Случай необходимости, стр. 51

Я не собирался торопить Сэндерсона. Пусть соберется с мыслями; я закурил и терпеливо ждал.

— Черт возьми, — сказал Сэндерсон, — наверное это просто сплетни. В голове не укладывается, чтобы прошло столько времени, а я бы до сих пор ничего не слышал об этом.

— О чем? — наконец спросил я.

— Питер Рэндалл. Питер делает аборты. Очень тихо и далеко не всем, но он делает их.

— Бог ты мой, — только и смог сказать я.

— В это трудно поверить, — сказал Сэндерсон.

Я молча курил и раздумывал над только что услышанным. Если Питер и в самом деле делает аборты, то известно ли об этом Дж.Д.Рэндаллу? Или он думает на Питера, и старается выгородить его? И не это ли он имел в виду, говоря о «делах совершенно посторонней семьи»? И если так, то зачем было приплетать сюда Арта?

И разве стал бы Питер сразу делать девочке аборт? Питер был склонен полагать, что у нее не все в порядке со здоровьем вообще. Он был достаточно опытным врачом, чтобы заподозрить у нее опухоль гипофиза. И если бы девчонка вдруг снова пришла к нему и объявила, что беременна, то он наверняка вспомнил бы о ее проблемах со зрением. И сделал бы анализы.

— Питер этого не делал, — сказал я.

— Может быть она стала давить на него. Может быть она очень торопилась. Ведь в ее распоряжении были только выходные.

— Нет. Он не поддался бы давлению с ее стороны.

— Но она все-таки была его родственницей.

— Она была молоденькой и истеричной девчонкой, — сказал я, припоминая рассказ Питера.

— А ты можешь быть абсолютно уверен в том, что Питер этого не делал? — спросил Сэндерсон.

— Нет, — признал я.

— Тогда давай предположим, что он это сделал. И также будем считать, что миссиз Рэндалл знала об этом аборте. Или, положим, истекающая кровью девочка сама сказала ей о том, что это сделал дядя Питер. Как в таком случае поступила бы миссиз Рэндалл? Упрятала бы за решетку собственного деверя?

Я видел, к какому выводу он подводит меня. Разумеется, это могло послужить объяснением одному из тупиковых вопросов этого запутанного дела — почему миссиз Рэндалл позвонила в полицию. Но мне такая идея пришлась не по душе, и я сказал об этом Сэндерсону.

— Это все оттого, что ты Питер вызывает у тебя расположение.

— Может быть и так.

— Но ты не можешь позволить себе исключать его или еще кого бы то ни было из числа подозреваемых. Вот ты, например, знаешь, где Питер был вечером в воскресенье?

— Нет.

— И я тоже не знаю, — сказал Сэндерсон, — но я думаю, что это стоит выяснить.

— Нет, — сказал я. — Не надо ничего выяснять. Питер не стал бы этим заниматься. И даже если представить, что он взялся сделать ей аборт, то уж наверняка не напортачил бы так. На такую грубую работу не способен никто из профессионалов.

— Ты рассуждаешь предвзято, — возразил мне Сэндерсон.

— Послушай, если это мог сделать Питер — без анализов, без ничего — то с таким же успехом это мог сделать и Арт.

— Вот именно, — мягко сказал Сэндерсон. — Я тоже как раз подумал об этом.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Я покидал Сэндерсона, испытывая крайнее раздражение. Я никак не мог точно определить, что конкретно было тому причиной, и оттого начинал злиться еще больше. Возможно он был прав; может быть я и в самом деле подтасовываю факты, верю только в то и тем, во что и кому мне хочется верить.

Но у этого дела была и другая сторона. Вполне реальной представлялась возможность того, что мы с Сэндерсоном тоже можем оказаться вовлечеными в этот судебный процесс, и тогда уж наверняка станет очевидно и то, каким образом нам так успешно удавалось водить за нос весь больничный совет. На карту было поставлено слишком многое, и речь шла не только о судьбе Арта, но и о нашей с Сэндерсоном судьбе. Мы почти не затрагивали этот вопрос в разговоре, но мысль об этом подспудно преследовала меня, и я думаю, что он тоже думал об этом. Именно данное обстоятельство побудило меня несколько иначе взглянуть на вещи.

Сэндерсон был совершенно прав: мы могли бы постараться спихнуть все на Питера Рэндалла. Но только в таком случае движущие нами мотивы, скорее всего, так и остались бы неизвестными даже нам самим. Правда, можно было бы, конечно, оправдаться тем, будто бы мы уверены, что Питер виновен. Или же будто это необходимо, чтобы спасти ошибочно обвиненного человека.

Но в душе каждый из нас наверняка задавался бы вопросом, а не движет ли нами простое стремление в первую очередь обезопасить себя.

Прежде, чем предпринять какое-нибудь шаг, мне было бы необходимо сначала поподробнее выяснить, что к чему. В аргументации Сэндерсона не делалось различий между теми возможностями, что миссиз Рэндалл могла знать наверняка, что аборт сделал Питер или же она просто догадывалась, что это дело его рук.

Попутно у меня возникал и еще один вопрос. В том случае, если миссиз Рэндалл все-таки знала о том, что неудачный аборт был сделан Питером и она хотела выгородить его, отвести от него подозрения, то почему она обвинила во всем именно Арта? Что ей было известно об Арте?

Арт Ли был человеком осмотрительным и крайне осторожным. Никак нельзя сказать, что его имя было широко известно среди беременных женщин Бостона. Он был известен лишь немногим врачам и относительно узкому кругу пациентов. У него была своя, тщательная подобранная клиентура.

Так откуда же миссиз Рэндалл могла знать, что он занимается абортами? Ответ на этот вопрос мне мог дать только один человек, и этим человеком был Фритц Вернер.

Фритц Вернер жил в одном из домов на Бикон-Стрит. Первый этаж этого дома был полностью отдан под его кабинет — приемная и большая, уютная комната, в которой стояли письменный стол, стул и кушетка — и библиотеку. Два верхних этажа были жилыми. Он там жил. Я сразу поднялся на третий этаж и прошел в гостиную. Все здесь было по-прежнему: большой письменный стол у окна, заваленный ручками, кистями, альбомами для эскизов и пастелью; на стенах картины пикасо и Миро; фотография, с которой блистательно улыбался Т.С.Элиот; снятое в неформальной обстановке фото с автографом, где Марианна Мур беседует со своим другом Флойдом Паттерсоном.

Я застал Фритца сидящим в массивном кресле; на нем были широкие брюки и огромный мешковатый свитер. Он что-то слушал через стерефонические наушники, курил толстую сигару и плакал. Слезы катились по его бледным щекам. Увидев меня, он вытер глаза и снял наушники.

— А, это ты Джон. Ты слышал что-нибудь из сочинений Альбинони?

— Нет, — признался я.

— Так значит, и адажио его ты тоже не знаешь.

— Боюсь, что нет.

— Оно заставляет меня грустить, — сказал он, вытирая глаза носовым платком. — Трогает до глубины души. Это так прекрасно. Да ты садись.

Я сел. Он тем временем выключил свой проигрыватель и снял с него пластинку с записью. Он осторожно стер с нее пыль и убрал обратно в бумажный конверт.

— Молодец, что зашел. И как тебе сегодняшний день?

— Довольно занятно.

— Ты у Пузырика был?

— Да, был.

— И как она тебе?

— Как будто чем-то смущена.

— Почему ты так решил?

Я улыбнулся.

— Фритц, можешь меня не анализировать. Я никогда не оплачиваю счета своего врача.

— Никогда?

— Расскажи мне о Карен Рэндалл, — сказал я.

— Это очень неприятное дело, Джон.

— Ты сейчас очень напоминаешь мне Чарли Фрэнка.

— Чарли Фрэнк, между прочим, не такой уж и дурак, — сказал Фритц. — Кстати, я уже говорил, что у меня появился новый друг?

— Нет, — ответил я.

— Так вот, я говорю тебе об этом сейчас. Это изумительное создание, он очень занятный. Когда-нибудь нам с тобой обязательно надо будет о нем поговорить.

— Карен Рэндалл, — сказал я, возвращась к затронутой ранее теме.

— Ах, да. — Фритц тяжело вздохнул. — Ты ведь не был знаком с ней, Джон, — сказал он. — И можешь мне поверить, что она была далеко не примерной девочкой. Совсем наоборот. Это было подлое, лживое и до крайности гадкое маленькое чудовище, отягощенное сильнейшими неврозами. Состояние, граничащее с психозом, если тебя интересует мое мнение на сей счет.