Кровавый глаз, стр. 70

Воин, стоявший справа от меня, упал. Мой щит содрогнулся от страшного удара, рванувшего мышцы левого плеча и разлившегося обжигающей болью по всей руке. С огромным трудом мне удалось удержать щит, но тут на него обрушился новый удар, затем еще один. Я выронил меч, схватил обеими руками щит, от которого отлетали щепки, и попятился назад вместе с остальными уэссексцами. Видит Тир, бог войны, в тот момент с нами все было кончено. Наш строй рассыпался. Началась настоящая бойня.

Я навалился плечом на щит и обрушил железную набойку на врага, затем с диким криком швырнул его ему в лицо и нагнулся, чтобы подобрать меч. Я хотел умереть с клинком в руке, чтобы валькирии отнесли меня в зал Одина. Но валлиец ударил меня в лицо палицей, и я рухнул на землю, ослепленный белыми искрами, пляшущими перед глазами.

— Вставай, парень! — послышался чей-то крик.

Сквозь кровавую пелену я различил Пенду, стоявшего надо мной и бешено рубившего направо и налево. Дружинник разил наповал всех, кто подходил к нему слишком близко. Он потерял шлем, его короткие волосы торчали свирепой щетиной. Пенда насквозь промок от крови.

— Поднимайся на ноги, Ворон! Все будет кончено только тогда, когда я скажу! Ты меня слышишь? Грязный выродок, языческий сын козла! Поднимайся живо!

Вся трава вокруг нас была залита кровью и усеяна телами убитых уэссексцев, но были еще и те, кто оставался в живых. Они сражались каждым вздохом, обжигающим легкие, каждым вопящим от напряжения сухожилием, но не ради славы или Уэссекса. Жизнь — это все, что есть у человека. Он никому не позволит отнять ее, пока у него есть силы сражаться.

Пенда рывком поднял меня на ноги, оскалился и зарычал:

— Дерись, норвежец, или умри здесь. Прямо сейчас. Дерись, черт бы тебя побрал!

Каким-то образом Отец всех, повелевающий гневом, наполнил мои легкие своим дыханием. Я вдруг оказался рядом с Пендой, дико размахивал мечом и не мог ничего разглядеть сквозь кровь, пот и грязь.

— Вот так-то оно лучше, парень! — воскликнул Пенда и вдруг рассмеялся. — Ты мне по душе, мальчик! Мой любимый кровожадный язычник, сын грома! Убивай, как и подобает настоящему языческому сыну козла!

Мне в лицо ударила кровь. Слух наполнился криками, в нос пахнуло зловонием дерьма.

Тут до меня долетел другой звук, донесшийся из другого мира, из загробной жизни. Негромкий, но чистый и прозрачный, он прорезал рев битвы так же легко, как копье пронзает мягкие ткани бедра, выступающего из-под щита.

Валлийцы как один вздрогнули, наполнили воздух пронзительными криками. Внезапно вокруг меня образовалось свободное пространство. Моя голова гудела, все еще забитая белыми искрами. Я заморгал, обернулся на знакомый звук, жадно глотая воздух, и увидел, как валлийцы снова выстраивались в боевой порядок. Неровная масса черных щитов попятилась назад, наступая на изуродованные трупы и кричащих раненых.

Я оглянулся, увидел волшебную картину и зажмурился, уверенный в том, что она бесследно исчезнет, стоит мне открыть глаза. Но она не исчезала. Наоборот, по мере того как я наполнял грудь хриплым дыханием, зрелище становилось все более отчетливым и реальным. Крепнущий ветер трепал красное знамя с черной волчьей головой. Вокруг него были воины в сверкающих кольчугах и шлемах, с круглыми раскрашенными щитами, копьями, мечами и секирами. От их вида кровь стыла в жилах. Валлийцы, наверное, решили, что сами боги войны спустились из Асгарда, чтобы принять участие в кровавом побоище. Но это были не боги, а норвежцы.

Я издал рев, проникнутый торжеством и болью, и рухнул на колени. Пришел Сигурд!

Четыре десятка норвежцев надвигались с востока. Их щиты, составленные внахлест, образовывали стену из дерева и железа, за которой укрывались не мельники и купцы, а опытные бойцы. Они нахлынули смертоносной волной. У них все получилось превосходно. Солнце светило норвежцам в спину. Они прошли по склону холма, перехватывая отступающих валлийцев. Те по-прежнему значительно превосходили северных воинов числом, но не смогли оказать им достойное сопротивление, увидев в холодных голубых глазах чужестранцев свою смерть.

— Это твои дружки, Ворон? — сухим, треснувшим голосом спросил Пенда, рубанул упавшего валлийца по шее и прикончил его.

Он попытался сплюнуть, но у него во рту пересохло.

— Волки Одина, — объяснил я и опять заморгал, прогоняя боль, чтобы лучше видеть побоище, разворачивающееся у подножия холма.

Седобородые старики и дети, пришедшие из Карн-Диффрина посмотреть на нашу смерть, теперь в ужасе бежали обратно к воротам крепости.

— С меня достаточно и одного скандинава, оказавшегося на расстоянии броска камнем, парень, — пробормотал Пенда, наблюдая за тем, как строй норвежцев рассекал беспорядочную толпу валлийцев. — Языческие свиньи умеют убивать, — одобрительно проворчал он. — Главное, чтобы они не повернули против нас. Я устал, как сиськи шлюхи.

Почти все уэссекские ополченцы были убиты. Жирный Эфа лежал на земле, сжимая белыми руками сломанный лук. Рядом с ним валялся труп Кенреда, чуть дальше — Альрика. Ниже по склону их было еще больше, сплетенных в смерти со своими врагами. Мельник Саба, Эни, Худа, Кельмунд, Эгрик и великан Освин. Он мне очень нравился, но теперь его лицо представляло собой изуродованное, кровавое месиво.

Всего погибли двадцать два человека, посланных в бой олдерменом Эльдредом. В живых остались пятеро опытных воинов и три ополченца. Они стояли, оглушенные случившимся, не в силах поверить, что им каким-то образом удалось выкарабкаться из преисподней обратно в мир живых. Их глаза были пустыми, тела дрожали. Пожалуй, не меньше пятидесяти изрубленных валлийцев с вывалившимися внутренностями лежали на поле боя. Над ними уже кружились мухи, вонь стояла ужасная. К этим мертвым скоро должны были присоединиться их соплеменники, которые сейчас сражались у подножия холма с волчьей стаей.

— Так что, Ворон? — спросил Пенда, кивая в сторону побоища. — Мне придется тащить тебя туда за твои красивые волосы? — Он обернулся. — Идем, ребята! Неужели мы позволим язычникам закончить то, что начали сами?

Уэссексцы, оглушенные, насквозь пропитанные кровью, не говоря ни слова, схватили свое оружие, липкое от человеческих внутренностей, и побрели следом за дружинником.

Я с трудом поднялся на ноги, нагнулся и подобрал свой изрубленный щит.

— Пенда! — окликнул я, тыльной стороной дрожащей руки вытирая с лица кровь. — Подождите меня!

Глава восемнадцатая

Некоторым валлийцам повезло. Они укрылись за деревянными стенами Карн-Диффрина, бросив своих товарищей на растерзание волчьей стае и оставшимся в живых уэссексцам.

Бойня продолжалась недолго. Большинство из тех, кого я убил, умерли от удара в спину. На нас с крепостной стены пролился жидкий дождь стрел, однако выпущены они были в панике, да еще и неопытными стрелками, поэтому почти не причинили нам вреда. Сопротивление валлийцев было сломлено. Мы перебили почти всех, кто оставался за воротами крепости, и Сигурд зычно крикнул, приказывая отходить. Прикрываясь щитами, мы отступили от Карн-Диффрина на дальность выстрела из лука, норвежцы и англичане, язычники и христиане, бок о бок, боевые братья.

— Сиськи Фрейи, Ворон! — воскликнул Сигурд, повернулся спиной к валлийской крепости и заключил меня в крепкие медвежьи объятия.

У него за спиной я увидел Свейна Рыжего, Бьорна, Бьярни и остальных скандинавов. Лица, заляпанные чужой кровью, расплывались в улыбках.

— Мне следовало догадаться, что ты непременно затеешь где-нибудь войну! — Ярл махнул в сторону Карн-Диффрина. — Чем тебя так обидели эти дикари?

Бьярни шагнул вперед, похлопал меня по плечу, ноющему от боли, затем обернулся к брату и заявил:

— Кажется, никому не пришло в голову научить этого парня видеть разницу между богатой добычей и навозной кучей.

Норвежцы рассмеялись.

Бьорн снял шлем, залитый кровью, вытер его о пучок травы, ткнул пальцем в сторону возвышенности, расположенной к востоку от крепости, и сказал мне: