Корделия, стр. 36
— Не бойтесь, они новорожденные, еще совсем слепые. Не стоит хвататься за нож для разрезания книг: они не причинят вам вреда. — Он пошарил в другом кармане и вытащил еще нескольких землероек. — Скоро они начнут кусаться, но пока еще совершенно безобидны. Вы ничего не заметили? Нет? Вот, посмотрите: у пятерых зверюшек только по четыре пальчика на каждой лапке! Интересно, не правда ли? У их родителей тоже было по четыре — это большая редкость. Все они появились на свет — благодаря тщательной, произведенной мной селекции — от одного уродца. И вот что странно: мне ни разу не удалось добиться того, чтобы весь помет оказался четырехпалым. Результаты обнадеживающие, но все-таки нормальный тип не дает полностью себя вытеснить. Паршивая "норма"! Что толку быть нормальным — особенно если речь идет о человеке! Кругом сплошная норма, вовек от нее не избавиться.
— Я думаю, им бы не помешали пальтишки.
— У вас на лице написано отвращение — это относится к самим зверькам или к моей теории? Разве вы не верите в отбор? Что в нем плохого — если он способствует улучшению породы? Возьмите нашу семью: двое умных и одна безмозглая особь — это же лучше, чем три ничтожества? Возьмите конфетку. Нет, лучше не берите: кажется, там покуролесил мистер Гладстон.
— Вашу семью? — запоздало откликнулась Корделия.
— Ну конечно — в какой-то мере. Наши отец и мать были двоюродными — вы знали об этом? И тот, и другая — Фергюсоны. Я обеими руками "за"! Если бы я решил жениться, обязательно поискал бы какую-нибудь кузину. Это усиливает родовые признаки: и с положительным, и с отрицательным знаком. Посмотрите на Фредерика: стоило рискнуть в случае с Тиш ради такого великолепного экземпляра!
— Мистер Фергюсон тоже женился на кузине?
— Фредерик? Нет, конечно же, нет! Он взял в жены некую мисс Поттер из Стретфорда. Нудная особа, но ему она подходила. — Дядя Прайди принялся собирать свой зверинец. — Не бойтесь, среди ваших детей не будет уродцев с четырьмя пальцами.
Корделия отошла к окну. Дядя Прайди любовно пошелестел страницами рукописи и захлопнул ее. Двое умных и одна безмозглая… Интересно, есть ли связь между интеллектом и характером человека?
— Дядя Прайди, давно вы занимаетесь мышами?
— С самого детства. Мальчишкой я не ставил никаких опытов, просто держал их для своего удовольствия. Когда-то я мечтал стать врачом, но из этого ничего не вышло. Тогда я увлекся вивисекцией.
— Пойду-ка я вниз.
— Из меня мог бы выйти отличный хирург. Но, поскольку это не удалось — начал резать мышей. Разумеется, дохлых… Что вы сказали? Я иду с вами.
— Спасибо, что познакомили меня с вашей книгой, дядя Прайди.
— А, ерунда. Я подарю вам экземпляр, когда она будет опубликована. А Слейни-Смиту — дудки. Фредерику — может быть, если он откажется от своих ересей.
Глава XIII
Бруку понадобилось на неделю уехать в Олдхэм. Корделия просилась с ним, но мистер Фергюсон воспротивился, сказав, что она нужна ему дома.
С отъездом Брука у нее и впрямь прибавилось забот. Однажды мистер Фергюсон взял ее на фабрику и более подробно познакомил с производством. Вопреки желаниям Брука, и не особенно интересуясь ее собственными, он неукоснительно претворял в жизнь свои далеко идущие замыслы.
В этом прекрасном, теплом июне сад стал бальзамом для ее измученной души. Там росли розы и персики, а в оранжерее — малина и ежевика. После вечной и неизбежной грязи на улице перед мастерской отца Корделия от души наслаждалась маленьким раем и все свободное время проводила там, особенно после ужина, когда у Фарроу с Боллардом кончался рабочий день и ей никто не мог помешать. Там она находила отраду в уединении.
В восемь часов, когда солнце почти село, Корделия срезала несколько роз "Слава Дижона" и, вдохнув их аромат, пожалела, что цветы недолговечны. Вдруг неподалеку хрустнула ветка, и она увидела человека, который только что вошел через калитку в дальнем конце сада и направлялся к ней. Стивен!
Корделия замерла с букетом роз в руках. Она не смела дышать и только наблюдала, как он приближается. На лице Стивена были написаны обида и отчаяние.
— Почему вы меня избегаете?
Корделия промолчала.
— Неужели нельзя хотя бы изредка встречаться?
— Кто-нибудь знает, что вы здесь?
— Нет. Я перелез через наружный забор.
Корделия оглянулась.
— Пойдемте.
Она увлекла его в укромный уголок между оградой и оранжереей. Сад не просматривался из дома, но здесь их не увидел бы даже вошедший в него через калитку.
Стивен впился жадным взглядом в лицо Корделии, а когда она опустила голову, стал любоваться ее чудесными, густыми волосами и фигурой в платье из белого муслина. За темными, пушистыми ресницами вспыхнули огоньки.
— Почему вы меня избегаете?
— Неужели не понятно?
— Понятно — что у вас нет сердца.
— Есть…
— Неужели между нами все кончено?
— …Да.
— Потому что я вам безразличен?
— Вы так думаете?
— Неужели вы чувствуете к Бруку то же, что ко мне?
— Ох, Стивен, не спрашивайте.
— Корделия.
— Да?
— Я с ума по вас схожу. Если бы вы знали, как я измучен… и голоден.
Она подняла глаза и ничего не ответила. Он нежно обнял ее, привлек к себе и посмотрел ей в глаза.
— Корделия.
— Да?
— Вы меня любите, правда?
— Я…
— Отвечайте!
Он поцеловал ее — сначала робко, а затем более уверенно. Чайные розы в ее руках смялись и упали на землю, прямо в струйку воды из оранжереи. Корделия сделала шаг назад и наступила на одну розу — прекрасные лепестки смешались с грязью. Стивен бережно взял в ладони ее лицо и стал покрывать поцелуями глаза, щеки, губы…
Вначале она пассивно принимала его ласки, но вскоре обвила его шею руками и всем телом прижалась к нему.
Стивен отворил дверь оранжереи, и они вошли внутрь. Там он усадил ее на деревянную скамью, опустился перед ней на колени и отер ей слезы.
— Не плачь. Ни о чем не беспокойся, моя любимая.
— Я не плачу. Отпустите, пожалуйста, мне нужно прийти в себя.
— Не могу — теперь, когда я только-только обрел тебя.
Они долго сидели, не шевелясь. Кругом пахло виноградом, гелиотропами и сырой землей.
Корделия блестящими глазами посмотрела на Стивена и засмеялась.
— Простите. Вам не следовало заставать меня врасплох.
— Неужели вы думали навсегда от меня отделаться?
— Я так далеко не загадывала.
— Вы сюда частенько наведываетесь?
— Почти каждый вечер — в хорошую погоду.
— Каким же я был болваном! Караулил за воротами… Корделия, мы могли бы встречаться здесь!
— О нет.
— Почему?
— Прежде всего, нас могут увидеть.
— Только не в темноте. Вы можете незаметно убегать сюда?
— Когда Брука нет дома.
— Пусть будет так… Но мы можем встречаться и в других местах — если вы обещаете больше не избегать меня. Что-нибудь придумаем.
— Имейте мужество оставить меня в покое!
— Если в этом и состоит мужество, предпочитаю обходиться без него. Ну почему вы все время сердитесь? Скажите: вот прямо сейчас — разве вы не чувствуете себя счастливой? Ответьте честно!
Счастливой? Этого она не знала. Корделия была совершенно выбита из колеи; сердце, как барабан, бухало в груди.
— Ну, так я скажу о себе. Я счастлив. На всех Британских островах нет никого счастливее меня, потому что вы признались, что любите и уже не сможете от этого отречься. Воздвигайте любые преграды, возводите заборы — от этого вам никуда не деться!
— Я не возводила заборы, — возразила она. — Они уже существовали, когда мы познакомились.
— Значит, я сокрушу их. Клянусь всеми святыми! Он вновь прильнул к ее губам.
Наконец Корделии удалось высвободиться и, с трудом нащупывая путь в темноте, двинуться в сторону дома. Стивен догнал ее, схватил за руку и попросил прощения. Оно было получено. Они сели на выступ в каменной стене, посреди виноградных лоз, и завели тихий разговор. Корделия была рада возможности поговорить, хотя в глубине души и чувствовала, что навлекает на себя огромные неприятности. Опасно слишком долго оставаться здесь; к тому же на белом платье остаются следы. И она потеряла свой розовый букет.