Сфера, стр. 48
[…………………………..]
Ты не виноват, Том Тим Тот! Твои теории – лишь полправды. Дело не в том, что сознание (не сознание – я, я, я!) слишком увлеклось веселыми картинками, файлами австралийского Франкенштейна. Океан Оно, подсознание, которого ты так боишься, лилипут, – это тоже я, тоже мы с тобой. Значит, переживем и это, прорвемся к кассе, купим самый последний билет. Город вернется, Том Тим Тот. И все вернутся, ничто не исчезает из Сферы – Сферы, в которой мы проводим вечность.
Кто сказал, что «вечность» – страшное слово? Ничуть не страшное!
[…………………………..]
Чужие спины, чужие шинели, чужой вокзал, чужой мир.
Ничего. Вернусь!
48. БЕЛЫЙ ЗАЯЦ
(Choral: 1’10)
[…………………………..]
Белым по черному… Яркие пятна на темной завесе – неровные, маленькие, дрожащие. Дернулись, задвигались, запрыгали, замелькали – вверх-вниз, вверх-вниз! Белая метель в черную полночь, стаи снежинок, ищущих покоя, исчезающих, уносимых ветром; белые иглы в черном бархате, белые провалы в черном эфире, белые платья среди черных мундиров, несомые неслышным вальсом. Белые, белые, белые…
…Заяц белый, куда бегал?
Позднее утро, зимний лес, солнце на заснеженных кронах. У протоптанной февральской лыжни – яркие красные флажки. Веревка упала в снег, лед намерз поверх клочков ткани.
Мальчик застегивает лыжные крепления. Дело идет туго – холодный металл не поддается, выскальзывает из пальцев. Еще попытка, еще. Лыжи новые – узкие, непривычные, черные. Мальчик не сдается, пробует снова и снова… Щелк! Левая лыжа сдалась, остается правая… Нет! Еще, еще!.. Щелк! Теперь лыжные палки, просунуть руки в петли…
Он побежит так, без всяких палок, они нужны лишь, чтобы оттолкнуться от твердого наста. С палками бегают только детишки! Впереди горка, крутая горка, палки не помогут. Мальчик знает, что упадет, обязательно упадет, придется вставать, отряхивать холодные снежинки, подниматься по крутой тропе вверх… Ничего, он все равно попробует! Получится – не с первого раза, так с пятого.
Вперед! Оттолкнуться… Быстрее, быстрее, быстрее!.. Перед глазами – белый снег, черные деревья. Белое – черное, белое – черное, белое…
…Заяц белый, куда бегал?
Белый истоптанный снег на огромном чужом дворе, белые пятиэтажки квадратом, черные ленты на венках из сосновых веток. Их очень много – сосновых венков, их выносят из автобусов, ставят возле раскрытых дверей. Черные ленты, надписи серебрянкой, равнодушное белое небо, мелкие снежинки в тихом воздухе… Людей много, они молчат, переглядываются, говорят шепотом. Мальчик стоит у самой стены, ему холодно, очень холодно, он растерян, не знает, что делать. Перед глазами одно и то же – белый истоптанный снег, черные ленты венков.
Двери одного из автобусов открываются. Странные двери – они не сбоку, сзади. Несколько немолодых мужчин, не сговариваясь, шагают к ним, черные начищенные ботинки ступают прямо в снег. Белое – черное, белое – черное, белое…
…Заяц белый, куда бегал?
Белый вечер, ранний-ранний, почти неощутимый. Белый круг солнца за низкими тучами, черные ветви старых деревьев в заснеженном парке. Мальчик и девочка идут по аллее, о чем-то говорят, спорят – горячо, перебивая друг друга. Март наступил, дни стали длиннее, и у них есть еще время до темноты. Можно не спешить, можно идти по пустой аллее, вперед, вперед, вперед… Мальчик доказывает, девочка не соглашается, упрямо качает головой, берет мальчика за руку. Тот даже не замечает – слишком увлечен спором. На руке у него – черная перчатка, у девочки – белая вязаная варежка…
Поворот, еще поворот. Теперь они не на аллее – на узкой тропе. Ноги вязнут в снегу, но девочка и мальчик не замечают, они заняты, они спорят, им очень интересно. Мальчик срывает перчатки, неловко сует их в карман, левая перчатка падает в снег… Девочка вновь не согласна, упрямо качает головой. Она тоже сняла варежки, их некуда спрятать, девочка держит их в левой руке.
На голове у девочки – белая вязаная шапка. Она сбилась на сторону, но девочка не обращает внимания, ей интересно спорить. Мальчик подносит руку к ее голове, хочет помочь. Пальцы касаются щеки, замирают. Девочка удивляется, подается вперед…
Они не умеют целоваться, совсем не умеют. Вязаная шапка падает, но девочка даже не замечает, ей чуть-чуть больно, губы мальчика слишком сильно прижаты.
Ранний-ранний вечер, ранняя-ранняя весна. Белые низкие тучи, черные узкие тени. Черная перчатка на белом снегу. Белое – черное, белое – черное, белое…
…Заяц белый, куда бегал?
Белые снежные пятна на черном мокром асфальте. Снег ноздреватый, старый, в мелких черных пятнышках. Зимы нет, давно нет, но снег остался, он на асфальте, на кромке тротуара, возле подъездных дверей. Снег не уходит, держится, врастает в землю, в камни, в желтую прошлогоднюю траву.
Мальчик идет по улице. Зимняя куртка ни к чему, на нем легкое серое пальто, в руке – черный портфель. Рядом с мальчиком двое ребят – высокие, фитилистые, голова мальчика едва достает им до ушей. Всем троим по дороге: мальчику прямо, тому, кто слева, – налево, в большой семиэтажный дом; тот, кто справа, пойдет дальше, свернет в ближайший переулок. Но они не спешат, торопиться некуда, совершенно некуда, впереди длинная улица в пятнах ноздреватого снега, впереди – бесконечное время, его очень много, с запасом, хватит на всех и на все.
Мальчик улыбается, двое других – тоже, у них хорошее настроение, они уже там, в спешащей им навстречу весне, они даже не замечают притаившийся снег, их черные туфли отважно ступают по белым пятнам. А улица тянется все дальше и дальше, прямо в страну Завтра, в счастливый Эль-Рей, в безоблачное Грядущее. Черный мокрый асфальт кажется бесконечным, как и умирающие сырые сугробы. Ноздреватый белый снег, черные пятнышки мокрой земли. Белое – черное, белое – черное, белое…
…Заяц белый, куда бегал?
Белая метель в черную полночь, стаи снежинок, ищущих покоя, исчезающих, уносимых ветром, белые иглы в черном бархате, белые провалы в черном эфире, белые платья среди черных мундиров, несомые неслышным вальсом. Белые, белые, белые… Дернулись, задвигались, запрыгали, замелькали – вверх-вниз, вверх-вниз! Яркие Пятна на темной завесе – неровные, маленькие, дрожавшие. Белым по черному…
[…………………………..]
49. НЕБО
(Rezitativ: 1’12)
[…………………………..]
– Не-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!..
К счастью, не вслух – про себя. Вслух мой отчаянный вопль, вероятно, напоминает нечто среднее между мурлыканьем и мычанием. Пусть рыжая думает, что ее пассажир от блаженства напевать начал.
– Не-е-е-е-е-ет! Не нада-а-а-а-а-а!..
Вот так и напеваю. Глаза не зажмуриваю, иначе Мирца решит, что я…
– Ай-й-й-й-й!
…испугался крылатого корыта. А я не испугался, я очень люблю летать на планерах. Очень-очень! Можно сказать, страх как люблю. Ой, страх!..
– Мама-а-а-а-а!..
Вверх, вниз, снова вверх, снова вниз, потом все по новой, затем вниз – вверх одновременно, потом куда-то в сторону. Вираж, снова вираж… А еще оно трещит – корыто проклятое. Так и кажется, что хвост уже отпал – вместе с крыльями. Не у меня – у планера. У меня бы отвалился сразу, в первую же минуту, когда мы от самолета отцепились. Или еще раньше – как только по бетонке поползли.
– М-мирца! А не так… Не так резко… м-можно?
«М-мирца» и «м-можно» – это зубы. Ст-т-тучат в такт отсутствующему хв-в-в-восту.
Хохочет рыжая. Ей-то что, астронавту первого класса! Я и сам почти астронавт, но одно дело – уютная кабина «Шаттла», совсем другое…
– О-о-о-ой-ой-ой!
…сидеть в разваливающемся корыте, пусть и крылатом. Наверное, самолеты тоже скрипят, но там хоть не слышно из-за моторов. А то, что ты спишь, что все вокруг, как ни крути, понарошку, даже не вспоминается. Ничего себе – понарошку!