Тропами карибу, стр. 56
Отныне я забавы ради кормила ее с руки, причем не морила заранее голодом, а давала сперва поесть, потом выпускала в загон и давала с руки добавку.
Однажды я протянула росомахе пустую руку, подумав, что, быть может, ей захочется просто понюхать ее. Она обнюхала руку, потом очень осторожно взяла мой палец ровными и короткими передними зубами, что сидят между клыками, и тихонько сдавила его. Я не сдержалась и отдернула палец. Росомаха испугалась и влетела обратно в клетку.
А однажды, сидя в клетке, она подняла лапу и через прорезь в двери завладела моим пальцем в кожаной перчатке. Осторожно, но настойчиво она удерживала его. В конце концов перчатка соскочила и упала на росомаху, страшно испугав ее.
Большая жара, большое небо, большое одиночество. Я оглушала себя работой, но тоска давала себя знать. Подчас у меня даже являлось ощущение какой-то никчемности всех моих трудов. Не в силах сдержать себя, я то и дело поглядывала на пустую горную гряду, где в последний раз видела фигурки людей. Я знала, что никого там не увижу, и даже желала, чтобы там никого не оказалось, так как река продолжала вздуваться и вода стояла ужасающе высоко.
Лучше всего, если мужчины вернутся в начале «ночи», когда река чуть – чуть опадает.
В самый жаркий – пока что – день небо заволоклось синими с донышка облаками. Весь вход в долину Истер-Крика заполнила огромная белая туча, небо придавило собой горы, и я подумала о Великих стихиях. Потом я с головой ушла в работу. Часам к шести с северо-востока – что было необычно – поднялся бешеный ветер. В окна колошматило, словно градом, так что жуть брала. Горы заволакивало грозовой мглой, она быстро двигалась в мою сторону вниз по долине. Надо мглой неподвижно стояли смутно – белые кучевые облака. Шквал проносился над самой землей, в верхних этажах неба было спокойно.
Я помолилась за Криса, потом за себя, надела ботинки, на случай если брезент сорвет с крыши и за ним придется бежать. Этим исчерпывались все меры предосторожности. Вокруг так ревело и громыхало, что о работе нечего было и думать. Мною овладела какая – то ошалелость, сквозь которую пробивалась глухая тревога.
К восьми часам ветер ослаб. Теперь он был резким и сильным, но не более того. Буря грянула слишком рано, чтобы вскрыть озеро. Все же у противоположного берега появилось разводье.
На следующий день опять было очень жарко. Я задрапировала барак, иначе говоря, завесила брезентом все окна снаружи. Внутри стало душно и сумрачно.
Около полудня во мне шевельнулось предчувствие. Я бросила штопку и выбежала из барака. Никого не видно – никого и ничего.
Я прошлась к западному краю горы и в тундре под собой увидела четырех оленей – самцов. Они шли с севера. Я едва поверила своим глазам, ведь оленей не было уже так давно!
А еще через минуту в тундре возникло бурное движение. Я совсем забыла про волков: они были дома и спасались от жары в сыром болоте. Олени столкнулись с ними буквально нос к носу и бросились бежать. Волки кинулись вдогонку, но олени быстро ушли от них. Тогда волки остановились и стали ждать.
Олени легко могли уйти от волков совсем, но этого не случилось. Ими овладела их обычная нерешительность. Они остановились, оглянулись и пошли обратно, прямо на поджидающих волков! Те вскочили, и снова началась гонка.
Олени разделились: пара побежала по направлению к горам, пара – в сторону реки. Волки погнались за последними. Олени, как по воздуху, пролетели каменистую отмель на фоне серовато поблескивающей воды, бросились в реку и поплыли, держа над водой увенчанные рогами головы. Волки пробежали по отмели, не боясь замочить ног, но перед стремительно несущимся потоком остановились и повернули назад.
Пятеро близнецов
Я вдруг проснулась часа в два ночи. В окна лился сумрачный полусвет. Кто-то большой и сильный стоял в дверном проеме. Это был Крис.
Он удивительно небрежно поцеловал меня, хотя весь так и лучился улыбками. Потом шагнул к постели и стал выкладывать из-за пазухи на спальный мешок какие-то темные мохнатые комки. Я невольно съежилась.
– Волчата, – объявил он. – У них уже есть имена.
Я была до того взбудоражена, что меня меньше всего интересовало, есть у волчат имена или нет.
– Это мисс Алатна, – воодушевленно продолжал Крис, показывая мне волчат одного за другим. – А это мисс Киллик.
А это мистер Север, Остальные два у эскимосов, их зовут мисс Тундра и мистер Барроу.
Получив столь исчерпывающие разъяснения, я вскочила с постели и оделась. Крис вытер спальный мешок посудным полотенцем и ссадил волчат на пол. Я уже грела порошковое молоко, как вдруг с пола раздался громкий вой. Я так и подскочила. У моих ног, запрокинув назад голову, сидел и орал мистер Север, властно требуя есть. (Курок и Леди начали выть лишь в пятимесячном возрасте; бесстрашный вой Севера помог нам уразуметь, что же должны были пережить два наших первых любимца за месяц жизни у эскимосов, пока мы не забрали их.)
Я держала волчат на руках, Крис по очереди поил их с ложки теплым молоком, обтирая им морды, а заодно и мою рубашку, вторым посудным полотенцем. Потом волчата заснули, и он рассказал мне все по порядку.
Как он и ожидал, на Эйприл-Крике, у места впадения в него Пасс – Крика, было волчье логово. Однако оно находилось в ивняке, и ни о каких съемках не могло быть и речи. Первоначально Крис рассчитывал стать лагерем в нескольких милях от логова и днем ходить снимать волков, но, уяснив ситуацию на месте, экспромтом решил забрать волчат с собой. Джонас, самый тонкий из мужчин, пролез в нору и по одному извлек из нее волчат.
Два волка, вне сомнения родители волчат, красивые звери в густых, отороченных черным горжетках и с такой длинной шерстью, что она развевалась на ветру, скуля метались вокруг. И тут возник конфликт. Эскимосы хотели убить волков, чтобы получить за них вознаграждение. Крис возражал.
– Отлично, – сказал он в конце концов. – Убивайте, но тогда летит к черту и остальная часть нашего соглашения: никакой платы! (У нас был уговор не убивать волков.)
Эскимосы взяли ружья к ноге и навсегда затаили зло на Криса.
Крис расстегнул нижнюю рубашку и сунул за пазуху трех волчат. Только теперь в виде исключения он позволил навьючить свои фотопринадлежности на собак, с единственным условием, чтобы собакам не дозволялось входить с ними в воду, и, неся волчат за пазухой, словно кучу пончиков, прямо через горы направился домой. Эскимосы с двумя другими волчатами шли низом вдоль подножья гор; они прибыли утром.
В одном месте пути братья почему-то решили, что Крис заблудился, и пошли обратно искать его.
– О чем вы подумали, когда решили, что Крис заблудился? – спросила я.
Джонас спокойно посмотрел мне в глаза.
– Я подумал о том, что у него нет ружья.
Мисс Тундра – из тех двух волчат, которых Крис доверил нести эскимосам, – была глубоко травмирована страхом. Она отказывалась есть и сидела в углу кровати, повернувшись к стене, понурив голову и беспрестанно дрожа.
– Она хочет умереть, – сказал Крис.
Он разделся до пояса, лег на кровать и положил волчонка на свое теплое голое тело. Я задернула брезентовый полог над кроватью. Через некоторое время, заглянув в их тенистый уголок, я увидела, что вояк и человек спят глубоким сном – волк свернувшись калачиком на груди Криса.
Два часа спустя, когда они проснулись, произошло чудо. Мисс Тундра захотела жить. Она с жадностью выпила молока, потом подковыляла к Крису, забралась к нему на колени, куснула его за бороду, лизнула в ухо и снова заснула глубоким сном у него на руках.
Волчата с головокружительной быстротой набирались ума – разума. Уже на следующий день они научились лакать из миски, узнали все входы – выходы, вылезали из своего закрытого ящика, чтобы помочиться, и забирались обратно.
Что касается меня, то и пятеро ребят – близнецов, будь они брошены на мое попечение, не могли бы задать мне столько хлопот, сколько пять волчат. Одной из худших бед была нехватка половых тряпок. Кормление пятерки, по одному волчонку за раз, шло непрерывным, бесконечно повторяющимся циклом. Крис помог делу, соорудив длинную кормушку, вмещавшую пять мелких оловянных мисок; отныне можно было кормить всю пятерку одновременно.