Гроза Византии, стр. 26
Первыми появились красные. Толпа встретила их хохотом, свистом, насмешками, хотя и кони красных, и возницы были превосходны.
Та же участь постигла и белых.
– Клячи, клячи, а колесницы – бочки водовозов! – гудела толпа при их появлении.
Однако, далее хохота, криков и свистков толпа не шла в выражении своей неприязни к малозначительным партиям.
Белые и красные проследовали на ипподром, не обращая на толпу ни малейшего внимания. Они так привыкли ко всему происходившему, что все эти сцены не представили им ничего нового.
Зато зеленые были встречены громкими криками одобрения. Хотя у них в толпе было не так много сторонников, как у голубых, все-таки они пользовались уважением. Колесницы зеленых гордо проследовали на ипподром, но, когда они скрылись, все на форуме стали оглядываться, как будто ожидая еще кого-то…
– Где же голубые? Отчего их нет? – послышалось со всех сторон.
– Может быть, они уже на ипподроме?
– Когда же они успели попасть туда?…
– Видел ли их кто?
Оказалось, что голубых ни накануне, ни в этот день решительно никто в Константинополе не видал.
Толпа встревожилась.
– Где же они? Может быть, их не будет…
– Они должны быть! Если так, то они разорят половину Константинополя… Что тогда будет с нами?
Но как раз в это время отворили ворота на ипподром. Толпа забыла на время свои страхи и живой волной хлынула вперед, стараясь поскорее занять места.
В один миг ипподром весь был занят народом.
Толпа шумела, кричала, ревела, требуя начала ристалища, но его нельзя было начать, пока император не займет своего места.
Между тем, одна только его ложа оставалась пустою.
Вся знать Византии уже была налицо.
Сенаторы, великий логофет, подчиненные ему логофеты, эпарх и префект, драгоманы, великий герцог, великий друкирий, со своими свитами каждый, заняли отдельные ложи. Среди них видны были куропалаты, протовестиарии и протостаторы. Великий эпарх, окруженный варягами, и протоспафарий с телохранителями императора тесным кольцом окружили убранную золотом и серебром ложу, которую должен был занять сам порфирогенет.
Но вот, со всех сторон понеслись громкие, восторженные клики.
Это византийский народ приветствовал своего повелителя…
Михаила несли на носилках. Он был одет с чисто восточной роскошью.
Мантия из багряницы красивыми складками окружала его. Из-под нее видны были только пурпуровые полусапожки с перевязями. На голове порфирогенета красовалась корона в форме пирамиды, образуемой четырьмя золотыми дугами. Она вся была усыпана жемчугом и драгоценными камнями. На том месте, где дуги сходились, виден был золотой крест, от которого по нижнему ободку спускались сплошные нити жемчуга.
Рядом с порфирогенетом народ увидел женщину замечательной красоты. Она не была императрица, это всем было видно по отсутствию на ее голове короны. Тем не менее, все в Константинополе знали, кто она…
Эта была красавица Ингерина, новая подруга Михаила-порфирогенета. Рядом с носилками шел македонянин Василий. Он был один около императора и его подруги. Уже по одному этому всем стало ясно, что этот, так недавно никому еще неизвестный человек, теперь – новый временщик, новый вершитель судеб Византии и ее народа.
Михаил был в обычном для него состоянии похмелья и лениво поводил мутными глазами направо и налево, ожидая, когда толпа перестанет кричать и успокоится.
Но вот, наконец, все стихло, и император подал знак к началу ристалищ.
Первыми выступили красные и белые, за ними из конюшен ипподрома показались колесницы зеленых…
Колесницы стали выравниваться…
Голубых не было…
25. НЕУДАЧНОЕ СОСТЯЗАНИЕ
Толпа ожидала всего, но только не этого.
Где голубые? Что с ними случилось? Отчего они не вышли? С кем будут состязаться зеленые? Неужели с этими жалкими красными и белыми… Ведь, тогда пропадает весь интерес к состязанию…
На мгновение, однако, толпа занялась новым вопросом, что случилось с голубыми… Никто не мог объяснить этого, и теперь заговорило любопытство. – Голубых, голубых! – ревела толпа.
Напрасно, в надежде отвлечь внимание бесновавшегося народа, пущены были колесницы трех партий – на них никто не обращал внимания. Теперь уже все зрители без различия партий требовали голубых, все хотели знать, что случилось.
Как раз в это время, когда напряжение достигло высшей степени, несколько византийцев, разукрашенных голубыми цветами, перескочили барьер, отделявший арену от места для зрителей, и знаками потребовали, чтобы толпа смолкла и дала им возможность говорить.
В этих людях все тотчас же узнали наиболее видных представителей партии голубых, но все также были удивлены, что между ними не было их вождя Анастаса.
Разом все стихло. На ипподроме после оглушительного шума и рева наступила мертвая тишина.
– Народ константинопольский, – изо всех сил закричал один из голубых, – ты желаешь знать, почему мы не вышли на состязание? Так это?
– Так, так, говори! – как один человек, отвечала толпа.
– Я готов тебе сказать это, но только с позволения нашего великого императора.
Михаил и сам был заинтересован, почему голубые не явились на ристалище. Он повернул свою голову к говорившему и сделал утвердительный жест.
– О, солнце правды, олицетворенная мудрость империи! – воскликнул голубой, обращаясь к императору, а потом и к народу. – Узнай ты и ты, народ византийский, что мы уклонились от состязания на этот раз потому, что нет между нами нашего вождя – эпарха Анастаса, который должен был руководить нами. Как мы могли явиться без него на борьбу с таким мощным соперником, как зеленые? Он знал все, что касалось нас, он подготовлял ристалище, и теперь его нет… Пусть же простит нам народ византийский, и те кто держал за нас заклады, беспрекословно отдадут их своим противникам, но пусть все знают, что уклонились мы от состязаний не по своей вине… Пусть всякий, кто несет из-за нас убытки, не жалуется на нас, мы ни в чем не виноваты!
– Кто же виновен? Чья вина? – заревела толпа. – Где Анастас? Где он?… Он не умер, об его смерти ничего не было слышно… Говори же, где он?
Голубой на минуту смолк и взглянул в сторону Михаила.
Крики же становились все сильнее и сильнее, требования все настойчивее и настойчивее.
Наконец, говоривший сделал знак рукой.
Толпа поняла, что он готов сообщить причину, и снова замолкла.
– Народ византийский, – еще громче, чем прежде, закричал он, – вождь голубых Анастас по приказанию императора Михаила-порфирогенета за неизвестную вину заключен в темницу Демонодоры; оттого мы и не можем принять борьбы с зелеными.
Как гром, поразила эта весть весь ипподром.
Так вот где причина, вот почему не явились голубые! О, это все -происки зеленых, не надеявшихся на победу!… Так вот, кто разоряет стольких византийцев, державших против дворцовой партии… Измена! Предательство!
Несколько мгновений продолжалась тишина, но потом сразу поднялся такой гам и крик, что вот-вот, казалось, развалятся стены ипподрома от одного только вызванного им сотрясения воздуха.
– Пьяница, внук Бальбы, долой его, вон его! Анастаса! Анастаса! Смерть зеленым!… Перебить их всех!… – неслось со всех сторон.
С народом, да еще на ипподроме, шутить не приходилось.
Этого не позволяли себе даже императоры, безусловно любимые византийцами. К порфирогенету же чернь была холодна: любовью народа, которому нелегко жилось при нем, он не пользовался.
– Как прав ты был, о, великий! – наклонился к Михаилу Василий, -когда приказывал не раздражать голубых… Но около тебя недостойные слуги, осмеливающиеся не исполнять твоих приказаний.
– Я знал, все это знал, – лепетал растерявшийся порфирогенет. – Но кто этот ослушник?…
– Никифор… Он сам говорил, что бросил в тюрьму Анастаса по твоему приказанию.
– Я никогда этого не приказывал, я очень люблю Анастаса. Сегодня я хотел держать за него заклад… Никифор поплатится за это. Прикажи…