Детская книга, стр. 63
Бас решительно ответил:
— Спасать надо царя-батюшку, вот что. Нам за то награда будет. Слыхал, что князь-ангел говорил? А не спасется государь — на всё воля Божья. Пущай батогами бьют. Ты уж замолви слово, боярышня, чтоб полегче секли.
— Замолвлю-замолвлю. Открывайте!
Ай да Соломка! В минуту управилась!
Загрохотала дверь, Ластик прищурился от света факелов на двух мужиков с боевыми топорами через плечо — один здоровенный (наверно, Микишка), другой плюгавый.
Княжна бросилась Ластику на шею, затараторила:
— Не могла я раньше, Ерастушка. Меня тоже заперли, в светелке, и холопов приставили, да еще трусливей, чем эти. Пока батюшка со слугами со двора не ушел, никак не выпускали.
У Ластика засосало под ложечкой.
— Так они уже в Кремль пошли? Давно?
— С полчаса.
— А доктор что? Ну, англичанин, Кельин?
— В думной каморе, с Шарафудиным заперся.
— Туда, скорей!
Он рванулся к дому, сам не зная, что будет делать. Как в одиночку совладать с бароном? Да там еще душегуб Ондрейка!
И все равно — нужно попытаться спасти Камень, даже ценой собственной жизни. Иначе потом до конца дней будешь чувствовать себя подлецом и трусом.
Еще ничего толком не придумав, Ластик взбежал на крыльцо и вдруг застыл.
Со стороны Кремля донесся приглушенный звон колокола — частый, тревожный. Так на Москве извещают о пожаре.
Началось!
— Господи! — перекрестилась Соломка. — Сейчас стрельцы тушить побегут, царь без охраны останется…
Если немедленно рвануть во дворец, еще можно успеть вывести из капкана Юрку и Марину. От Фроловских ворот, через которые сейчас входят заговорщики, до царского терема не ближе, чем отсюда.
Ластик метнулся влево, потом вправо, опять влево.
Шли секунды, а он никак не мог решиться, кого спасать — друга или Россию?
Позволишь доктору терзать Райское Яблоко — будет страшная война или эпидемия. Это ужасно.
Бросишься спасать Камень — предашь друга, а на свете нет ничего хуже.
Мозг звал скорей бежать в думную камору, сердце подгоняло: в Кремль, в Кремль!
Что такое жизнь двух человек, даже если это друзья, по сравнению с Большой Бедой? — сказал себе Ластик.
И, придя к этому здравому, совершенно логичному выводу, поступил прямо противоположным образом: кубарем слетел с крыльца и побежал к тыну — туда, где между бревнами был лаз.
— Жди! — бросил он Соломке. — Я скоро вернусь!
Барон говорил, что на подготовку Трансмутации ему понадобится час, а то и два. Если Келли управится за час, всё пропало. Если провозится два, есть надежда успеть.
— Не надо, Ерастушка! Не возвращайся! — закричала княжна. — Тебя тут убьют!
— Княже, попомни про награду-то! — басом прогудел плюгавый стражник.
Второй, косая сажень в плечах, пискнул:
— Ага, не позабудь!
Государыня Маринка
Малая колымажка ждала там же, где Ластик ее оставил. Возница клевал носом на козлах.
— К Боровицким воротам! — еще издали заорал князь-ангел и рванул дверцу.
Бегом добежал бы быстрее, но царев брат пешком не ходит — задержат караульные и пока будут разбираться, зря время уйдет.
А так кучер гаркнул:
— Его милость князь Солянский! — и стрельцы только бердышами отсалютовали.
Сразу за воротами Ластик из возка выскочил — дворами и закоулками до царского терема было ближе.
Несся со всех ног, заворотив полы кафтана. В дальнем конце крепости небо багровело сполохами огня, оттуда доносились крики множества людей, но здесь, в западной части Кремля, пока было тихо.
Перепрыгнув через изгородь, Ластик оказался на площади перед государевым теремом — и чуть не столкнулся с простоволосым расхристанным бородачом, выбежавшим из-за угла.
Это был Федор Басманов, чье подворье располагалось по соседству. Рубаха у воеводы висела клочьями, на лице багровел свежий рубец, с зажатой в руке сабли стекала черная кровь.
— Измена! — хрипло крикнул он. — Царя спасать надо! Ко мне на двор Голицын Степка со товарищи пожаловал, денег сулил! Еле вырвался, троих на месте положил!
У парадного крыльца было пусто — ни одного караульного.
— Где стрельцы?! — страшным голосом взревел Басманов.
— Побежали пожар тушить, — объяснил Ластик, взбегая по ступенькам. — Скорей!
На первом каменном этаже дворца стражи тоже не было. На втором, где полагалось стоять немцам, повсюду валялись храпящие солдаты. Несколько человек (должно быть, те самые кальвинисты, что не пьют вина) метались между спящими товарищами, не понимая, что происходит.
— Это Бона, поручик, их сонным зельем опоил! Неважно, после! Надо царя с царицей уводить!
Ластик кинулся по лестнице на третий этаж. Навстречу спускался Дмитрий — полуодетый, раздраженный.
— Басманов? Что за ерунда! Слуги прибежали, кричат «Горим!», а потом все попрятались куда-то. Неужто нельзя пожар без царя потушить? Эраська? А ты-то чего здесь?
Перебивая друг друга, воевода и Ластик стали втолковывать ему про заговор.
Царь смотрел не на них, а на своих поверженных телохранителей, на его ясном лбу пролегла резкая складка.
— Юрка, то есть великий государь! Буди Марину, бежать нужно! — схватил его за руку Ластик. — Уйдем через Боровицкие! К москвичам надо, они тебя не выдадут!
Стекла задрожали от топота сотен ног, снаружи стало светло, как днем.
Царь подбежал к окну, тихо сказал:
— Поздно…
По площади, обтекая дворец с двух сторон, бежала толпа вооруженных людей. Кровавые блики от факелов вспыхивали на шлемах и доспехах.
— Солдаты, кто может держать оружие — ко мне! — громовым голосом приказал Дмитрий.
К нему по лестнице взбежали четырнадцать человек — все, кто остался.
— Пищали заряжай!
Солдаты быстро разобрали с оружейной полки мушкеты, запалили фитили.
— Тут он, вор! Неметчина, выдавай самозванца! — донеслось снизу.
Загрохотали сапоги, и снизу на второй этаж выплеснулась ощетиненная копьями и саблями орда.
— Назад, изменники! — крикнул царь, но его голос утонул в хищном реве.
Тогда Дмитрий дернул книзу рычаг, управлявший решеткой — и перед носом у мятежников упал заслон из железных прутьев. Второй точно такой же, перекрывавший доступ на царицыну половину дворца, на ночь и без того всегда опускался.
— Пли! — скомандовал царь.
Грянул залп, и трое бунтовщиков замертво покатились по ступенькам. Взвыли раненые. Волна атакующих, разбившись о решетку, отхлынула назад.
Царские телохранители молча, споро перезаряжали мушкеты.
Юрка подобрал с пола алебарду, погрозил толпе:
— Что, съели? Я вам не Годунов!
В ответ тоже ударили выстрелы. От стен полетели куски известки, щепа. Один из немцев охнул, сполз на пол. Защитники попятились вглубь галереи.
— Не вешай носа, — сказал Дмитрий, взъерошив Ластику волосы. — Продержимся сколько-нисколько, а там шляхтичи Вишневецкого подойдут!
Где-то отчаянно завизжала женщина, и сразу запричитало, заохало множество голосов.
— Фрейлины проснулись, — нервно оглянулся царь. — Решетка там крепкая, а всё же… Вот что, товарищи, я буду держать оборону здесь, а вы берите семерых солдат и бегите на ту сторону. Федор, Эраська, сберегите мне Марину!
— Не сумневайся, государь, — пророкотал Басманов. — Живот положу, а царицу в обиду не дам. Эй, немчура! Вот ты, ты, ты и вы четверо, давай за мной!
— Шагу от нее не отойду, — пообещал Ластик и побежал догонять воеводу.
— «Мы шли сквозь гроход канонады, мы смерти смотрели в лицо!» — донесся сзади голос государя всея Руси.
На царицыной половине было куда хуже. Там стоял истеричный визг, раздетые дамы заламывали руки, взывали к Матке Бозке, а то и просто метались по комнатам, ошалев от страха.
Хладнокровие сохраняла одна государыня.
Марина была бледна и тоже в одной ночной рубашке, распущенные волосы свисали до пояса, но голос не дрожал, взгляд пылал решимостью, а в руке она сжимала заряженный пистоль. Юрка мог гордиться такой женой.