Гроза Византии, стр. 25
Злоба ее прежде всего выразилась тем, что она изорвала в клочья драгоценную шаль, привезенную из далекой Индии, но это нисколько не облегчило ее.
– Что же делать! – воскликнула она. – Я пойду и вырву ей глаза.
– И ничем не поможешь своему горю…
– Тогда как же поступить?
– Дай ей день или два успокоиться, а потом выпроси у порфирогенета приказ задержать и твою коварную подругу, и так интересующего тебя варвара…
– Никогда мне Михаил не даст указа о задержании Зои! Ведь за нее эта проклятая Ингерина…
– Так ты и не говори императору о Зое…
– О ком же тогда?
– Пусть он прикажет схватить тех, кто будет найден в ее доме… Исполнение приказа я приму на себя, и ты понимаешь, что уж я сумею и твою вероломную подругу познакомить с тюрьмою Демонодоры…
План этот понравился Склирене. Они тотчас же начали вести интригу, но ей все не удавалось увидеться с Михаилом. Мешал этому Василий, действительно занявший в течение этого недолгого времени место наперсника императора. Никифор указал Склирене на македонянина, как на врага, но влияние Склирены было слишком незначительно, чтобы повредить новому фавориту, успевшему в глазах Михаила затмить собою всех остальных приближенных.
Но женщина всегда добивается того, что ставит своей целью. Так было и в этом случае. Склирене удалось, в конце концов, добиться свидания с порфирогенетом и как раз в один из наиболее удобных для того моментов. Нерон Нового Рима находился в том состоянии, которое теперь называется похмельем. Он мог слышать слова, но смысл их не давался ему ясно. Это было самым удобным временем, чтобы выманить от него какое угодно повеление… Склирена, войдя в императорский покой, прежде всего пала на колени пред императором и с мольбою протянула к нему руки. Тот сперва испугался, но разглядев пред собою женщину и притом умоляющую его, сейчас же принял напыщенный, важный вид.
– Ты – Склирена? Видишь, я знаю даже, как тебя зовут, я все знаю, -громко сказал он. – Что хочешь ты от меня?…
– Справедливости, великолепный, и кары для твоих врагов.
– Что, разве опять заговор? – не на шутку перепугался Михаил. – Кто и где?
– Твои враги везде и всюду… Я не могу назвать тебе их имен, но могу указать место, где они собираются…
– Где же?
– Я не знаю, как зовут владельца дома, где собираются твои враги, но, если ты пошлешь со мной твоих телохранителей, я просто проведу их, и пусть они задержат тех, кого найдут в доме…
Михаил задумался…
– Мне кажется, что ты говоришь неправду, Склирена.
– Моя жизнь тебе порукой в том, что я говорю не ложь! Но, великолепный, если бы и задержали невиновных, то ты ведь сумеешь прочесть всю правду в их сердцах и отпустишь их, щедро одарив, а меня тогда прикажешь казнить… Что в том, если и невиновные, ради блага Византии, проведут несколько часов среди твоих телохранителей, а если же это -виновные, то через это будет спасено государство.
– Ты права, Склирена. Я так и поступлю. Эй, позвать ко мне сюда Никифора!
Начальник телохранителей не замедлил явиться на зов.
– Вот, мы получили известие о новом заговоре, – сказал ему Михаил. – Ты сейчас же отправишься со Склиреной в тот дом, который она укажет, и схватишь…
Михаил остановился в затруднении, не зная, кого назвать.
– Кто там будет, – подсказала ему Склирена.
– Кто там будет, – как эхо, повторил порфирогенет.
Он хотел прибавить еще что-то, но Никифор, быстро выкликнув прощальное приветствие, скрылся за дверьми.
Вслед за ним из покоев Михаила скрылась и Склирена.
Оба они были очень довольны. Замысел их удался как нельзя лучше.
Едва они ушли, Михаил окончательно забыл об отданном им приказании. Склирена, Никифор и отряд телохранителей поспешили к палатам Зои.
Никифор видел, что какая-то мужская фигура вошла в дом. Сердце его радостно забилось. Ему почему-то показалось, что вошедший был македонянин Василий.
Но он ошибся. Это был эпарх Анастас.
Склирена не вошла в дом. Спрятавшись за одним из его выступов, она с замиранием сердца ждала, чем кончится ее интрига.
Между тем Никифор и телохранители распоряжались в доме Зои.
– Прости, несравненная, – говорил Никифор, обращаясь к матроне, – я прихожу сюда не по своей воле…
– Что тебе надобно?
– Прежде всего, вот этого варвара и эту девушку… Возьмите их!
– Прости, Никифор… – попробовал остановить его Анастас.
– Я исполняю волю императора, – пожал плечами тот, – и ты на моем месте поступил бы так же… Правда?
– Воля императора священна! – смущенно пробормотал Анастас.
– Очень рад, если ты соглашаешься с этим! Крепко ли вы их связали? А! Хорошо… Ну, теперь возьмите вот и эту пару!
И Никифор с злобным смехом указал на Зою и Анастаса.
– Как! Ты ошибаешься! – воскликнули те, отступая назад в удивлении. -Нас не может касаться этот приказ.
– Не знаю… Я исполняю, что мне приказано! Что же вы стали? -крикнул он солдатам. – Берите же их!…
Анастас схватился за меч; Никифор заметил это движение.
– Напрасно, – покачал он головой, – будь благоразумен, Анастас! Ведь ты сам же сказал, что воля императора всегда священна.
– Но какая же наша вина?
– Не знаю…
– Не может быть, чтобы ты этого не знал…
– Вероятно, вам это скажут потом… Теперь же следуйте лучше за мной по доброй воле, иначе я и вас прикажу связать…
Тон, которым были сказаны эти слова, не допускал возражений. Зоя и Анастас поняли, что о сопротивлении не может быть и речи…
Дело было сделано быстро. Не прошло и часу, как Зоя, Анастас, Ирина и Изок – все вместе были заключены в мрачном подземелье…
Михаил же, увлекшись в этот вечер обычной оргией, так и не вспомнил о своем приказе.
Не в интересах Никифора или Склирены было напоминать ему об этом.
24. НА ФОРУМЕ
Наступил день, в который должны были происходить ристалища на ипподроме.
С первыми лучами солнца весь Константинополь, как один человек, поднялся на ноги. Из всех четырнадцати его округов народ спешил на форум, куда выходило самое большое число ворот для входа зрителей в ипподром. Вся жизнь столицы теперь сосредотачивалась здесь. В других местах город казался вымершим. Лавки были закрыты, рынки пусты. Во всем Константинополе, кроме форума, царила мертвая тишина.
Зато здесь был настоящий хаос звуков. Все кричали, пели, свистели, и все это смешивалось в оглушительный гул, похожий на рев какого-то тысячеголового чудовища. Везде шел отчаянный спор о том, кто должен был победить в этот день.
Толпу не волновали больше никакие вопросы.
– Зеленые, зеленые, зеленые! – кричали во всю мочь сотни человек в разных концах форума.
– Голубые! – отвечали им тысячи.
– Мы за солнце, оно нас греет и взращивает жатву, без которой ни голубым, ни зеленым делать нечего…
– Долой красных! Что солнце, когда есть зимний снег, да здравствуют белые!…
– Да здравствует весна, да здравствует первая зелень!…
– Долой весну! Хлеб снимают осенью, да здравствуют голубые!
– Да здравствуют красные!…
– Держу заклад, что клячи красных растянутся на первой стадии… Я -за зеленых; у них не кони – ветер…
Такие крики разносились по всему форуму.
У красных и белых сторонников было немного. Они были теперь не в почете у византийцев. Они даже не играли политической роли, тогда как борьба зеленых и голубых имела именно такое значение, как мы уже это знаем. Зеленые у простого народа никогда не были любимцами. Видя в голубых своих представителей, народ, в особенности чернь, поддерживали их, как олицетворение самого себя. Поэтому за голубых была заключена масса закладов и притом мелких, тогда как за зеленых всегда ставились крупные суммы.
В народе раздавались крики нетерпения. Казалось, что слишком долго не открывали ворот ипподрома. Все горели нетерпением. Только появление колесниц, направлявшихся к ипподрому, несколько успокоило толпу.