Пожиратели мертвых (13-й воин), стр. 31
– Араб – он и есть араб.
И мне стало стыдно за свою слабость.
Еще норманны промывают раны горячей коровьей мочой. От этого я отказался, когда мне предложили такое лечение.
Жители северных стран вообще считают коровью мочу исключительно полезной субстанцией и сливают ее в особые деревянные бочки для хранения. Через некоторое время ее кипятят и выпаривают до тех пор, пока она не загустеет и не приобретет еще более омерзительный запах, резко бьющий в нос. Это вещество они используют для стирки и в особенности для отбеливания [32].
Кроме того, мне рассказывали, что во время длительных морских путешествий, когда морякам не хватает пресной воды, каждый из них пьет свою собственную мочу, и таким образом им удается выжить и добраться до берега. Повторяю: об этом мне рассказывали, но сам я этого, слава Аллаху, не видел.
Наконец совещание воинов закончилось, и ко мне подошел Хергер. Рабыня как раз перевязывала мою рану, что было довольно болезненно; но я решил проявить типичное для норманнов безразличие к боли и бодрость духа. Я спросил у Хергера:
– Ну что, как теперь будем веселиться? Хергер осмотрел мои раны и заявил:
– Ничего, верхом скакать сможешь.
Я поинтересовался, куда меня собираются отправлять верхом, и моя наигранная бодрость тотчас же покинула меня. Я чувствовал себя настолько усталым и измученным, что мне даже подумать было страшно о том, чтобы куда-то ехать и вообще что-либо делать. Больше всего мне хотелось просто лечь и отдохнуть. Хергер же сказал:
– Сегодня ночью огненный червь снова нападет. Но нас слишком мало, и мы слабы. Наши защитные сооружения разрушены и сожжены. Огненный дракон убьет нас всех.
Эти слова он произнес совершенно спокойно. Понимая, что Хергер прав, я спросил его:
– И куда же мы поедем?
Я предположил, что Беовульф ввиду столь больших потерь в его отряде решил отступить из королевства Ротгара. Однако тут же выяснилось, что я, мягко говоря, ошибался.
Хергер сказал мне:
– Если волк лежит в своем логове, он не получит мяса, а если воин спит, он не одержит победу.
Услышав эту норманнскую пословицу, я понял, что принят совершенно другой план: мы собирались предпринять верховой рейд в логово демонов тумана, находящееся где-то в горах или на холмах. Не слишком воодушевленный такой перспективой, я спросил у Хергера, когда же это должно случиться. Ответ меня, естественно, не обрадовал: Хергер сообщил, что выступать решено сегодня в первой половине дня.
В этот момент я увидел, что в зал вошел ребенок, державший в руках, как мне показалось, кусок камня. Хергер взял у него этот предмет, оказавшийся еще одним изображением беременной женщины без рук, ног и головы. С губ Хергера сорвалось проклятие, и он выронил каменную фигурку из дрожащих рук. Он подозвал рабыню, которая взяла камень и бросила его в очаг, где от огненного жара фигурка довольно быстро треснула и раскололась на куски. Потом ее осколки были выброшены в море – по крайней мере, так мне сказал Хергер.
Я спросил его, кого изображают эти каменные фигурки, и вот что он мне объяснил:
– Это образ матери пожирателей мертвых, которая управляет ими и приказывает им есть человеческую плоть.
Теперь я увидел, как Беовульф вышел на середину зала, посмотрел на все еще висев шую под потолком руку одного из демонов, затем перевел взгляд на тела двух своих погибших товарищей и на уже теряющего сознание Ретела, и его плечи дрогнули, а голова поникла на грудь. Но уже в следующую минуту могучий воин направился к распахнутым дверям, вышел наружу, и я увидел, как он надевает латы, берет свой меч и готовится к новой битве.
ПУСТЫНЯ УЖАСА
По распоряжению Беовульфа нам привели семь крепких лошадей, и в тот час, когда утро едва сменялось днем, мы уже выехали из большого дворца Ротгара на окружающую его плоскую равнину и поскакали в направлении холмов. С нами в путь также отправились четыре огромные собаки белой масти, которые по своему сложению и форме морды скорее походили на волков, чем на домашних псов, – вот и все подкрепление, которое мы получили к нашему поредевшему отряду. Лично я был уверен, что нападать на столь многочисленного и ужасного противника настолько слабыми силами было настоящим безумием, однако норманны очень высоко оценивают эффект внезапности, и потому мои спутники вели себя, будто рассчитывали на успешную реализацию намеченного плана. Уверенности им также добавляло сознание того, что каждый из них стоит в бою трех или даже четырех бойцов любого другого войска. Об этом они не раз говорили мне без ложной скромности, но и не хвалясь понапрасну.
Говоря откровенно, у меня не было никакого желания участвовать в очередном военном предприятии. Я был просто поражен, что норманны отправились в путь не только из чувства долга, но и с явной радостью. В то время, как все мое тело изнывало от боли, мои товарищи, казалось, на глазах обретали силы, подпитываясь, как я думаю, сознанием того, что им предстоит очередное сражение. Хергер сказал мне:
– Так будет всегда – и здесь, и в Валгалле: одно сражение будет сменяться другим.
Действительно, таково представление норманнов о рае. В этом раю, описываемом обычно в виде гигантского зала, павшие на поле боя продолжают сражаться от рассвета до заката. Затем убитые в бою оживают, и былые противники вместе усаживаются за уставленный яствами и пьянящими напитками стол; это пиршество продолжается до поздней ночи, а на следующий день битва начинается снова, и все повторяется: убитые оживают и пируют за одним столом вместе со своими убийцами. Такова в представлении этих северных варваров вечная награда за воинскую доблесть, проявленную при жизни [33]. Вот почему они не находят ничего странного или утомительного в том, чтобы и здесь, на земле, сражаться день за днем, не зная отдыха.
Долго думать, куда направить лошадей, нам не пришлось. Мы поехали вперед по тянувшемуся от владений Ротгара кровавому следу, оставшемуся после отступивших накануне ночью всадников. Там, где капли крови на земли были не видны, собаки все равно легко шли по следу, и у нас не было основания не доверять их чутью. Остановились мы по дороге всего один раз, чтобы подобрать оружие, оброненное кем-то из отступавших демонов. Оружие представляло собой ручной топорик среднего размера, с деревянной рукояткой, боевая часть из обработанного камня. Соединены они были узкими кожаными веревками. Лезвие этого топора неожиданно оказалось чрезвычайно острым, и весь он был тщательно обработан, словно украшение из какого-нибудь полудрагоценного камня, которому предстояло радовать своей формой богатую женщину. Несомненно, на придание камню такой правильной формы и исключительной остроты те, кто его обрабатывал, потратили немало времени и сил. В результате получилось оружие, удобное в бою и с лезвием не менее острым, чем у стального клинка. Никогда раньше мне не приходилось видеть ничего подобного. Хергер сказал мне, что вендолы делают все свои инструменты и оружие из камня – по крайней мере, норманны в этом уверены.
Мы продвигались вперед довольно быстро, следуя за громко лающими собаками. Этот лай и само поведение собак, охотно шедших по следу, ободряли меня. Наконец мы достигли холмов и поехали вперед без малейшего промедления. Воины Беовульфа, несмотря на то что тень страха отчетливо легла на их лица, продвигались вперед решительно и уверенно. Они знали, зачем пришли в эти опасные места, и собирались добиться своей цели во что бы то ни стало, пусть даже ценой собственной жизни.
Здесь, в холмах, было холодно, мы ехали через леса с темно-зелеными деревьями, и прохладный сырой ветер насквозь продувал наши одежды. Вскоре похолодало настолько, что клубы пара вырывались из лошадиных ноздрей и собачьих пастей. Во второй половине дня мы доехали до мест, где пейзаж разительно переменился. Вокруг простирались лишь вересковые пустоши да солоноватые озера. Земля здесь была насквозь пропитана водой, но назвать эту местность болотом все же было нельзя. Больше всего к этому ландшафту подходило название пустыни, но не сухой и песчаной, а влажной и вязкой, и над этой землей лежала чуть заметная пелена тумана. Сами норманны называют это место пустыней ужаса [34].