Семь отмычек Всевластия, стр. 44

Раб проводил его из передней в атрий. Атрий Васягин рассматривал с интересом закрытый внутренний двор, роскошно убранный, обязательный в каждом почтенном римском доме. Сюда сходились все остальные помещения дома. Сержант Васягин поглазел на бассейн в центре атрия, задрал голову и уставился в комплувий – отверстие в потолочном перекрытии для стока дождевой воды, расположенное точно над бассейном.

Раб-привратник торчал сбоку и лопотал что-то на совершенно непонятном сержанту языке. Судя по всему, раб иногородний, решил Васягин. Он махнул на привратника рукой и забыл о его существовании.

Тот мгновенно испарился. Только тут Васягин понял, что хотел спросить у него, где он может найти хозяина дома. Пришлось искать самому.

Чтобы найти триклиний – пиршественную залу, сержанту Васягину потребовалось около четверти часа. Трудности усугублялись тем, что в доме Брута имелось два триклиния. Первый был пуст, во втором Васягин обнаружил безобразную сцену. Где-то здесь должен был находиться и Брут.

У дверей триклиния скромно, ничком, лежали два пьяных мима, а поверх них танцовщица, не обремененная избытком одежды. При приближении бравого сержанта она подняла голову и пролепетала что-то зазывное, что вогнало Васягина в краску.

Он тихо выругался и, перешагнув через мимов и красотку, ввалился в триклиний. Только сейчас он осознал, что, собственно, не знает, с чего его сюда принесло и что он будет тут делать. Ух и крепкие напитки реализуются оптом и в розницу в таверне «Сисястая волчица»!

– Всем оставаться на своих местах! – забывшись и несколько растерявшись, заорал сержант Васягин. Впрочем, вовремя осознав, что американских боевиков никто их присутствующих в триклинии видеть не мог, добавил: – Это самое… а ну-ка… это самое… стоять!

Надо заметить, что только последнее слово было сказано на родном для Брута и Кассия латинском языке. Но едва ли можно отметить, что сенаторы стали понимать Васягина лучше. Они окинули его равнодушными мутными взглядами и неспешно продолжили свою беседу. Сержант стал за колонну и принялся слушать разговор Брута и Кассия. Собственно, хозяина дома Васятин определить сразу не сумел. Однако же сенаторы называли друг друга по имени, так что уже через пару минут удалось разобраться, кто есть кто.

– И ты, Брут, – говорил Кассий, медленно выползая из-под стола, – и ты, Брут, полагаешь, что после всего этого толпы народа не хлынут к нашим домам и не растащат их по кирпичу, а нас с тобой не порвут в клочки?

– Цезарь не так любим народом, как это хотят представить, – возражал Брут. – Уж я-то знаю. Уж более приближенного к Цезарю человека, чем я, еще не бывало в Риме.

Сержант Васягин не выдержал. Он вышел из-за колонны и, решительно шагнув к Бруту, проговорил:

– И какая же ты после этого сволочь! Собрался убить своего… этого… главу государства! Это же заговор!

– Да, – мудро подтвердил Брут, – это… заговор. Позволь, а ты… а ты кто такой, а? Что ты меня учи…шь… в моем же собственном доме? Так, и почему… и почему ты трезв? В ночь наступления мартовских ид тррр…трезвым быть воспрещается!!

– Я при исполнении! – сурово рявкнул сержант Васягин и полез отвязывать карлика от светильника. – Что это за пьяные выходки?! – осуждающе сказал он, ставя бедолагу на пол. – Кто из вас будет гражданин Брут? Вы… или вот вы? – ткнул он пальцем в Кассия. – Значит, Брут – это вы?

На этот раз выбор был сделан правильно: палец сержанта Васягина указывал точнехонько на хозяина дома.

– Ну, я Брут, – снисходительно заметил сенатор, пытаясь принять вертикальное положение, – и что из того? Кассий, а ты… ты чего?!

Поведение почтенного Гая Кассия Лонгина в самом деле было странным. Вместо того чтобы продолжить мирно возлежать под столом, куда закатила его прихотливая судьба, он медленно выполз на свет и даже принял вертикальное положение. Пошатываясь, смотрел Кассий на Васягина, попеременно щуря то левый, то правый глаз. Потом он захохотал и сел на пол со словами, которые по историческому сценарию следовало произносить другому человеку и при иных обстоятельствах:

– И ты – Брут?!

И Кассий снова залился вздорным и беспочвенным смехом.

По крайней мере, таким счел этот смех сержант Васягин. Марк Юний Брут тоже встал со своего пиршественного ложа и принялся глядеть на Васягина. Еще одно странное ощущение пронзило сержанта. После того как он понял, что больше не может пить, он понял и еще одну вещь: Брута он уже где-то ВИДЕЛ. Где? Васягин рылся в растрепанных своих мыслях, тщетно пытаясь ухватить за хвост это легкокрылое, как птица, ощущение. И вдруг понял.

– Как же тебе не стыдно, Брут? – проговорил Васягин, но теперь скорее по инерции, потому что догадка захватила все его мысли. – И как же тебе не… ведь Цезарь…

И тут Брут выхватил из складок тоги кинжал и полез на Васягина. Сверкнула сталь, Вася еле успел уклониться и с хрипом: «Да что же ты делаешь, скотина?» отпрыгнул в сторону. Брут, вне всякого сомнения, был неадекватен и потому способен на самую дикую и бессмысленную поножовщину. При этом он орал так, что, безусловно, через несколько минут в триклиний должны были сбежаться все рабы, находившиеся в этой части дома.

Положение сержанта Васягина было не из легких. Впрочем, он не уронил честь российской милиции и сильным ударом вышиб кинжал из руки пьяного сенатора. Брут коротко взвыл, и тогда Васягин бросился на него всем телом и повалил на пол. Римский патриций и российский мент катались по полу, выложенному драгоценной мозаикой, и из-под борющихся тел выскальзывали – один за другим – сатиры, нимфы и фавны, изображенные мастером с великим искусством.

– Говори, кто заказчик! – крикнул Васягин, раз и другой ударяя Брута лбом о пол. – Говори, кто… заказчик!!!

– Тебе… тебе конец, подлый плебей, – бормотал Марк Юний, пытаясь укусить Васягина за руку. – Ты слышал наш разговор с Кассием… ты умрешь!!

При последнем восклицании Брут получил такой удар в бок, что на несколько секунд утратил способность говорить и только пучил глаза от дикой боли. Впрочем, хваленая римская стойкость тут же получила свое подтверждение. Брут оттолкнул Васягина, от ворота до пупа разорвав на нем форменную милицейскую рубаху, и пополз за кинжалом, отлетевшим в сторону. Однако Вася Васягин с клекотом горного орла, нашедшего свою добычу, пал на спину Марка Юния и ухватил его за горло. Схватка разгорячила обоих до такой степени, что никто не обратил внимания, как сбоку подбирается заметно протрезвевший Кассий… Эй, Васягин, Васягин!!!

Глава двенадцатая

НЕ ТЫ, БРУТ?!

Наутро Астарот Вельзевулович Добродеев хватился Васягина первым. Он тотчас же развернул обширные поиски пропавшего, в результате чего на свет божий были явлены галлы Факс и Сифакс, у которых были найдены часы пропавшего сержанта марки «Полет». Тщетно Сифакс пытался доказать Добродееву, что этот «амулет» якобы привезен из Галлии и вот уже несколько поколений переходит от деда к отцу, от отца к сыну.

Добродеев выпустил фразу, которая не была понята встрепанными галлами. Инфернал сказал:

– Только не пытайся мне доказать, что твоим папашей является галл по имени Картье, тоже выпускающий вот такие амулеты! Качество у них повыше, конечно, прямо скажем…

Наконец удалось выяснить, что галлы отвозили Васягина в центр Рима. Удалось даже припомнить, что куда-то к Палатинскому холму. Более точно Факс и Сифакс сказать не могли, потому что пили до утра и память отшибло начисто.

– Та-ак, – мрачно протянула Галлена, – если мы не найдем его сегодня до вечера, то у него все шансы остаться тут навсегда. Предлагаю привлечь к делу твоих сородичей, Добродеев.

– Они и вам не чужие, – буркнул инфернал, – не по происхождению, так по той причине, что ими правит ваш батюшка. Кстати, он уже и здесь, в это время, возглавляет нашу расу. Вот только обратиться к нему мы не можем. Выбились из формата своего времени.

– Проще надо быть, Добродеев, – сказала Галлена, – тогда люди к тебе потянутся.