По воле судьбы, стр. 130

На этот раз посланец к Помпею поторопился. Помпей отреагировал на донесение устройством лагеря в Луцерии и маршем в Брундизий с пятьюдесятью когортами, которые у него к тому времени набрались. Цезарь тоже не дремал и через пять часов после сдачи Корфиния двинулся быстрым маршем на юг вслед за Помпеем, который прибыл в порт двадцать четвертого февраля и обнаружил, что кораблей там хватает только для перевозки тридцати когорт из имеющейся у него под рукой полусотни.

Самой пугающей новостью для Помпея было поразительное милосердие Цезаря в Корфинии. Вместо показательных массовых казней он всех прощал. Простил и Агенобарба, и Аттия Вара, и Луцилия Гирра, и Лентула Спинтера, и Вибуллия Руфа, и пять десятков других сенаторов. Их вежливо похвалили за доблесть и отпустили. Цезарь только взял с них слово, что они не станут больше выступать против него, ибо тогда все его милосердие улетучится в один миг.

Теперь Кампания, как и север, была открыта для Цезаря. В Капуе никого не осталось — ни войска, ни консулов, ни сенаторов. Все уехали в Брундизий, потому что Помпей отказался от идеи посылать войска на Сицилию. Все должны были плыть в Диррахий в западной Македонии, к северу от Эпира. Вся казна оставалась в Риме. Но жалел ли об этом Лентул Крус? Извинился ли он за свою глупость? Нет, совсем нет! Он продолжал злиться, что ему не позволили сколотить легион из гладиаторов Цезаря.

Главной целью Цезаря стал Брундизий, и это заставляло Помпея чувствовать себя очень неуютно. Помпей заваливал баррикадами все подступы к порту. Между вторым и четвертым марта ему удалось отослать в Македонию тридцать когорт, а также одного консула, многих сенаторов и магистратов. По крайней мере, он избавился от большинства докучливых идиотов. С ним остались лишь те, с кем можно поговорить.

Цезарь подошел к Брундизию, прежде чем посланная флотилия вернулась, и направил своего легата Каниния Ребила к тестю молодого Гнея Помпея — к Скрибонию Либону. Возможно, почтенный Скрибоний Либон не откажется помочь Ребилу увидеться с Магном. Тот раньше вроде бы соглашался на переговоры, а теперь вообще ни на что не соглашается.

— В отсутствие консулов, Ребил, — сказал Помпей, — у меня нет права вести какие-либо переговоры.

— Прошу прощения, Гней Помпей, — твердо возразил Ребил. — Это не так. Сейчас действует senatus consultum ultimum, а ты — главнокомандующий. У тебя есть право заключать соглашения в одиночку.

— Я отказываюсь даже думать о примирении с Цезарем! — прервал его Помпей. — Примириться с Цезарем — значит лечь у его ног.

— Ты не ошибаешься, Магн? — спросил Либон после того, как Ребил ушел. — Ребил прав, ты можешь заключать соглашения самостоятельно.

— Я не стану этого делать! — отрезал Помпей, на которого отсутствие сторожевых сенаторских псов повлияло более чем благотворно. — Пошли за Метеллом Сципионом, Гаем Кассием, моим сыном и Вибуллием Руфом.

Когда Либон ушел, Лабиен задумчиво посмотрел на Помпея.

— Ты быстро пришел в себя, Магн, — сказал он.

— Да, это мне свойственно, — процедил сквозь зубы Помпей. — Выкидывала ли Фортуна над Римом худшие шутки, чем консульство Лентула Круса в самый кризисный для Республики год? О Марцелле-младшем я не говорю, он — пустое место.

— Видимо, Гай Клавдий Марцелл-младший вовсе не разделяет ни взглядов boni, ни своих родичей, — проворчал Лабиен. — Став консулом, он постоянно болеет.

— Вот-вот. Именно потому он и уперся. Не захотел никуда плыть. Что, собственно, и подвигло меня отправить всех остальных сенаторов с первой партией войск. Услышав о милосердии Цезаря, они потеряли решимость.

— Цезарь не станет никого заносить в проскрипционные списки, — уверенно сказал Лабиен. — Это не в его интересах.

— Я тоже так думаю. Хотя он неправ, Лабиен, он неправ! Если я одержу победу… когда я ее одержу, проскрипционные списки появятся.

— Если я не попаду в них, Магн, тогда валяй.

Вошли те, кого вызвали, приготовились слушать.

— Сципион, — сказал Помпей тестю, — я решил послать тебя в твою провинцию, в Сирию. Выжми из нее все, что сможешь, и набери там двадцать когорт. Сформируешь их в два легиона и доставишь ко мне. В Македонию… или туда, где я буду.

— Да, Магн, — покорно ответил Метелл Сципион.

— Гней, сын мой, ты остаешься со мной, чтобы позднее фрахтовать для меня корабли всюду, где получится. Лучшая стратегия против Цезаря — это война на воде. На суше он очень опасен. Но если мы возьмем моря под контроль, ему придется несладко. Восток меня знает, а Цезаря — нет. Восток поставит мне корабли. Восток меня любит.

Помпей посмотрел на Кассия, который доставил ему тысячу талантов в монетах и еще тысячу в ювелирных изделиях и золотых слитках.

— Гай Кассий, ты тоже поедешь со мной.

— Да, Гней Помпей, — сказал Кассий, совсем не уверенный, что ему это понравилось.

— Вибуллий, ты отбудешь на запад, — распорядился главнокомандующий. — Найдешь в Испаниях Афрания и Петрея. Варрон уже послан туда, но морской путь короче. Скажи им, чтобы они не вели, я повторяю, чтобы они не вели ко мне мои легионы. Пусть ждут Цезаря, который наверняка попытается подмять мои провинции под себя, прежде чем отправиться за мной на Восток. Мои парни без труда побьют Цезаря. Это закаленные ветераны, а не тот жалкий сброд, что отправляется со мной в Диррахий.

«Хорошо, — подумал удовлетворенный Лабиен. — Он все же усвоил, что Цезарь пойдет сначала в Испанию. Теперь все, что мне нужно сделать, это обеспечить переброску Магна с двумя легионами на ту сторону Адриатики. По возможности без потерь».

Так и произошло. Семнадцатого марта флотилия отбыла из Брундизия и добралась до Македонии, потеряв всего два корабля.

Сенат и его лидеры вкупе с основными оборонительными войсками Республики оставили Италию Цезарю.

БРУНДИЗИЙ — РИМ

Разведка Цезаря работала с той же степенью эффективности, с какой бездействовала разведка Помпея. И курьеры его не тратили время на престарелых тетушек, кабаки или шлюх. Когда Помпей со своими двумя легионами покинул Брундизий, Цезарь перестал о нем думать. Сначала — Италия. Потом — Испания. И лишь в последнюю очередь — неутомимый защитник республиканских устоев Помпей.

С Цезарем теперь были тринадцатый, двенадцатый и восьмой — очень сильный — легионы. Плюс еще три легиона, составленные из перешедших на его сторону рекрутов, плюс триста конников, прискакавших к нему из Норика. Они явились приятным сюрпризом. Норик, расположенный севернее Иллирии и добывавший весьма пригодную для изготовления стали руду, римской провинцией не был, хотя его сильно романизированные племена тесно сотрудничали с Италийской Галлией. Добытую руду сплавляли по впадавшим в Адриатику рекам, на которых стояли промышленные городки, основанные еще дедом Брута. Там варили лучшую в мире сталь для клинков, а лучшим гарантом спокойствия в тех местах уже многие годы был Цезарь, за что в Норике его очень ценили. Он прекрасно управлял Италийской Галлией и Иллирией и всегда защищал права тех, кто жил по ту сторону реки Пад.

Триста всадников из Норика были приняты с радостью, поскольку триста хороших всадников хватило бы для любой кампании, которую Цезарь ожидал в Италии. И это означало, что ему не надо посылать в Дальнюю Галлию за германской кавалерией.

К тому времени как он пошел назад из Брундизия вверх по полуострову, он многое узнал. Узнал, что Агенобарб и Лентул Спинтер что-то опять против него затевают. И что известие о его милосердной политике, распространяясь по всей Италии быстрее пламени в сухом бору, полностью погасило панику в Риме. И что ни Катон, ни Цицерон не уехали из Италии, и что Гай Марцелл-младший тоже остался, хотя и скрытно. И что консуляр Маний Лепид и его старший сын, также прощенные в Корфинии, охотно займут свои места в римском Сенате, если Цезарь востребует их. И что Луций Вулкаций Тулл тоже хотел бы войти в обновленный Сенат. И что консулы, убегая из Рима, не прихватили с собой государственную казну.