Случай необходимости, стр. 76
Я вошел в квартиру. Здесь царил настоящий погром, мебель была перевернута, кушетки и столы были щедро забрызганы кровью. Трое людей изучали зеркало. Они посыпали его пудрой, сдывали излишки, а затем фотографировали отпечатки пальцев на стекле. Один из них оторвался от своего занятия.
— Вам помочь?
— Да, — сказал я, — тот стул…
— Вон там, — ответил он, указывая на стул в угду, — но только не трогайте его.
Я подошел поближе. Это был обыкновенный кухонный стул, деревянный, дешевый и не слишком тяжелый, короче, ничем не примечательный. Незатейливо изготовленный. На одной из ножек была кровь.
Я обернулся к троице у зеркала.
— Отсюда уже брали отпечатки?
— Ага. Странно. В этой комнате сотни отпечатков. Несколько дюжин людей побывали здесь. На то чтобы по ним установить всех, уйдет несколько лет. Но вот что интересно: во всей квартире нашлось две вещи, с которых мы не смогли снять отпечатков. Вот тот стул и еще ручка входной двери.
— Как же так?
Мой собеседник лишь пожал плечами.
— Все чисто вытерто.
— Вытерто?
— Ага. Кто-то старательно отдраил стул и дверную ручку. По крайней мере, со стороны это выглядит именно так. Занятно, черт возьми. Больше ничего не вытирали. Даже нож, которым она кромсала вены.
Я кивнул.
— А наши ребята уже приезжали за пробами крови?
— Ага, уже были. Пришли и ушли.
— Тогда все в порядке, — сказал я. — Вы разрешите мне позвонить? Мне нужно переговорить с лабораторией.
Он кивнул.
— Разумеется, позвоните.
Я подошел к телефону, поднял трубку и набрал номер бюро прогноза погоды. Когда заговорил автоответчик, я сказал:
— Соедините меня с доктором Лазаром.
— … солнечно и прохладно, при максимальной температуре воздуха плюс десять градусов. Во второй половине дня местами небольшая облачность…
— Фред? Это Джон Берри. Я сейчас на месте.
— …вероятность дождя небольшая…
— Да, они говорят, что пробы уже взяты. Ты уверен, что их еще не передали к вам в лабораторию?
— … завтра, ясно и холодно, столбик термометра не поднимется выше шести-восьми градусов тепла…
— А, понятно. О-кей. Я еще раз проверю. Хорошо. Пока.
— … ветер восточный, порывистый, двадцать метров в секунду…
Я повесил трубку и повернулся к троим у зеркала.
— Спасибо, — сказал я.
— Не за что.
Никто из них даже не взглянул в мою сторону, когда я уходил из квартиры. Никому не было до меня абсолютно никакого дела. Эти люди занимались своей обычной работой. Они занимались подобными вещами и раньше, привычно проделывая всю процедуру десятки, сотни раз. Для них все это было просто обыденной, рутинной работой.
ПОСТСКРИПТУМ:
ПОНЕДЕЛЬНИК, 17-Е ОКТЯБРЯ.
Утром в понедельник я пребывал в довольно прескверном настроении. Я сидел дома, обпиваясь кофе и куря сигареты одну за другой, но тем не менее все равно ощущая у себя во рту мерзкий привкус. Я продолжал упорно доказывать самому себе, что мне необходимо бросить это занятие, что никому это не надо. Потому что все кончено. Я не смог помочь Арту, не смог ничего исправить. Я только все испортил.
И кроме того, Вестон был здесь абсолютно непричем, в самом деле. Даже несмотря на то, что мне очень хотелось обвинить кого-нибудь в своих неудачах, его винить я не мог. И к тому же он был уже совсем стариком.
Все это было пустой тратой времени. Я пил кофе и вновь и вновь принимался мысленно твердить себе об этом. Пустая трата времени.
Я терял время.
Незадолго до полудня, я поехал в «Мэллори» и направился в кабинет Вестона. Когда я вошел он разглядывал стекла со срезами под микроскопом, надиктовывая свои заключения на небольшой магнитофон, стоявший тут же на столе. Когда я вошел, он замолчал.
— Привет Джон. Какими судьбами?
Я поинтересовался у него:
— Как здоровье?
— Мое? — он рассмеялся. — Замечательно. А у тебя как? — он кивнул на повязку у меня на голове. — Я уже слышал о том, как это случилось.
— Со мной все в порядке, — сказал я.
Я взглянул на его руки. Он держал их под столом, на коленях. Он опустил их тут же, как я появился на пороге.
— Очень болят?
— Что?
— Руки.
Он изумленно посмотрел на меня, или по крайней мере попытался изобразить на лице удивление. У него это не получилось. Я кивнул на руки, и он положил ладони на стол. Два пальца на левой руке были перевязаны.
— Несчастный случай?
— Да. Моя неуклюжесть. Я дома резал лук — помогал жене на кухне — и порезался. Небольшой порез, неглубокий, ничего серьезного, но все равно неприятно. Вообще-то я всегда был склонен думать, что за столько лет я научился вполне прилично обращаться с ножом.
— Перевязку сами сделали?
— Да. Ведь это, так пустяковая царапина.
Я опустился в кресло, стоявшее напротив его стола и закурил, чувствуя, что он внимательно следит за каждым моим движением. Задрав голову, я выпустил в потолок струю сизого табачного дыма. Он смотрел на меня с напускным безразличием, его лицо все это время оставалось совершенно невозмутимым. Полагаю, что по-своему он был прав. Во всяком случае, я на его месте наверное повел бы себя так же.
— У тебя ко мне какое-то дело? — спросил он.
— Да, — сказал я.
Некоторое время мы разглядывали друг друга в упор, и затем Вестон отодвинул от себя микроскоп и выключил продолжавший работать магнитофон.
— Это по поводу заключения по Карен Рэндалл? Я слышал, что ты им интересовался.
— Интересовался, — сказал я.
— Может быть тебя устроит, если стекла посмотрит еще кто-нибудь? Может быть Сэндерсон?
— Не сейчас, — сказал я. — Сейчас это уже не имеет принципиального значения. По крайней мере для суда.
— Наверное, ты прав, — согласился он.
Мы сидели, глядя друг на друга. Наступило продолжительное молчание. Я не знал, как сказать об этом, с чего начать, но это молчание тоже угнетало меня.
— Тот стул, — проговорил я наконец, — был вытерт. Вы знаете об этом?
Он сдвинул брови, и я уже было подумал, что он собирается прикинуться простаком, претендуя на роль человека несведующего. Но ничего такого не произошло; вместо этого он кивнул в ответ.
— Да, — сказал он. — Она пообещала, что вытрет его.
— И ручку на входной двери?
— Да. И ручку тоже.
— Когда вы там оказались?
Вестон вздохнул.
— Было уже поздно, — сказал он. — Я заработался допоздна в лаборатории и потом пошел домой. К Анжеле я зашел по пути, чтобы проведать ее. Я часто к ней захаживал. Просто так. По дороге домой.
— Хотели избавить ее от зависимости?
— В том смысле, поставлял ли я ей наркотики?
— Я спросил о том, не пытались ли вы ей помочь?
— Нет, — сказал он. — Я знал, что у меня ничего не выйдет. Разумеется, я думал об этом, но я также знал и то, что это мне не под силу, и возможно я только все испорчу. Я уговаривал ее согласиться на лечение, но…
Он пожал плечами.
— И вместо этого решили просто почаще захаживать к ней.
— Только для того, чтобы помочь ей в трудные моменты. Это было единственное, что я мог для нее сделать.
— А вечером в четверг?
— Когда я пришел, он был уже там. Я слышал возню и крики, доносившиеся из квартиры, и открыв дверь, я увидел, что он гоняется за ней с бритвой. У нее был кухонный нож — длинный такой, каким обычно режут хлеб — и она отбивалась. Он пытался убить ее, потому что она была свидетелем. Он все время твердил об этом: «Ты же свидетель, крошка.» Я точно не помню, как это получилось. Я всегда очень любил Анжелу. Увидев меня, он что-то сказал и начал подступать ко мне со своей бритвой в руке. Это было ужасно; к тому времени Анжеле уже удалось порядком порезать его ножом, одежду, по крайней мере…
— И вы схватили стул.
— Нет. Я отступил. Он снова принялся гоняться за Анжелой. Он был повернут лицом к ней, спиной ко мне. И вот тогда… я схватил стул.
Я указал на забинтованные пальцы.