Серебряная луна, стр. 30

Улетевший через стену Халк благоразумно выбыл из борьбы и торопливо – насколько позволяли травмы – улепетывал через болото.

Через четверть часа его брезгливо вытянет за шкирку из трясины Харли Уиллингтон.

Саймон Джонс дрался тяжеловесно и тупо – в точности так, каким и был он сам. У него не было ни малейшего шанса против Билла Уиллингтона, но зато не было и капли воображения, чтобы понять это.

Самым опасным был Сэм О'Рейли. Не в смысле мастерства. Просто он обезумел от ярости, алкоголя и жажды мести. Он кружил, не подходя близко к Биллу, не подпуская его к себе, отскакивая и уворачиваясь с неожиданной ловкостью, но сам только и ждал момента, чтобы броситься и вцепиться врагу прямо в горло. В рукаве Сэм прятал нож.

Саймон издал странный звук горлом – такой звук издает срубленное дерево за миг до того, как упасть, – и рухнул на пол, корчась и прижимая обе руки к промежности. Билл перелетел через него легким прыжком и ринулся на Сэма. У него все еще не было случая достать оружие, да, по правде сказать, он про оружие и забыл.

Он помнил только одно. Только одно стояло у него перед глазами.

Полуобнаженная, окровавленная Мэри кричит, выгибается в руках мерзавцев.

Они сами выбрали.

Билл обманул Сэма коротким пируэтом, взвился в воздух, в прыжке выбив нож, который заметил еще в первый миг боя. Опустился в мягком полуприсяде, тут же отпрыгнул от обмякшего и разом поскучневшего Сэма.

Уголком глаза уловил слишком знакомое, слишком привычное движение в полумраке сзади, и тут же в мозг ему вонзился вопль Мэри:

– Билл! Сзади!

Время замкнуло круг.

"Билл! Сзади!"

Хрупкая мальчишеская рука, неестественно вывернутая, измазанная кирпичной пылью пополам с кровью. Не правдоподобно большой пистолет рядом со скрюченными детскими пальцами.

"Простить я тебя не прощу, сынок, но и винить не стану. Ты просто выполнял свою работу"

Ты просто убил мальчишку.

Вэл Соммерс трясущимися руками притянул к себе дробовик. Его никто не видел, потому что никто на него и не смотрел. Этот чертов Уиллингтон скакал по комнате, словно бешеный, а Сэм рычал и кидался на него, словно цепной пес.

Вэлу было страшно, так страшно, как никогда в жизни. Зачем они послушались Сэма?

Зачем подожгли дом старого Харли? Да еще и докторшу украли… Верных две статьи, и никто не посмотрит, что Вэлу всего семнадцать! Пока дойдет до суда, восемнадцать будет…

Он взвел курки и прицелился. Дуло прыгало из стороны в сторону, но до Уиллингтона было рукой подать. Он не промахнется. А потом убьет их всех, и эту сучку, и зануду Грейсона, и всех, всех, кто посмеет тронуть его, Вэла. Он их всех убьет, и тогда никто ничего…

Она закричала, эта паршивая девка, эта дрянь, подстилка! Она кричала и ползла вперед, а Вэл против воли все смотрел на ее голую грудь, всю в синяках от лап О'Рейли.

А потом раздался выстрел.

Билл опустил пистолет. Мэри с тихим всхлипом бросилась к нему на шею и затихла. Он тоже затихал. Остывал. Приходил в себя.

Он всегда хорошо стрелял. Прицельно, навскидку, вслепую. По движущейся мишени, по мишени неподвижной, по нескольким мишеням.

Он умел реагировать на движение, умел упреждать даже снайперский выстрел.

Исковерканный дробовик валялся у самой стены. Разорванный ствол, разнесенное в щепки ложе приклада. "Питон" – серьезная игрушка.

Вэл Соммерс скорчился на полу, тихо подвывая и баюкая синюю от сильнейшего удара руку. Пара пальцев у него была точно сломана.

Глаза у парнишки были дурные.

Ник Грейсон слабо кашлянул, невидимый в полутьме.

– Интересно. Такое ощущение, что ваши пули столкнулись в момент вылета из…, как называется эта палка с дыркой?

Билл улыбнулся, баюкая Мэри в своих объятиях.

– Эта палка называется дуло. Называлась.

Теперь это просто мусор. Палка с дыркой. Он не успел выстрелить.

Мэри вскинула голову, поглядела на Билла с такой неистовой любовью, что ему сделалось жарко.

– Билл.

– Тихо, маленькая. Сейчас будем выбираться отсюда. – – Билл, я люблю тебя.

– А я – тебя.

– Билл…

– Что?

– Ты его не убил.

Он понял. Понял все, что она имела в виду, что хотела сказать, да не знала как, понял – и оценил.

Мэри была совершенно права.

Он просто выполнил свою работу.

Билл Уиллингтон осторожно отвел темные локоны с нежного личика своей женщины. Поцеловал шоколадные глаза. Подхватил Мэри на руки и понес к выходу.

Эпилог

Свадьбу докторши и молодого Уиллингтона справляли всем городком. Или всей деревней?

Вообще-то Билл настаивал на немедленном венчании, но Гортензия сообщила, что не отдаст свою девочку бродяге, у которого ни кола ни двора. Харли неуверенно хмыкнул и ретировался во время монолога своей старинной подруги, а сам Билл начал всерьез подумывать о небольшом злоупотреблении служебным положением. Строго говоря, это и злоупотреблением не назовешь – ведь общественный порядок Гортензия Вейл нарушала раз по десять в день…

Как бы то ни было, свадьбу отложили на три недели. За это время на холме вырос новый дом.

Строили всей деревней. Или всем городком?

Пока мужчины крыли крышу, женщины – особенно состоящие в Клубе цветоводов Грин-Вэлли – занимались тем, что Гортензия называла "уборкой территории". Следы пожара удалось почти полностью ликвидировать, цветы дамы принесли вместе с дерном, а апофеозом этих действий стало явление пунцовой от волнения миссис Бримуорти. Перед собой она толкала садовую тачку, а в тачке переливались всеми оттенками нежности ее знаменитые коллекционные мальвы.

Гортензия Вейл только презрительно фыркнула, но старый Харли Уиллингтон церемонно склонился над пухлой ручкой миссис Бримуорти и высказал предложение забыть обо всех разногласиях, имевших место…, ну, скажем, года с пятидесятого? Миссис Бримуорти переливалась всеми оттенками багряного и пунцового и улыбалась на удивление милой улыбкой.

А потом была свадьба.

Из Лондона приехала целая толпа дюжих мужчин в штатском, которое они носили с явной неуклюжестью. Возглавлял их, впрочем, безупречно одетый старик, чем-то напоминавший Харли Уиллингтона. Пошли слухи, что это помощник премьер-министра, но Ник Грейсон пресек пустые разговоры, сообщив, что это знаменитый мистер Каннаган, легенда лондонской криминальной полиции.

И было застолье, были песни и танцы, были смех, шутки и пожелания молодым, были тосты за здоровье Гортензии Вейл и Харли Уиллингтона, было шампанское со льдом и салют из охотничьих ружей, словом, была настоящая, шумная и радостная свадьба.

Именно в силу ее шумности никто и не заметил, что молодые ускользнули в неизвестном направлении.

Билл и Мэри стояли возле древней раскидистой яблони. Почерневший ствол, казалось, изогнулся еще сильнее. Ветви, с которых осыпались все листья, выжженные пожаром, больше, чем когда-либо, напоминали руки старухи.

Билл молча погладил старое дерево.

– Ничего, Мэри. Мы посадим здесь новую яблоню. Яблоню нашей любви. И она будет такой же долговечной, как и эта старушка. А весной она зацветет… Наверное, не будущей, а через пару лет, но ведь мы же подождем, правда, Мэри?

Он осекся, увидев лицо своей жены. Мэри улыбалась, легонько поглаживая ветку.

– Знаешь что, Билл…

– Что, любимая?

– Мы не будем сажать новую яблоню.

– Но…

– Посмотри сюда.

И она осторожно наклонила ветку поближе к Биллу.

Он всмотрелся – и увидел…

Сквозь обугленную, израненную кору, сквозь истерзанную плоть старого дерева пробился зеленый побег. Билл изумленно вскинул глаза.

Старая яблоня жила. Там и здесь проглядывали молодые побеги, одновременно робкие и нахальные, как это свойственно молодости.

Зазвенели кусочки льда в золотистом шампанском. Солнце утонуло и растворилось в шоколадных глазах. И тогда, обнимая под старой юной яблоней свою молодую жену, Билл Уиллингтон вдруг понял, что это и есть бессмертие.