Юрка Гусь, стр. 44
По утрам с Ширихиного двора слышался визг, лай, крики. Видно, Рыжий решил крепко заняться Тобиком. Дрессировал он дворняжку с кровью гончара на заднем дворе, чтобы никто не видел.
Юрке надоело каждый день слышать собачий визг и противный Жоркин голос.
— Эй, Рыжий! — крикнул он. — Перестань издеваться над животиной!
— Я не издеваюсь, я дрессирую, — помедлив, ответил Жорка.
Гусь хотел пригрозить, что морду набьет, если Жорка не прекратит эту дрессировку, но Стасик остановил его.
— Пускай покажет… А вдруг получается?
— Жорка, — спросил Юрка, — а что твой Тобик умеет делать?
На заднем дворе наступила тишина. Жорка и Тобик молчали.
— Иди покажи!
Рыжий не стал ломаться. Он подошел к своему крыльцу. В одной руке у него была короткая палка, в другой — кусок сахара.
— Дрессировщик! — ухмыльнулся Юрка. — Кто же палкой орудует?
Жорка положил палку на перила крыльца и свистнул. Ребята прильнули к забору, но Тобик не спешил. Он тихонько скулил где-то за сараем.
— Тобик, ко мне!
Задрожали огромные пыльные лопухи, и на тропинке показался Тобик. Хвост его забился под брюхо, уши прижались к голове. Он дрожал.
Жорка откусил кусочек сахару и бросил собаке.
— Тобик! Чужой! — сказал Жорка, тыча пальцем в сторону забора.
Тобик присел, облизнулся.
— Фас! — гаркнул Жорка. Пес испуганно подпрыгнул и бросился назад, в спасительные лопухи.
— Зверь собака, — сказал Юрка. — Такой лучше не попадайся в лапы — разорвет…
— Попробуй ночью заберись в огород — он тебе штаны спустит. — Жорка сунул остатки сахара в рот.
— Зубов нет, а сахар жрет, — усмехнулся Гусь.
— Жор, брось ты Тобика мучить, — посоветовал Стасик. — Не будет он шпионов ловить. Не та порода. Вот огород — это другое дело.
— Хочешь, сейчас в огород заберусь и ничего не будет? — спросил Юрка.
— Ты ночью заберись, — неуверенно сказал Жорка. — Ночью он тебе задаст.
— Ладно, — согласился Гусь, — ночью так ночью…
— Гляди, мамка по ночам не спит… Сразу к милиционеру.
— Огурцы караулит?
— Лук тоже.
Скрипнула калитка, и на тропинке показались старшина и солдаты — бывшие бабкины квартиранты.
— Пошли, Стась, — Юрка отпрянул от изгороди.
— Чует кошка, чье сало съела, — негромко сказал Жорка и захихикал.
— Ты чего это побежал? — спросил Стасик.
— Забирай «Айвенго», — сказал Юрка. — Я уже прочитал… В-о-о книга!
ВАСИЛИСА ПЕТРОВНА
Бабка встала с рассветом. Затопила печку, сходила на огород и накопала молодой картошки. Когда вода в чугуне закипела и по избе поплыл аппетитный пар, Юрка сбросил с себя одеяло. Он бы еще поспал, но какой может быть сон, если на столе горячая картошка?
После завтрака бабка стала куда-то собираться. Вытащила из шкафа черный кружевной платок, повязала на голову. В маленькую плетеную корзинку положила кусок хлеба и кулечек с пшеном.
— В лес? — спросил Юрка. Он удивленно глядел на бабку: зачем ей крупа? Разве сырую крупу едят?
Бабка достала свои выходные черные туфли на резиновой подошве и тоже положила в корзинку. Не в лес собралась бабка, в новых туфлях в лес не ходят. В гости, наверное. У бабки полно в округе родичей. Если в гости, то это хорошо. Глядишь, угостят чем-нибудь вкусным. Бабку всегда угощают. Один раз они забрели к старику Балахонову. Собирали грибы и как раз вышли к его дому. Балахонов жил в лесу, возле речки, которую так и называли: Балахонов ручей. Крепкий бородатый старик угостил их сотовым медом. У него на опушке стояло штук пятнадцать ульев. Пока Балахонов беседовал с бабкой, Юрка две тарелки меда съел. Старик был добрый, усмехаясь в бороду, еще тарелку предложил, но Юрка больше не мог. Потом несколько дней противно было вспоминать про мед. А сейчас ничего. Опять с удовольствием отведал бы медку.
— Я с тобой, — сказал Юрка. — Надо проветриться.
— Собаку не бери.
— С Диком веселее, — сказал Юрка. — Он нас охранять будет… В лесу шпионов полно.
Бабка покачала головой, но спорить не стала. Только губы поджала. Так она всегда делала, когда ей что-нибудь не нравилось.
На улице тихо. Солнце едва поднялось над лесом. На траве еще блестела роса. Крупная, холодная. Брызнет на ногу — обожжет. В поселке хриплыми спросонья голосами орали петухи. Пыль на дороге за ночь остыла и приятно холодила ноги. На крыльце сельсовета, привалившись к перилам, посапывал дежурный. Дверь в кабинет председателя сельсовета была отворена. Это, чтобы было слышно, когда зазвонит телефон. Юрка узнал Тимку Груздя. Ничего себе «истребитель»! Дрыхнет на посту без задних ног.
Юрка подошел к крыльцу.
Тимка сладко спал, подложив под щеку ладонь. Он улыбался и чмокал губами, как младенец.
Из кармана синих Тимкиных галифе торчала коричневая рукоятка нагана.
— Чего встал? — сказала бабка. — Пошли.
— Догоню. — Юрка подождал, пока бабка отойдет подальше, и вытащил из Тимкиного кармана наган. Груздь, не открывая глаз, улыбнулся и причмокнул. Наган был в полной исправности. В барабане торчали желтые увесистые патроны.
Юрка отвел курок, крепко зажмурил левый глаз и стал целиться в куриную лапу громоотвода на водонапорной башне. Потом перевел дуло на крышу больницы. На крыше, возле трубы, сидела ворона и чистила лапой черный клюв. Юрка бабахнул в ворону. Птица удивленно посмотрела на него, шевельнула хвостом и снова принялась обрабатывать клюв. А Тимка Груздь как ошалелый вскочил со ступенек, заморгал сонными глазами.
— Что? Где? Кто? — выпалил он, тряся растрепанной головой.
— Мимо, — сказал Юрка, кладя на ступеньку наган. — Не точно бьет.
— Сдурел? — стал соображать Тимка. — Где взял оружие?
— У тебя, — сказал Гусь. — Спишь, командир, как тетеря, и рот раскрыл. Не то что наган, тебя самого можно было утащить.
Тимка хлопнул себя по карманам, и руки его опустились, а глаза стали растерянными.
— Хотел резиновые тапочки с тебя снять, — продолжал Юрка, — да зачем они мне? Велики.
Тимка молча смотрел то на Юрку, то на наган.
— И штаны твои командирские можно было с тебя стащить, — неторопливо говорил Гусь. — Ты же спишь, как колун… И чего это я не снял с тебя галифе? Они почти новые… Да, диверсант помешал.
— Какой еще диверсант? — хрипло спросил Тимка. — Чего брешешь!
— Вон он сидит, — кивнул Юрка на крышу. — Автомат чистит. Дай, Тим, я еще разок бабахну!
— Проваливай, пока… — сказал Груздь. Он взял наган и засунул в карман.
Юрка подошел к двери и ткнул пальцем в листок бумаги, приклеенный к доске.
— Тут написано, что у вас сегодня вечером собрание… Приду!
Тимка достал из кармана наган, повертел в руках, посмотрел на дорогу.
— Все равно промажешь, — сказал он.
— Целиться под мушку или в центр? — оживился Юрка.
— Под мушку, — сказал Тимка, протягивая наган.
Юрка с минуту целился в ворону. А когда раздался выстрел, ворона как ни в чем не бывало поднялась и, тяжело хлопая крыльями, улетела на другой конец поселка.
— Ты же оба глаза закрыл, чудак, — усмехнулся Тимка. — Так сроду не попадешь.
Юрка вздохнул и отдал наган Тимке. Груздь взвел курок и стал целиться в ведро на крыше Ширихиного дома. Но тут стукнула дверь и на улицу выскочила Шириха. Тимка спрятал пистолет в карман и уселся на ступеньку.
— Палит кто-то, — сказала Шириха. — Аль мне пошлышалошь?
— Послышалось, тетка, — сказал Тимка.
— Уж не этот ли паражит опять? — Шириха подозрительно посмотрела на Гуся.
— Ты не бойсь, — сказал Юрка Тимке. — Я никому не расскажу, как ты дрыхнул на посту. Могила.
— Посидел бы, Гусь, всю ночь…
— Пока, — сказал Юрка. — Спешу. В гости с бабкой собрались. Звали тут нас одни… Обещали медом угостить!
Бабку он догнал у переезда. Она выломала в сосняке суковатую палку, повесила на конец корзинку и шла по дороге не оглядываясь. Босые ноги ее утопали в пыли. Длинная юбка чуть не доставала до пяток. Бабка не спросила, почему Юрка отстал. Она молча шагала впереди. Солнце заглядывало ей в лицо. И лицо Василисы Петровны вроде бы помолодело. Какая-то праздничная и торжественная была сегодня она. Смотрела прямо перед собой и о чем-то думала. О чем? И Юрка, который любил задавать бабке вопросы, на этот раз молчал. Дик трусил по обочине. Нырял в кусты, что-то вынюхивал, ворчал. Солнце поднималось все выше. Становилось теплее. Высохла на листьях роса. По сторонам дороги росли огромные сосны и ели. Они упирались остроконечными вершинами в синее утреннее небо. Деревья были чистые, умытые. В ветвях галдели птицы. Дорога была пустынна. На лесных полянках, где солнце выстлало яркий ковер света, росли ромашки и васильки. В цветах копошились букашки. Эти зеленые полянки-островки так и манили к себе. Хотелось броситься в траву, цветы и долго лежать, глядя в небо.