Семь отмычек Всевластия, стр. 42

– Это имя, милый, означает «толстуха, дающая за два обола»!

– Обол, товарищ сержант, – добавил Добродеев, – это такая мелкая монета вроде гроша. В общем, вали отсюда, прохиндей.

– Но, господин… – начал было Бибо.

– Ну ты, сиротинушка безлошадная! – грубо оборвал его А. В. Добродеев. – Немедленно прекрати гнусавить и… Так, между делом! Вынь руку из моего кошелька! Что там у нас в ручке-то? Ой! Золотой денарий. Как на грех, у меня где-то завалялся точно такой же! А ну верни ценность, убогий! – рявкнул инфернал так, что незадачливый вор Бибо отскочил к стойке. – Мистифицируй своих сограждан, а посланцев, прибывших с важной миссией, оставь в покое. Одним словом, уважаемые, – добавил он, подозрительно косясь на примкнувшего к компании Манлия Бальба, верно рассчитывающего выпить на халяву, – наши проблемы решены, и осталось только найти сносный ночлег и дождаться завтрашнего дня. Кстати, о ночлеге, я тоже договорился.

– А о том, чтобы избрать меня в с-сенат… ты еще не договорился? – пробормотал Васягин, наливая себе, Манлию и Галлене.

Что-то в его тоне не понравилось Добродееву. Нет, почему же что-то? В его тоне Добродееву не понравилось все.

Глава одиннадцатая

СЕРЖАНТ ВАСЯГИН ПИШЕТ ЦЕЗАРЮ, А ПОТОМ СТЫДИТ МАРКА ЮНИЯ БРУТА

Вася Васягин вынул из кармана авторучку (!), листок бумаги(!!) и, покрутив головой, написал на чистом русском языке(!!!):

Василий оторвался от написания сего замечательного послания и спросил важно, не замечая того, что он сидит под столом:

– Для порядку. По какому адресу п-прописан Цезарь? Улица, номер дома… квартир-p…pa.

Галлена фыркнула. Астарот Вельзевулович тщательно разжевал мясной биток, происхождением которого он недавно интересовался, и ответил:

– Квартира!! Дурень, в Риме нет нумерации домов. А живет Цезарь, как и вся патрицианская братия, на главной улице Рима, именуемой Священная дорога. Ему туда и на работу недалеко ходить. В Капитолий. Там сенат заседает.

Васягин буркнул что-то недовольно и, старательно шевеля губами, продолжил кропать послание к Цезарю:

– Нет, конечно, Цезарь человек образованный, в разных странах бывал, – сказал Добродеев со скепсисом, – но русского языка он точно не знает. Особенно такого, – добавил он, заглянув Васягину через плечо. – Слово «сенат» пишется через «е», а не через «и». А слово «хулиганство» пишется без буквы «й» после первого слога.

– А, все равно на латинский переводить. А я по-ихнему писать только чуть-чуть, и то…

– Никто такую чушь переводить не будет. Интересно, как перевести на латинский словосочетание «злостное хулиганство»?

– Грамотеи, – буркнул сержант Васягин, – вы тут все умничаете, а завтра готовятся человека убить! И – какого! Я, когда в пятом классе контрольную по истории писал… плакал, когда читал… Такой человек!!!

– Да пойми ты, сержант, – строго сказал ему Добродеев, подбирая слова попроще, – ты понимаешь, что против исторической действительности не попрешь? Ты хоть понимаешь, дубинка ты милицейская, ЧТО будет если ты или тебе подобный дурень спасет Цезаря? Или это не вмещается в твой не слишком объемистый мозг? Ты хоть понимаешь, что ты несешь?

– Я несу вот это заявление в… канцелярию к… Це…ра…зю! Откройте мне дверь нем-м…медленно!

И сержант Васягин, сидящий на полу, принялся барабанить кулаком в столешницу, полагая, что стучит в двери.

– Если в твоей школе МВД, или где ты там учился, плохо преподавали историю, то я готов устранить пробелы в твоем образовании! Более того, я могу тебе объяснить, что такое альтернативная история. В конце концов, инферналы столько раз сбивали людей с панталыку, могу я хоть раз нарушить традицию моего народа и наставить одного человечка на путь истинный? Могу! Так вот, предположим, что тебе удалось спасти Цезаря. Предположим.

– Пррд… пред-положим.

– Допустим, что тебе удалось спасти Цезаря. Тогда продолжается его правление. Октавиан Август, его внучатый племянник, не становится императором. Падение Римской империи отсрочивается. Гунны и готы, которые придут сюда, в Рим, пять веков спустя, разобьются о его стены. Римская империя останется в целостности. Императора Константина, разрешившего ваше пресловутое христианство в качестве официальной религии, – не будет. Уцелел бы языческий культ предков… лары, маны. А это и есть мы – инферналы, следы существования которых списывают на необразованность древних! Если бы не христианство – которое у нас вот где! – мы давно бы стали господствующей расой, потому что у нас куда выше коэффициент креативности! Мы не были бы антисистемой, мы стали бы системой!! – Ассарот Вельзевулович Добродеев вошел в раж и уже не следил за подбором слов, в его речи проскользнули и «креативность», и «антисистема», и гунны с готами. – Так что если бы я радел за перекраивание истории, то я сам бы стоял за сохранение жизни Цезарю. Но пойми, болван, то есть товарищ сержант… историческая целесообразность!..

– А я еще раз тебе повторяю, бесовская твоя харя: я н-несу вот это заявление в… канцелярию к… Цера…зю! И пусть… по делам моим… с-су…ссу…

– Не надо!! Не здесь!

– ..ссу…дят потомки!

Пока он выговаривал это, Добродеев и бравый декурион Манлий Бальб волокли его по скрипучей деревянной лестнице в комнату, снятую на ночь Добродеевым. Тут спал уже Вотан Борович, и храп его торжественной симфонией гремел под трухлявым потолком. Добродеев пихнул Васягина в бок, и тот покорно упал на груду тряпья.

– Спи! – приказал инфернал, сверкнув в темноте зеленовато-желтыми глазами, круглыми, как у кошки. – И никуда!.. Помни, что нам скоро отсюда отбывать, и если мы обособимся от дионов, то куковать нам весь остаток жизни в этой вонючей Субуре!

Вася Васягин проснулся оттого, что ему на голову обрушилась часть потолочного перекрытия. Он прислушался к ноющей боли в голове и с досадой подумал, что, наверно, пришла сожительница Ленка с ночного дежурства и, застав его спящим на собачьей подстилке, врезала рейсшиной по черепу.

Открыв глаза, он не увидел ни Ленки, ни рейсшины. Внезапно он все вспомнил, резко поджал под себя ноги и сел. В узкую дыру окна, заткнутую чем-то вроде подушки, сквозило. Вася Васягин шагнул к окну и, выдернув затычку, щедро хлебнул ночного воздуха. Пошевелив ступней, он обнаружил под ногами кувшин. Быстро выяснилось, что он не пуст.

Через пять минут сержант Васягин, почувствовав себя лучше и в связи с этим подтянув форменные брюки, вылезал в окно. Правда, он поступил так несколько опрометчиво, думая, что это первый этаж, в то время как этаж оказался вторым с половиной: с легкой руки Добродеева путешественники разместились в некоем подобии мансарды, на которой не побрезговали ночевать разве что голуби.