Кровавый глаз, стр. 58

Поэтому я вдохнул воздух, пахнущий дождем, и надавил на нее посильнее:

— Глум полагал, что если он передаст тебя Эльдреду, то мерсийцы заплатят щедрый выкуп. Наверное, он был прав. Бьюсь об заклад, олдермен не упустит возможности получить в свои руки то, что жаждут мерсийцы. У костров ходили слухи о том, что ты дочь короля Кенвульфа, — сказал я, ища на лице Кинетрит признаки правдивости этих слов. — Но мне кажется, что ты не похожа на принцессу.

— А ты за свою жизнь встречал много королевских дочерей, да? — насмешливо спросила она.

В ответ я лишь пожал плечами.

Девушка поджала губы, нагнулась, подобрала с земли тонкую веточку орешника и сказала:

— Возможно, Кенвульф отдаст две-три лисьи шкуры, чтобы вернуть меня в свои хоромы, Ворон. Если они у него все еще есть. Но не по тем причинам, о которых ты думаешь.

— Пусть ты и не королевская дочь, но все равно особа благородного происхождения. Это уж я точно знаю.

Кинетрит удивленно подняла брови, а я продолжил:

— Я просто издевался над тобой. Твоя одежда, манеры!. Твой отец — человек состоятельный, кем бы он ни был. Его имя, конечно же, известно по всей Мерсии.

— Тише, Ворон. — Кинетрит повернулась и приложила палец к моим губам. — Я не мерсийка. Разве моя речь похожа на тамошнюю? — Она покачала головой. — А ты странный язычник.

Я оперся о копье и повел рукой, приглашая Кинетрит продолжать.

Девушка покачала головой, словно дивясь моей непроходимой тупости, и заявила:

— Я дочь олдермена Эльдреда.

— Его дочь? — Это известие ударило меня промеж глаз. — В таком случае что ты делала в крепости Кенвульфа?

По влажному лицу моей спутницы скользнула тень боли.

— Я должна была выйти замуж за родственника короля Кенвульфа. Наш брак помог бы залечить раны в отношениях между Уэссексом и Мерсией. Мне предстояло стать миротворицей, Ворон. Отец говорил, что мой брак должен был связать наши королевства и положить конец войне. — Кинетрит нахмурилась. — Но я знаю своего дражайшего родителя. Мне известно, как он меня ценит. — Последние слова она выплюнула будто яд. — Отец готов был отдать меня Мерсии, чтобы выиграть время, необходимое для подготовки войска к тому дню, когда король Эгберт выступит против Кенвульфа. Эльдред жаждет расширить свои владения. Я и есть та самая цена, которую он готов заплатить, чтобы вести войну на своих условиях.

Миротворицы. Я слышал, что их также называли коровами мира. Могущественные отцы испокон века использовали своих дочерей для достижения таких целей, но мне никогда не приходило в голову, что эти самые дочери, девушки знатного происхождения, не спешили обнять свою судьбу. Я подумал о том, как сам помог норнам высвободить и отрезать из нити моей жизни ту прядь, которая со временем привела бы меня на место старика Эльхстана за токарным станком, среди сладко пахнущих стружек.

— Миротворицам тоже приходится платить дорогую цену, Ворон, — продолжала Кинетрит. — Они продают себя за побрякушки и красивые наряды, живут в холодной пустоте между двумя семействами, которые все равно никогда не смогут похоронить ненависть, разделяющую их.

Тут я понял Кинетрит, потому что походил на этих миротвориц. Я сам перестал быть цельным. У меня не было прошлого. Я не был ни англичанином, ни норвежцем. Девушка вытерла ладонью дождевые капли, усеивающие ее лицо, и закинула мокрые волосы за уши. Я поймал себя на том, что мог бы смотреть на нее вечно.

— Я должна была выйти замуж на следующий день после той ночи, когда мы с Веохстаном обнаружили тебя в церкви Кенвульфа, — сказала Кинетрит, рассекая воздух ореховым прутом.

— Значит, Веохстан и есть тот самый родственник короля Кенвульфа, — сказал я, полагая, что все понял.

— Всемогущий Христос и все его святые! — воскликнула девушка. — Детский деревянный меч острее твоего ума, Ворон. — Она отшвырнула ореховый прут. — Того мужчину, за которого я должна была выйти замуж, звали Ордлаф. Наверное, он убит. Этот человек отправился в поход вместе с королем, потому что нортумбрийцы вторглись на севере в наши владения.

Я промолчал.

— Ордлаф мне не нравился. Он христианин, — произнесла Кинетрит таким тоном, словно это была похвала, — но еще более страшный зверь, чем ты.

— Не могу в это поверить! — усмехнулся я. — Неужели от него пахнет так же скверно?

— Так скверно пахнуть нельзя, — ответила Кинетрит, и ее лицо тронула едва заметная улыбка. — Но Ордлафа запросто можно принять за язычника. Не сомневаюсь, этот тип понравился бы тебе. Быть может, ты даже женишься на нем, если он еще жив. — Тут ее глаза вспыхнули веселыми искорками. — Ну а Маугер? Разве ты не заметил, что он постоянно стремился быть рядом со мной с того самого момента, как ты со своими дружками-безбожниками взял нас в заложники?

— Я думал, что этот бык хотел с тобой поразвлечься, — сказал я, чувствуя, как от прихлынувшей крови загорелось мое лицо. — Я ему не верю. Он негодяй.

Кинетрит прыснула и хвастливо заявила:

— Старина Маугер знает меня с раннего детства. Мой отец послал его вместе с ярлом Сигурдом, чтобы вернуть меня в Уэссекс. Вероятно, он решил, что спасать договор уже слишком поздно. Тут не поможет даже миротворица. Мой отец не дурак. Он без колебаний использовал бы меня в своих целях, но только в том случае, если бы это ему что-нибудь дало. Сейчас, похоже, отец усомнился в результате. На свете есть и другие короли. Они тоже имеют родственников. Есть другие договоры и сделки.

Кинетрит двинулась дальше, я последовал за ней и спросил:

— Значит, твой отец послал Сигурда за книгой, а своего телохранителя — за тобой?

— Да, — подтвердила девушка. — Но ты сделал за Маугера его дело, схватив меня в церкви. Так что ему оставалось только следить за тем, чтобы грязные язычники не распускали свои лапы.

Она говорила таким тоном, словно эта задача была вполне по силам уэссекскому воину. Мне захотелось узнать, как бы поступил Маугер, если бы Свейну, Браму или Флоки Черному вздумалось поразвлечься с девушкой.

— Что ж, со своей задачей он не справился, — раздраженно заметил я. — Где был этот здоровяк, когда Глум со своими кусками дерьма напал на тебя среди ночи?

Кинетрит нахмурилась, и я сообразил, что она тоже не понимала, почему Маугер не проснулся и не пришел к ней на выручку.

— Не могу поверить, что он убит, — помолчав, сказала Кинетрит. — Это просто невозможно. Мы с ним никогда не были близки. — Она решительно тряхнула головой. — Отец говорит, что Маугер — злобный тип. Свой меч он любит больше, чем какую-либо живую душу на всем белом свете. Ворон, разве может человек испытывать такие чувства к куску железа? — спросила она.

Моя рука непроизвольно потянулась к рукоятке меча. Это движение само по себе уже стало убедительным ответом.

Кинетрит поморщилась и сказала:

— Так или иначе, полагаю, в ту ночь в угольных копях Маугер отправил на тот свет изрядное количество мерсийцев. Отцу будет его очень не хватать.

Я вспомнил тошноту, поднявшуюся у меня в желудке при виде вооруженных всадников, крадущихся к лагерю Сигурда.

— Маугер был величайшим воином во всем Уэссексе, — чуть ли не с гордостью добавила Кинетрит.

Моя голова шла кругом. Я пытался разобраться в услышанном, но один момент никак не увязывался со всем остальным. Так нож не желает входить в чужие ножны.

— Веохстан был твоим возлюбленным? — с укором спросил я. — Ты изменяла своему жениху даже накануне свадьбы? Я видел, как вы шли к церкви, держа друг друга за руки.

Тут Кинетрит горько усмехнулась. Ее глаза цвета плюща наполнились слезами, и девушка вытерла их рукавом.

— Веохстан был моим опекуном. По крайней мере, формально. На самом деле он должен был оставаться заложником у короля Кенвульфа, стать гарантией того, что мой отец не нападет на Мерсию.

— Значит, Веохстан не был твоим возлюбленным? — спросил я.

— Он мой родной брат.

Глава четырнадцатая

Мы добрались до западного берега реки Северн и нашли там лодочника, которому помогал его простоватый сын. Этот человек предложил переправить нас на противоположный берег в самом узком месте в своей старой дырявой лодке, но не очень обрадовался, услышав, что у нас нет денег. Он усомнился в том, что Кинетрит — дочь уэссекского олдермена Эльдреда. Я показал ему свой меч, и старик поверил в то, что он острый.