По воле судьбы, стр. 136

И теперь, глядя в карие опечаленные глаза, Порция вдруг осознала, что одиночество и любовь без взаимности не только ее удел. И, позабыв о собственных горестях, от души пожалела бедняжку.

— Я все же думаю, что ты должна ему написать, — сказала она.

— Может быть, — согласилась Кальпурния, переворачивая котенка на спинку. — Однако, Порция, мне не хотелось бы отвлекать его от дел. Он очень занят. Я этого не понимаю и никогда не пойму. Только молю богов, чтобы с ним ничего не случилось.

Вошел старый Евтих с горячим сладким вином, от которого шел пар, и с тарелкой сладких закусок.

Котят вернули в коробку к матери, та открыла зеленые глаза и посмотрела на хозяйку с упреком.

— Ай, как нехорошо! Бедной мамочке так хотелось поспать, — пожалела кошку Порция, нюхая горячий напиток и с удивлением спрашивая себя, почему в эти холодные, туманные дни ей не подают ничего подобного слуги Бибула.

Воцарилось молчание.

Кальпурния отщипнула кусочек от самого красивого медового пряника и положила его на алтарь — в дар пенатам и ларам.

— Боги домашнего очага, — произнесла она нараспев, — даруйте нам мир.

— Даруйте нам мир, — сказала Марция.

— Даруйте нам мир, — эхом откликнулась Порция.

ЗАПАД, ИТАЛИЯ И РИМ, ВОСТОК

6 АПРЕЛЯ 49 Г. ДО P. X. — 29 СЕНТЯБРЯ 48 Г. ДО P. X

Поскольку Альпы были завалены снегом, Цезарь повел легионы в Провинцию по извилистой прибрежной дороге с привычной для него скоростью. Выйдя из Рима пятого апреля, он подошел к Массилии девятого апреля, покрыв расстояние почти в шестьсот миль.

Он рад был снова вырваться на свободу. Слишком много лет провел он вдали от великого города и, возвратившись, ничего хорошего в нем не нашел. С одной стороны, он видел, как отчаянно тот нуждается в сильной руке. Рим ветшал, им управляли небрежно. Хаос на улицах, хаос в торговле, храмы обшарпаны, мостовые в буграх, а в государственных зернохранилищах вдоль утесов у подножия Авентина наверняка полно крыс. Деньги тут только копились, но не тратились. Если бы не его собственные строительные проекты, рабочий люд Рима был бы нищим. С другой стороны, ему совсем не нравилось самому разгребать это все. Неблагодарная работенка, чреватая многими неприятностями и лишней возней. Вторжение в обязанности других магистратов. К тому же Рим-город был невеликой проблемой в сравнении с Римом-обществом, Римом-империей, Римом-страной.

Оставляя за собой милю за милей, Цезарь все отчетливей понимал, что по натуре он вовсе не горожанин. Марш во главе сильной, замечательной армии — вот настоящая, полнокровная жизнь. Как хорошо, что у Помпея в Испаниях есть легионы и что их необходимо как можно скорее сковать. Нет, душный, тесный город не про него! Его стихия — простор и дорога!

Единственным большим городом между Испаниями и Римом была Массилия, расположенная на морском берегу, в сорока милях от заболоченной дельты Родана. Основанная еще греками, она сумела сохранить свою независимость и культуру, выговорив у Рима право на содержание собственной армии, а также флота — разумеется, только для обороны самого города и близлежащих земель, достаточно плодородных, чтобы снабжать горожан овощами и фруктами. Но зерно Массилия покупала в Провинции, плотным полукольцом окружавшей ее. Жители Массилии ревностно оберегали свою независимость, но старались ладить с римлянами, столь грозно и неожиданно вмешавшимися в прежний мир греков и финикийцев.

К вечеру в лагерь Цезаря, разбитый на неиспользуемой земле, явились члены Совета пятнадцати, управлявшего городом, и попросили аудиенции у человека, который завоевал Длинноволосую Галлию и сделал себя хозяином Италии.

Цезарь принял их с большой церемонностью — в тоге проконсула, с corona civica на голове. Прежде он никогда не бывал в Массилии и никаких дел с ней не вел. Делегаты, их было пятнадцать, держались холодно и надменно.

— Ты здесь незаконно, — сказал Филодем, лидер совета. — У Массилии заключен договор с настоящим правительством Рима в лице Гнея Помпея Магна и тех людей, которых ты вынудил убежать из страны.

— Убежав, эти люди аннулировали свои права, Филодем, — спокойно возразил Цезарь. — Теперь истинное правительство Рима — я.

— Нет, не ты.

— Значит ли это, Филодем, что ты окажешь помощь врагам Рима в лице Гнея Помпея и его союзников?

— Массилия предпочитает не оказывать никому помощь, Цезарь. Хотя, — добавил Филодем, самодовольно улыбаясь, — мы послали делегацию к Гнею Помпею в Эпир, подтверждая нашу лояльность.

— Это дерзко и неблагоразумно.

— Если даже и так, я не вижу, что ты можешь с этим поделать, — надменно сказал Филодем. — Массилия слишком хорошо укреплена, и ты не сумеешь принудить ее к повиновению.

— Не провоцируй меня! — улыбаясь, сказал Цезарь.

— Занимайся своим делом, Цезарь, и оставь нас в покое.

— Прежде я должен быть уверен, что Массилия останется нейтральной.

— Мы не станем никому помогать.

— Несмотря на ваше обращение к Гнею Помпею.

— Это идеология, не практика. На практике мы будем сохранять абсолютный нейтралитет.

— Так-то лучше, Филодем. Если я увижу обратное, вас ждет блокада.

— Ты не сможешь осадить город с населением в миллион человек, — уверенно сказал Филодем. — Мы не Укселлодун и не Алезия.

— Чем больше ртов надо кормить, Филодем, тем больше уверенности, что крепость падет. Ты, я думаю, слышал об одном римском генерале, некогда осадившем один испанский город. Горожане послали ему в дар еду, заявив, что у них десятилетний запас провианта. Генерал поблагодарил горожан и сказал, что на одиннадцатый год он возьмет город. И город сдался, зная, что так все и будет. Предупреждаю тебя, не заигрывай с моими врагами.

Однако два дня спустя Луций Домиций Агенобарб прибыл к Массилии с флотом и двумя этрусскими легионами. Горожане, завидев его, опустили на дно огромную цепь, не дававшую кораблям входить в гавань, и суда Агенобарба беспрепятственно пришвартовались к причалам.

— Укрепить город, — приказал совет.

Вздохнув, Цезарь отказался от осады Массилии. Эта задержка не была такой катастрофичной, как, видимо, считал городской совет. Зима сделает Пиренеи трудными для перехода как войском Помпея, так и его собственным, а встречные ветры помешают им покинуть Испанию морем.

Лучшим во всем этом было прибытие Гая Требония и Децима Брута с девятым, десятым и одиннадцатым легионами.

— Я оставил пятый возле Икавны, — чуть смущенно сказал Требоний, с нескрываемым обожанием глядя на своего командира. — Эдуи и арверны в случае надобности помогут ему. Они дали слово. У них хорошее войско, почти с римской организацией. Впрочем, весть о твоих победах в Италии ошеломила все галльские племена. Присмирели даже мятежные белловаки. Думаю, этой зимой Длинноволосая Галлия будет вести себя тихо.

— Хорошо бы, ибо я не могу сейчас послать пятому подкрепление, — сказал Цезарь и повернулся к другому легату. — Децим, мне нужен флот. Ты знаком с морским делом, а, по словам моего родича Луция, Нарбон наладил работу верфей и умирает от желания продать нам несколько крепких трирем. Поезжай, посмотри, что там есть. И плати, не скупясь. — Он громко рассмеялся. — Ты не поверишь, но Помпей и римские консулы второпях забыли в Риме казну!

Легаты остолбенели.

— О боги! — воскликнул, придя в себя, Децим Брут. — Я и без того даже в мыслях не держал прибиться к твоим неприятелям, Цезарь, но эта новость заставляет меня еще больше радоваться тому, что я с тобой! Вот ослы!

— Ослы не ослы, но этот факт наглядно показывает в какое они пришли замешательство, столкнувшись с необходимостью вести войну. Они ходили надутые, важные, вставали в позы, грозили мне, оскорбляли меня, не считались со мной, но, как выяснилось, ни на миг не верили, что я пойду на Рим. Они не представляют, что делать, у них нет стратегии. И денег нет. Я велел Антонию не препятствовать продажам любого имущества Помпея и не мешать перекачке к нему вырученных средств.