию моей собственной жизни. Я съежилась на пластиковом сиденье. В голове мелькают картинки безупречно чистых и абсолютно невыразительных помещений, по которым меня только что водили. Калейдоскоп моментальных снимков вскоре, однако, грубо обрывается появлением мужчины или женщины, а иногда и обоих, бредущих по вагону со всеми своими пожитками в замызганном пакете и выпрашивающих мелочь. Постепенно мой постисполнительско-актерский адреналин снижается до нормы, я кладу рюкзак на колени, и… и тут всплывают весьма неудобоваримые вопросы.

Интересно, как получается, что умная взрослая женщина становится одной из тех, чье стерильное королевство сводится к ящичкам с бельем, разложенным в алфавитном порядке, и импортированным из Франции заменителям молочной продукции? Где в этом доме ребенок? Как отыскать мать в этой женщине?

И каким образом во все это впишусь я?

Рано или поздно в каждой работе наступает такой поворотный момент, когда мы с ребенком кажемся единственными трехмерными персонажами, передвигающимися на шахматных досках черно-белого мрамора, расставленных в этих квартирах. Делающими совершенно неизбежным очередное столкновение с… кем?

Оглядываясь назад, я понимаю, что это вполне подходящая ситуация для своеобразного обмена фигурами. Им нужна ты. Тебе нужна работа.

Но выполнять эту работу хорошо означает потерять ее.

В самую точку!!!

Часть I

ОСЕНЬ

Глава 1

НЯНЯ НА ПРОДАЖУ

— Привет, это Алексис из Лиги Родителей. Я звоню, чтобы проверить, получили ли вы разосланные нами руководства…

Блондиночка, добровольно отбывающая время за столом справок, поднимает окольцованный пальчик, делая мне знак подождать, пока она распространяется по телефону.

— Да, верно, в этом году мы хотели бы видеть ваших девочек в юбках подлиннее, по меньшей мере до двадцати дюймов. Мы по-прежнему получаем жалобы от матерей из школы для мальчиков рядом с… Прекрасно. Рада это слышать. До свидания.

Она размашисто вычеркивает фамилию Спенс в списке из трех пунктов и обращает свой взор на меня:

— Простите, что заставила вас ждать. С началом учебного года у нас тут просто головы кругом идут.

Она обводит второй пункт — «Бумажные полотенца» — и рассеянно спрашивает:

— Чем могу вам помочь?

— Я хотела оставить объявление насчет няни, только вот доска, похоже, куда-то исчезла, — объясняю я слегка смущенно, поскольку пользуюсь этой доской с тринадцати лет.

— Нам пришлось стащить ее вниз, пока красили фойе, да так мы и не собрались принести обратно. Давайте я вас провожу.

Она ведет меня в центральную комнату, где мамаши, примостившись за партами, наводят справки о частных школах. Передо мной открывается все многообразие Верхнего Ист-Сайда: половина женщин в костюмах от Шанель и туфлях от Маноло Бланика, другая половина — в шестисотдолларовых твидовых жакетах, имеющих такой вид, словно их обладательниц в любую минуту могут попросить организовать благотворительные кухни.

Алексис показывает на доску для объявлений, водруженную на месте портрета Мэри Кассарт [10], прислоненного к стене.

— Сейчас здесь некоторый хаос, — извиняется она, когда другая женщина поднимает голову от цветочной аранжировки, с которой возится поблизости, — но не волнуйтесь. Множество прелестных девушек приходят сюда в поисках работы, так что вы без труда найдете кого-нибудь.

Она начинает теребить нитку жемчуга.

— Ваш сын, случайно, не учится в Бакли? У вас такое знакомое лицо. Я Алексис…

— Привет, — перебиваю я. — Я Нэнни. Собственно говоря, я присматривала за девочками Глисонов. Кажется, они жили рядом с вами.

Приподняв брови, Алексис окидывает меня оценивающим взглядом:

— Вот как… няня? Верно, — бормочет она, прежде чем ретироваться за свою парту.

Я отключаюсь от назойливой, бессмысленной трескотни женщин, чтобы пробежать глазами объявления, вывешенные другими нянями:

Приходящая няня нуждается в детях.

Очень любит малышей.

Пылесосит.

Я смотреть за вашими детьми.

Много лет работы.

Вы мне звонить.

Доска до того пестрит листочками, что я, борясь с угрызениями совести, прилепляю свой лист поверх чьей-то розовой бумажки с нарисованной фломастерами каймой, но при этом честно стараюсь убедиться, что закрыты только маргаритки, а сама информация осталась нетронутой.

Жаль, что я не могу объяснить этим женщинам простую истину: секрет объявлений кроется не в украшательстве. Все дело в пунктуации: главное — побольше восклицаний. И хотя мое объявление представляет собой скромную карточку три на пять и даже без ухмыляющейся рожицы, я щедро усеяла его восклицательными знаками, заканчивая описание каждого из своих завидных качеств обещанием сияющей улыбки и непоколебимой положительности.

Няня на старте!

Выпускница школы Чапина свободна по будням

(неполный рабочий день)!

Превосходные рекомендации!

Специализация в области дошкольного воспитания! (NYU) [11].

Единственное, чего мне не хватает, — летающего зонтика.

Я наскоро проверяю орфографию, застегиваю рюкзак, прощаюсь с Алексис и, бодро спустившись по мраморным ступенькам, окунаюсь в несусветную жару.

Бреду по Парк-авеню. Солнце все еще не поднялось настолько чтобы положить конец параду колясок. Я прохожу мимо множества маленьких человечков, обливающихся потом на своих липких сиденьях. Беднягам до того жарко, что они на время забыли о своих обычных дорожных спутниках: одеяльцах и игрушках, засунутых в боковые карманы колясок. Я не выдерживаю и хмыкаю при виде малыша, который небрежно отмахивается от протянутой коробки с соком, словно хочет сказать: «Сейчас мне не до этого!»

Остановившись на переходе из-за красного света, я лениво разглядываю магазинные витрины — глаза Парк-авеню. С точки зрения плотности населения — это Средний Запад Манхэттена. Все, что высится надо мной, — комнаты, комнаты и комнаты. И все пустые. Туалетные, гардеробные, музыкальные, гостевые, и где-то в вышине, правда, затрудняюсь сказать точнее, кролик по имени Артур имеет шестнадцать квадратных футов в полном своем распоряжении.

Я пересекаю 72-ю улицу, прохожу под сенью голубого навеса Поло-Мэншн и сворачиваю в Центральный парк. Помедлив перед детской площадкой, где неугомонные ребятишки из кожи вон лезут, несмотря на жару, я достаю из рюкзака бутылочку воды. Как раз в эту самую минуту что-то врезается мне в ногу. Я опускаю глаза и хватаю нарушителя покоя — старомодный деревянный обруч.