Штамм «Андромеда», стр. 37
– Какой самолет?
– «Фантом». Следовал из Сан-Франциско на Топику…
– Ясно, – ответил Мэнчик, хотя ему не было ясно ровным счетом ничего.
– Годдард потребовал сообщить вам об этом, чтобы вы могли присоединиться к комиссии по расследованию…
– Годдард? А при чем тут Годдард?
Какое-то время Мэнчик сидел, тупо глядя на заголовок в газете «Угроза нового кризиса в Берлине» и полагая, что полковник имеет в виду Льюиса Годдарда, начальника шифровального отдела базы. Потом он сообразил, что речь идет о Годдардовском космическом центре близ Вашингтона. Среди многих задач, которыми занимался этот центр, была и координация некоторых специальных программ, находящихся в одновременном ведении Хьюстона и центральных правительственных учреждений.
– Дело в том, – продолжал Бернс, – что через сорок минут после вылета из Сан-Франциско самолет отклонился от курса и прошел над районом ЛП…
Мэнчик почувствовал, как что-то в нем словно затормаживается. Им овладела сонливость.
– Над районом ЛП?
– Так точно.
– Когда?
– За двадцать минут до катастрофы.
– На какой высоте?
– Шесть тысяч девятьсот метров.
– Когда выезжает комиссия?
– Через полчаса. С базы.
– Хорошо, – сказал Мэнчик. – Буду.
Он повесил трубку и еще раз поглядел на телефон. Как он устал! Больше всего ему сейчас хотелось бы лечь спать. Район ЛП – так условились называть оцепленный район Пидмонта. «Надо было сбросить бомбу, – подумал он. – Надо было сбросить ее сразу же, еще вчера утром…»
Ему стало не по себе уже в тот момент, когда его уведомили о решении отсрочить применение директивы 7-12. Но он не имел права лезть со своим мнением и ждал, когда же группа «Лесной пожар», теперь уже собравшаяся в подземной лаборатории, опротестует решение Вашингтона. Ждал напрасно. А ведь сообщение им передали. Он сам, своими глазами видел телеграмму, адресованную всем закрытым подразделениям, там было сказано об этом недвусмысленно.
Но «Лесной пожар» почему-то не протестовал. Он вообще никак не прореагировал на телеграмму.
Странно. Очень странно.
А теперь эта катастрофа. Он разжег трубку и, посасывая ее, размышлял о том, что бы это могло означать. Конечно, скорее всего какой-нибудь стажер замечтался, сбился с курса, а потом испугался и полностью потерял контроль над машиной. Такое случалось и раньше, сотни раз случалось. Комиссия по расследованию причин аварии, выезжая на место, давала обычно заключение, что авария произошла «вследствие отказа одной из систем» – принятый у военных уклончивый оборот речи, означающий, в сущности, аварию по неизвестным причинам. Формулировка не признавала никакой разницы между неисправностью самой машины и ошибкой в действиях летчика, но ни для кого не было секретом, что виноват был, как правило, летчик. Человек не имеет права грезить, управляя сложнейшей машиной на скорости три тысячи километров в час. Статистика неопровержимо свидетельствовала: хотя полеты после краткосрочного отпуска или воскресного увольнения из части составляли лишь 9 процентов всех полетов, на них падало 27 процентов летных происшествий.
Трубка у Мэнчика погасла. Он встал, уронил газету и направился на кухню сообщить жене, что уезжает.
– Тут только фильмы снимать, – заметил кто-то, глядя на крутые песчаные утесы, ярко-красные на фоне сгущающейся синевы неба. Собственно, так оно и было – многие фильмы снимались здесь, в этом районе Юты. Однако Мэнчику было не до кино. Расположившись на заднем сиденье лимузина, отъезжающего от аэропорта Юта, он пытался осмыслить то, что ему сообщили.
Во время перелета с базы Ванденберг комиссия прослушала запись радиопереговоров «Фантома» с землей. Большая часть пленки не представляла интереса, за исключением нескольких последних секунд перед катастрофой.
– Что-то не в порядке, – сказал пилот. И через секунду:
– Воздушный шланг расползается. Наверно, от вибрации. Рассыпается в пыль… – И еще секунд через десять слабый, затухающий голос:
– Все, что есть в кабине резинового, все – в пыль…
И передача оборвалась.
В мозгу Мэнчика все звучали эти короткие фразы, и они казались ему все более странными и страшными.
Он выглянул в окно, посмотрел на пробегающие мимо скалы. Солнце садилось, и только вершины были освещены угасающим красноватым светом; долины уже окутывал мрак. Мэнчик поглядел на идущую впереди другую машину с членами комиссии, на маленькое облачко пыли позади нее.
– Я раньше очень любил вестерны, – сказал кто-то рядом. – Их снимали именно здесь. Красивейшая местность…
Мэнчик хмуро молчал. Его всегда удивляло, как могут люди тратить время на пустую болтовню. Наверное, они просто хотят убежать от реальности.
А реальность была жестокой. «Фантом» сбился с курса и залетел довольно далеко в запретную зону – прошло шесть минут, прежде чем пилот опомнился и повернул обратно на север. Однако именно над зоной самолет начал терять устойчивость. И вскоре разбился.
– На базу «Лесной пожар» сообщили? – осведомился Мэнчик.
Один из членов комиссии, психиатр (в комиссию по расследованию аварий обязательно включали как минимум одного психиатра), спросил:
– Вы про бактериологов?
– Именно.
– Сообщили, – ответил кто-то. – Час назад передали по шифрованной связи.
«Теперь-то, – подумал Мэнчик, – они откликнутся. Такое происшествие – тут уж нельзя отмолчаться».
Если только… если они вообще читают телеграммы. Раньше это не приходило ему в голову, а ведь вполне возможно, что они не читают никаких сообщений. Так заняты своим делом; что им не до телеграмм.
– Вон обломки, – сказал кто-то. – Вон, впереди…
Всякий раз, когда Мэнчику доводилось попадать на место аварии самолета, он изумлялся. Трудно было отождествить разбросанные там и сям обломки с могучей машиной, несшейся со скоростью тысяч километров в час. Мэнчик всегда ожидал увидеть аккуратную плотную груду металла, но ни разу не видел ничего похожего.
Обломки «Фантома» разлетелись по пустыне на площади пять квадратных километров. Стоя у обуглившегося остова левого крыла, Мэнчик еле видел где-то вдалеке остальных членов комиссии, собравшихся около правого крыла. Повсюду валялись куски почерневшего, искореженного металла с облезшей краской. На одном из обломков явно читалась частица какой-то предупредительной надписи: «НЕ…» Остальное не сохранилось.
Установить причину аварии по обломкам было попросту невозможно. Фюзеляж, кабина, фонарь рассыпались на миллион мелких кусков, огонь довершил разрушение.
Солнце уже садилось, когда Мэнчик остановился у обломков хвостового оперения. Металл все еще излучал тепло, какие-то детали дымились. И тут у самых своих ног, в песке майор заметил полузасыпанную кость. Он поднял ее и, к ужасу своему, понял, что кость человеческая. Довольно длинная, надломленная, обугленная с одного конца, очевидно, кость руки или ноги. И при этом до странности чистая – ни следа мягких тканей, совершенно гладкая кость…
Стемнело. Члены комиссии вытащили фонарики и ходили среди еще дымящегося металла, разбрасывая вокруг желтые пятна света.
Было уже совсем темно, когда к Мэнчику подошел биохимик – майор не знал даже его фамилии.
– Понимаете, – сказал биохимик, – эти слова пилота, что резина рассыпается в пыль…
– А что такого?
– Да ведь на «Фантоме» нет резины. Только синтетика. Полимеры. Последняя новинка фирмы «Анкро», предмет их особой гордости. У этого полимера есть характеристики, общие с человеческими тканями, Очень эластичный, множество областей применения…
– А полимер не мог рассыпаться от вибрации?
– Ну уж нет, – сказал биохимик. – Тысячи «фантомов» летают по всему миру. На всех один и тот же пластик. А такого еще не случалось ни разу…
– И что из того?
– А то, что я ни черта не понимаю…
Глава 20
Будни
Мало-помалу в лаборатории «Лесной пожар» установилась будничная обстановка, в подземных казематах сложился свой особый ритм работы, не различающий ни дня, ни ночи, ни утра, ни вечера. Люди ложились спать, когда уставали, вставали, когда чувствовали себя отдохнувшими, и продолжали выполнять каждый свое дело.