Корделия, стр. 52

Наконец по изменившемуся стуку колес она поняла, что карета подъезжает к Гроув-Холлу. Корделия инстинктивно выпрямилась и попыталась привести в порядок прическу, разгладить одежду. Что подумают слуги? Если бы можно было пробраться в дом незамеченной!

Она попросила кэбмена остановиться у ворот и заплатила ему. Пошатываясь, превозмогая боль, пошла по дорожке. Во всех окнах горел свет. Который теперь час? Она не имела понятия. Холлоуз еще не запер входную дверь.

Немного постоять на крыльце между двумя массивными колоннами, остудить голову о холодный мрамор. Достать платок, вытереть лицо — много ли на нем грязи? Заколоть волосы. Несчастный случай. Да, несчастный случай в тумане.

Корделия вошла в дом. Холл ярко освещен, но никого нет. Подобрать юбки, храбро устремиться вверх по лестнице. Завтра…

Показался дядя Прайди.

— Моя виолончель… Кто-то играл на ней и совсем спустил струны. Как вы думаете, это новая служанка — Флосси, Флорри, или как ее там?.. Что с вами, юная леди? Где вы были?

— Я попала в аварию, — запинаясь, произнесла она. — Мой кэб столкнулся с другим кэбом. Очень густой туман…

— Вы не ранены? Только не говорите мне, что вы ранены.

— Нет-нет. Просто мне нужно прилечь…

— Это чертовски раздражает, — пожаловался дядя Прайди, по-прежнему не сводя с нее глаз. — Другое дело, если бы в доме были дети… Дурные примеры заразительны. Вы не первая, кто явился в этот дом с единственной мыслью скорее прилечь. Вы, должно быть, знаете? Или нет? — он нахмурился. — Боюсь, вы слишком увлеклись прогулками. Вы ведь ездили на прогулку? Не знаю и знать не хочу. Но теперь все будет по-другому. Брук вернулся.

Она тупо уставилась на дядю Прайди, как бы надеясь отыскать в его глазах признаки того, что он шутит. Но нет…

— Посмотрите на вашу юбку, — продолжал старик. — Все равно что зонтик, в который угодила молния. Но, знаете, никто не имеет права трогать чужие вещи. Придется держать виолончель у себя в спальне.

— Вы сказали — Брук?

— Наверху, лежит в постели. У него жар. Или озноб. Или что-то еще. Как всегда, чихает и кашляет — пришлось раньше времени вернуться домой. Он будет рад вас видеть, вы подержите его за руку…

Корделия поднялась по лестнице.

Глава XXI

Она вошла в их с Бруком общую спальню. Ее наполовину заполненный чемодан остался стоять в гардеробной — наверняка Брук уже видел его и, значит… Корделия чувствовала себя не в силах предстать перед мужем.

Он лежал в постели. Все тот же Брук. Тот же длинный, уязвимый нос, вьющиеся за ушами волосы, устремленный вглубь себя взгляд, неестественный блеск в глазах — следствие высокой температуры или растущих подозрений?

— Корделия! — вскричал он. — Я думал, ты никогда не придешь. Где ты была?

— Ах, Брук, я не знаю… Я не ждала тебя сегодня, — она склонилась над ним.

— Не целуй меня. — У Корделии сжалось сердце, но Брук тотчас добавил: — У меня ужасная простуда. Поэтому папа отправил меня домой.

Она поцеловала его в лоб (поцелуй Иуды) — он весь горел. Заметил ли он что-либо?

— Что у тебя болит? Как обычно, горло?

— Нет, не то. — Он объяснил ей, что на прошлой неделе сильно простудился. Всю прошлую ночь прокашлял.

В поезде его бросало то в жар, то в холод.

— Необходимо срочно послать кого-нибудь в Полигон, — решила Корделия. — Роберт пропишет лекарство.

Обычное, почти материнское участие, выработавшаяся за два года привычка заботиться о Бруке.

— Я уже принял жаропонижающее, — пробормотал он, упорно отрицая возможность тяжелой болезни и в то же время всецело поглощенный своими ощущениями.

— Сейчас переоденусь, — сказала Корделия, — а потом пошлю кого-нибудь из прислуги. — Несколько секунд она выдерживала взгляд мужа. — Я попала в аварию, Брук. Мой кэб в тумане налетел на ограду.

— А? Это плохо. В восемь часов, когда я ехал с вокзала, был очень густой туман. У меня усилился кашель.

Ему было не до ее инцидента. Корделии стало нестерпимо стыдно.

Чемодан в гардеробной показался Корделии немым свидетелем обвинения. Она даже не позаботилась закрыть крышку; кто угодно мог догадаться о ее намерениях. Корделия повернулась к зеркалу. Ужас. Волосы заколоты кое-как; на лице бисеринки пота. Однако внутренне она успокоилась. Шок от приезда Брука уравновесил тяжкие испытания этого вечера. Она быстро умылась, переоделась, задвинула чемодан в угол. Ей было невдомек, каковы могут быть последствия возвращения мужа, да она и не думала об этом, а следовала привычной рутине; тело двигалось механически, без участия сознания. У Брука начался новый приступ кашля — густого, хриплого, лающего.

Корделия вернулась в спальню, но тотчас выскользнула из нее и сбежала вниз. В холле она столкнулась с тетей Тиш, та начала жаловаться на прислугу. Корделия быстро поздоровалась с ней и прошмыгнула мимо. На обратном пути тетя Тиш снова преградила ей дорогу. Пришлось терпеливо отвечать: "Да, тетя Тиш", "Нет, тетя Тиш", либо: "Хорошо, я с ними поговорю", — хотя она не вникала в суть жалоб. Скорей бы лечь в постель и забыть все случившееся в этот вечер.

Роберт Берч не замедлил приехать в Гроув-Холл. Не мог же он не откликнуться на призыв своих самых состоятельных пациентов. А возможно, не смел пренебрегать ими из-за истории с Маргарет. Высокий, сдержанный, ни красивый, ни безобразный, он вместе с Корделией поднялся наверх, поздоровался с Бруком, посетовал на туман. При виде врача Брук всегда превращался в комок нервов. Ему казалось, будто главное — убедить врача, что у него нет ничего серьезного, — тогда болезнь сама собой отступит. Роберт достал термометр и измерил Бруку температуру. 102° — хорошего мало, но неопасно для жизни. У Брука, как у ребенка, по всякому поводу поднималась температура. Берч прослушал легкие и сказал:

— Нужно полежать несколько дней в постели. Не нравится мне твой кашель, Брук. Ничего серьезного, миссис Фергюсон. Требуется обильное питье. Как только рассеется туман, откройте окно и проветрите помещение. Если вы отпустите со мной слугу, я передам с ним микстуру. Утром я вас навещу. Спокойной ночи.

Корделия внимательно следила за выражением его лица. На лестничной площадке Берч повернулся к ней.

— Мне очень жаль, миссис Фергюсон. Боюсь, что у меня плохие новости. У Брука двусторонняя пневмония.

Она недоверчиво уставилась на него. Если часто кричать: "Волк!"…Но на Берча непохоже.

— Значит ли это…

— Это значит, что Брук тяжело болен — по меньшей мере. С его сложением… А где мистер Фергюсон? Я имею в виду его отца.

— В Лондоне.

— Я пошлю ему телеграмму.

— Неужели так плохо?

Роберт Берч устремил взгляд глубоко посаженных глаз на стену.

— Хочу надеяться, что нет, но все может случиться. Как вы думаете, вам будет под силу заботиться о нем до утра?

— Конечно.

— Утром пришлю сиделку. Боюсь, что сегодня вам не сомкнуть глаз. Каждые два часа давайте ему глоток бренди. Если не будет ухудшения и вы не пришлете за мной раньше, утром заеду. В восемь часов.

"Вот и конец нашим мечтам о побеге, Стивен, — по крайней мере, сейчас. Только крысы бегут с тонущего корабля. Брук не сделал мне ничего плохого, если не считать того, что женился на девушке, прежде чем она поняла… Утром я напишу тебе, дорогой, ведь ты и сам не можешь покинуть Манчестер. Значит, отсрочка — на несколько дней, на неделю… или до тех пор, пока не объявится Дэн Мэссингтон. Может, он ранен? Я не брошу Брука в беде. Что, если эта болезнь станет решением проблемы? Чудовищная мысль! Я должна выдержать…"

"Хорошо, Брук… Это я, Корделия… Выпей эта…" Его постоянно лихорадило. Один раз он назвал ее Маргарет, однако в голосе не было любви. "Господи, как я устала, сейчас свалюсь. Нет, нельзя. Эта паника… крики… они до сих пор у меня в ушах… и в крови. Надеюсь, тот человек ошибся и никто не погиб. Неужели я действительно ступала по человеческим телам? Кажется, так и было. Ты либо сверху, либо внизу. Это никогда не сотрется из памяти." "Нет, Брук, тебе нельзя вставать, доктор Берч прописал постельный режим. К тому же еще ночь — видишь, темно?"