Штамм «Андромеда», стр. 17
– Вы думаете, он еще жив?
– Ну, не знаю. Но если одни продержались дольше, чем другие, если кто-то прожил достаточно долго, чтобы записать на пленку целую речь или перед тем, как повеситься, оставить записку, нельзя не поинтересоваться: а не мог ли кто-нибудь прожить еще дольше? Больше того, нет ли сейчас в поселке живых?
В этот момент они и услышали плач.
Сначала они решили, что это ветер: звук был тонюсенький, исчезающе слабый. Затем стали прислушиваться – сначала недоуменно, потом изумленно… Плач продолжался, перемежаясь с сухим, надрывным кашлем.
Они выбежали на улицу. Звук был такой слабый, что трудно было понять, откуда он шел. Они бежали по улице, а звук, казалось, усиливался, и это подгоняло их.
И вдруг плач смолк.
Ученые застыли на месте, тяжело дыша. Они стояли посреди безлюдной улицы и недоуменно смотрели друг на друга.
– Мы что, тоже с ума сошли? – спросил Бертон.
– Да нет, – отозвался Стоун, – слышно было явственно.
Они подождали. Минуту-другую все было тихо. Бертон окинул взглядом улицу, дома, фургон, оставшийся перед домом доктора Бенедикта.
И тут плач возобновился – теперь очень громкий, тоскливый детский плач.
Они пустились бежать. Это оказалось рядом, через два дома по правую руку. Перед домом, на тротуаре, лежали ничком мужчина и женщина, оба схватившись за грудь… Ученые, не останавливаясь, ворвались в дом. Плач слышался все громче, гулко отдаваясь в опустевших комнатах. Они кинулись на второй этаж и ворвались в спальню. Большая незастеленная двухспальная кровать. Комод, зеркало, шкаф.
И детская кроватка.
Склонившись над нею, они сдернули одеяла и увидели крошечное, краснолицее, бесконечно несчастное существо. Ребенок мгновенно замолчал и уставился на лица под прозрачными шлемами. Помолчал и залился опять.
– Напугали мы его, – сказал Бертон. – Бедный малыш…
Он неловко поднял младенца на руки и покачал его. Тот продолжал орать. Беззубый рот был широко раскрыт, щеки побагровели, на лбу проступили жилы.
– Голодный, наверно, – догадался Бертон.
Стоун сосредоточенно хмурился.
– Совсем еще маленький. Месяца два, не больше. Мальчик или девочка?
Бертон развернул пеленки.
– Мальчик. Нужно его перепеленать. И накормить… – Он огляделся. – В кухне, наверно, есть какие-нибудь отвары…
– Ни в коем случае, – заявил Стоун. – Кормить его нельзя…
– Это еще почему?
– Нельзя. Ни кормить, ни пеленать – ничего нельзя делать, пока мы не выберемся из Пидмонта. А может, режим питания как-то влияет на ход болезни? Может, не сразу погибли как раз те, кто давно не ел? Может, в пище ребенка были какие-то защитные вещества? Мало ли что может быть… – Он помолчал. – В любом случае рисковать мы не имеем права. Подождем, пока не поместим его в лабораторную обстановку…
Бертон вздохнул. Он знал, что Стоун прав, но знал и то, что ребенок не кормлен по меньшей мере двенадцать часов. Что ж тут удивительного, что он кричит…
– События приняли новый оборот, – сказал Стоун. – Этот ребенок для нас главный ключ к тайне, и надо сберечь его во что бы то ни стало. Я считаю, мы должны немедленно возвращаться.
– Но мы ведь еще не подсчитали число жертв… – Не имеет значения. У нас есть такая ценная находка, на какую мы не могли и надеяться. Уцелевшее живое существо.
Младенец на мгновение замолчал, сунул палец в рот и вопросительно посмотрел на Бертона. Убедившись, что еды не будет, он опять заревел.
– Жаль, он не может рассказать нам, что здесь случилось…
– А я надеюсь, что может, – заверил Стоун.
Они остановили фургон на середине улицы и дали знак вертолету снизиться. Бертон держал в руках ребенка, Стоун – спутник. «Странные трофеи, – подумалось Стоуну, – из очень странного места под названием Пидмонт». Ребенок, наконец, замолчал, он просто устал плакать и уснул беспокойным сном, изредка просыпаясь, чтобы всхлипнуть несколько раз, и снова забываясь.
Вертолет опустился, взметнув облако пыли. Бертон прикрыл лицо ребенка одеялом. Когда трап коснулся земли, Бертон не без труда вскарабкался наверх.
Стоун стоял внизу и ждал своей очереди, держа на руках капсулу «Скуп», в облаке пыли, круговороте ветра, оглушенный ревом вертолета. И вдруг ощутил, что он на улице не один. Он обернулся и увидел человека.
Это был очень старый человек. Редкие седые волосы, изможденное морщинистое лицо, босые ноги. Длинная ночная рубаха на нем была вся в грязи и пожелтела от пыли. Качаясь и спотыкаясь, старик брел к Стоуну. Грудь его под рубахой ходила ходуном.
– Кто вы такой? – спросил Стоун, хотя узнал его сразу: это тот, кого они видели на пленке, заснятой со «Скевенджера».
– Вы… – начал старик.
– Кто вы такой?
– Вы… вы это сделали…
– Как вас зовут?
– Не троньте меня… Я не как остальные…
Дрожа от страха, он уставился на Стоуна, на его пластиковый костюм. «В самом деле, – подумал Стоун, – мы, наверно, кажемся ему какими-то чудищами. Марсианами, пришельцами из других миров».
– Не троньте меня…
– Да не тронем. Как вас зовут?
– Джексон. Питер Джексон, сэр. Пожалуйста, не трогайте меня… – Он махнул рукой в сторону трупов, лежащих на улице. – Я не как остальные…
– Не тронем мы вас, – повторил Стоун.
– Других-то вы…
– Нет, не мы.
– Они все умерли.
– Это не мы.
– Врете! – закричал старик; глаза у него округлились. – Все вы врете! Вы не люди! Вы только притворяетесь! Вы знаете, что я человек больной. Вы знаете, что меня легко обмануть. Я больной человек. У меня кровь течет. У меня это… это…
Он пошатнулся, схватился за живот и скорчился от боли.
– Что с вами?
Старик упал. Он побледнел и задыхался. На лице у него выступил пот.
– Желудок, – выдавил он. – Это у меня желудок…
Его вырвало, тяжело, с кровью.
– Мистер Джексон…
Но тот потерял сознание. Он лежал на спине с закрытыми глазами, и Стоун подумал было, что старик умер. Но затем увидел, что грудь его вздымается, хотя и очень-очень медленно.
Спустился Бертон.
– Кто это?
– Тот самый странник в белой рубахе. Помогите поднять его в кабину…
– Он жив?
– Пока да.
– Будь я проклят, – подвел черту Бертон.
Чтобы поднять в вертолет обмякшее тело Джексона, пришлось использовать лебедку. Потом спустили трос еще раз и втянули в кабину спутник. И только после этого Бертон и Стоун заняли свои места в вертолете.
Гермокостюмов они не сняли, а лишь подсоединили к ним свежие баллончики с кислородом, тем самым обеспечив себя воздухом еще на два часа. Теперь запаса должно было хватить до конца полета.
Пилот связался с базой Ванденберг, и Стоун вызвал майора Мэнчика.
– Что вы там обнаружили? – спросил Мэнчик.
– Поселок мертв. У нас достаточно доказательств, что здесь действует совершенно необычный фактор.
– Осторожнее, – предупредил Мэнчик. – Разговор идет по открытому каналу…
– Знаю. Вы дадите запрос на применение директивы 7-12?
– Попытаюсь. Вы хотите сразу же?..
– Да, немедленно.
– Пидмонт?
– Да.
– Спутник захватили?
– Разумеется.
– Хорошо, – сказал Мэнчик. – Я дам запрос…
Глава 8
Директива 7-12
Директива 7-12 представляла собой часть документации по программе «Лесной пожар» и предусматривала порядок действий на случай возникновения чрезвычайной биологической ситуации. Согласно этой директиве, на месте соприкосновения земной жизни с внеземными организмами надлежало взорвать термоядерный заряд ограниченной мощности. Кодовым наименованием директивы служило слово «Прижигание»: взрыв преследовал цель «прижечь» заразу, распылить на атомы и тем самым предотвратить возможность ее распространения.
Операция «Прижигание» как пункт программы «Лесной пожар» была утверждена лишь после долгих препирательств между многими ведомствами – канцелярией президента, госдепартаментом, Министерством обороны и Комиссией по атомной энергии. Комиссия, и без того недовольная установкой ядерного устройства в самой лаборатории «Лесной пожар», всячески противилась включению операции в общую программу; госдепартамент и Министерство обороны указывали, что наземный ядерный взрыв, каковы бы ни были его цели, повлечет за собой серьезные международные осложнения.