Юрка Гусь, стр. 42

В просторной столовой за длинным столом сидели солдаты. Капитан усадил ребят за маленький стол, а сам пошел на кухню. Вернулся вместе с высоким поваром в белом халате и в пилотке.

— Солдатский борщ вас устраивает? — спросил повар.

— Не плохо бы, — сказал Гусь и облизнулся.

— За мной, — скомандовал повар. — Держите равнение на кухню.

Он налил им по полной тарелке жирного борща, нарезал хлеба. Все это пришлось самим тащить на стол.

— На второе гречневая каша, — сказал повар и весело подмигнул: — Тарелки не скушайте… Где новые возьму? Карапузы.

Каша была с маслом, вкусная. Юрка выскреб тарелку дочиста и отправился на кухню за добавкой. Повар поддел черпаком солидную порцию, шмякнул на тарелку, сверху щедро полил маслом.

— Я гляжу, парень, ты широкоплеч… в брюхо, — сказал он.

— Ты сморчки ел, дядя? — спросил Гусь.

— Сморчки? — повар покачал головой. — А что это такое?

— Грибы такие в лесу растут… Попробуй.

Юрка забрал чашку и поспешил на место. Капитан со Стасиком, отложив в сторону ложки, разговаривали.

— Был я в Эрмитаже, Русском музее, — говорил капитан. — Картины-то вывезли?

— Спрятали, — сказал Стасик. — А памятник Петру в землю закопали.

— Коней с Аничкова моста убрали?

— Закопали, — сказал Стасик. — Ни одна бомба не достанет.

Юрка всю кашу не стал есть. Вообще-то ему уже есть не хотелось. И так после первой чашки живот раздуло. Это для Дика. Но вот беда — некуда положить. В столовой ничего подходящего не видно. Солдаты ушли и даже кусочка бумаги на столе не оставили. Пришлось Юрке стащить с головы пилотку и туда вывалить кашу.

— Про запас? — поинтересовался дядя Вася.

— Дику.

— Зачем же ты обмундирование портишь?

— В руках понесу, что ли? — сказал Юрка.

Капитан позвал повара.

— Обеспечь парню посудину. Собака у него, овчарка. Я тебя попрошу, Сотник, разные там кости, отходы оставлять. Он, — дядя Вася кивнул на Юрку, — приходить будет.

— Не надо посудину, — обрадованно сказал Гусь, — я за ведром сбегаю.

— Сразу уж бочку тащи… — улыбнулся длинный повар. Он принес из кухни картонную коробку с костями и комками подгорелой каши. — Донесешь? Или машину вызвать?

— Хорошо бы на машине… — в тон ему ответил Юрка.

Он вывалил в коробку кашу, заторопился домой.

— Погоди, — сказал дядя Вася. Юрка сразу скис. Он совсем забыл, что их привели сюда под конвоем. И не кашу с маслом есть…

— Что-то я таких грибов не знаю, — высунул повар нос из кухни. — Какие они из себя?

— От сморчков помереть можно, дядя, — сказал Юрка.

— Поганки?

— Яд в них какой-то.

Они снова пришли в кабинет. Капитан не стал их отчитывать. Заложив руки за широкий командирский ремень, он ходил по комнате. И заговорил совсем о другом.

— Скоро в школу? — спросил он.

— В здешней школе все стекла выбиты, — сказал Стасик.

— А ну ее, школу, — махнул рукой Гусь. — Пускай девчонки ходят.

— А мальчишки?

— Война ведь, — сказал Юрка.

— Ах глупцы! — вдруг рассердился дядя Вася. — Война… Ну и что же? Жизнь-то не остановилась? Кончится война. За что люди на фронтах умирают?

— За Родину, — сказал Юрка. — Сколько раз по радио говорили.

— Война — это слезы, голод, смерть… Стасик знает, что такое война.

— У меня тоже мамку убили, — сразу потускнев, сказал Юрка.

— Учиться, мальчишки, надо, — сказал дядя Вася. — Войне конец придет. Не век же ей быть! А кто все заново строить будет? Дома, театры, дворцы? Вы, мальчишки, будете строить.

— Я не буду строить, — сказал Гусь. — Я летчиком-истребителем буду.

— А если вообще никогда больше войны не будет? Люди перестанут делать пушки, танки, самолеты. Тогда кем ты будешь?

— А граница? Охранять-то надо.

— Зачем охранять, если у людей не будет дурных намерений. Пускай приходят к нам в гости, а мы к ним.

— И немцы? — спросил Стасик.

— А почему бы и нет?

Стасик поднял свою курчавую лобастую голову, тоскливо посмотрел капитану в глаза.

— Они мою маму убили.

— Он нарочно, Стась, — сказал Юрка. — Шутит.

Капитан присел на низкий широкий подоконник. Против окна рос молодой тополь. Зеленоватая кора на стволе была нежной, гладкой. Листья, словно в ладонь, собирали на своей маленькой поверхности солнце.

— Идите сюда, — позвал капитан.

Из окна открывался вид на сосновый бор. Он начинался сразу за колючей проволокой, которой была обнесена гарнизонная территория. У самой проволоки косила женщина. Белая косынка сбилась у нее на затылок, подол юбки был подоткнут. Она несмело махала косой, боясь зацепить за камень.

— Косит, — сказал капитан. — А почему? — И сам ответил: — Муж на войне. И так сейчас везде… Вернется ли он? Как говорится, один бог знает. А жизнь идет. Вот и взялась женщина за косу. И не только за косу — за винтовку. Жить бы да радоваться, а мы воюем. Вот кончится война. Вернутся уцелевшие домой, а там — пепел. Немцы, французы, румыны, венгры, чехи — все задумаются: во имя чего это? Что дала им война? Голод, разруху, смерть. Поумнеют после войны и там… Я хочу, Гусь, чтобы ты не о военной профессии думал, а о гражданской. Надо строить, а не разрушать цивилизацию.

Капитан вдруг умолк, задумчиво глядя в окно. Солнце било прямо в лицо, и он сощурился.

— Цивилизация… — тихонько повторил Юрка. — Стась, что это такое?

— Это… — Стасик замялся и посмотрел на капитана, — это музеи, театры… Ну, культура.

— Я никогда не был в музеях, — сказал Гусь. — И в театрах тоже. А ты был?

Стасик кивнул.

— Плевать я хотел на театры, — вызывающе сказал Юрка. — И на музеи тоже. Я кино уважаю.

Стасик промолчал.

— Театр — это чепуха. Когда эшелон разбомбило, я видел эти штуки… Ну, на которых все нарисовано.

— Декорации, — подсказал Стасик.

— Ага, эти самые. На большущей простыне нарисован дом с окнами. А деревья сделаны из бумаги… В кино все настоящее. Уважаю кино.

— Скорей бы война кончилась, — сказал Стасик.

— Я бы сразу сто штук булок съел… Маленьких, по тридцать шесть копеек, — сказал Гусь. — Я их в школе на переменках покупал. Вкусная штука. Уважаю маленькие булки. Большие тоже ничего. По семьдесят две копейки.

— Французские?

— Наши, — сказал Юрка. — В нашей пекарне пекли. Их мама покупала.

— Это французские, — улыбнулся Стасик. — Напротив нашего дома была булочная. Я сам покупал… Потом снаряд попал. Только в булочной ничего не было. Пусто.

На столе в пластмассовой коробке глухо заурчал полевой телефон.

— Так… Так… Так… — три раза подряд сказал в трубку капитан. — Сам выеду… Хорошо.

Он сунул трубку в ящик, посмотрел на ребят. Они сразу замолчали.

Юрка приподнял крышку коробки, достал желтую кость и зачем-то понюхал.

Капитан перевел взгляд с мальчишек на мешочек с толом. Стасик вытянул худую шею. Лицо его стало виноватым.

Юрка сосредоточенно перебирал в коробке кости.

— Здорово рвануло, — сказал дядя Вася. — Я из окна столб пыли увидел.

Мальчишки молчали.

— У людей и без вас нервы на взводе… а вы…

Дядя Вася взял мешочек со взрывчаткой, взвесил в руке и снова положил на стол.

— Заходите, — сказал он. — Обязательно. Часовому скажите — ко мне… Пропустит.

Он пожал ребятам руки, проводил до крыльца.

— А этого… рыжего парнишку зачем сюда прихватили? — спросил он.

— Так, — сказал Юрка. — Барахло он.

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Дик на казенных харчах быстро вошел в тело. Густая темная шерсть заблестела, умные карие глаза стали веселыми. Длинный повар Сотник не скупился: давал кости, хрящи, остатки из котла. Каждое утро с ведром Юрка бегал в гарнизонную столовую. Часовые в проходной познакомились с ним, но шутки ради каждый раз спрашивали пароль.

— Ведро, — весело отвечал Гусь, шлепая ладошкой по звонкой посудине.

— Проходи, — говорил часовой, уступая дорогу.