Время любить, стр. 74

3

Андрей как-то раньше не задумывался, что на теле человека есть довольно уязвимое болезненное место, которое природа ничем не защитила. Даже глаз, когда что-либо норовит коснуться его, успевает мгновенно закрыться. А вот ноги спереди от щиколоток до колен совершенно ничем не защищены – под кожей сразу идет кость. И любой удар по ней очень болезнен. Впервые он ощутил это здесь. Всякий раз, когда душман в бешмете вел Андрея с допроса в камеру, он норовил ударить его острым носком сапога как раз по голени. Спереди на ногах набухли синие желваки с кровоподтеками, особенно саднили они ночью, когда Андрей часами ворочался без сна на жестких нарах. Если провести ладонью по ноге от ступни до колена, то будто погладил бельевой валек. Затвердевшие бугры с содранной кожей отзывались острой болью. Бил его по ногам чаще других Абдулла – мрачный чернобородый человек со злыми черными глазами. Андрей знал, что душманы отличаются особенной жестокостью. Прежде чем зарезать пленного, они с какой-то садистской радостью часами пытают его. В узких глазах Абдуллы сквозила неприкрытая ненависть, он часто показывал Андрею кинжал, поднося его к своему горлу: мол, быть тебе, шурави, зарезанным… Вот и сегодня, подходя к тюрьме, Абдулла изловчился и пнул носком сапога по больному месту. Андрей от острой боли – душман попал в желвак – присел и прикусил губу. Абдулла еще несколько раз пнул его в спину сапогом, что-то отрывисто произнес на своем языке. Внезапно выпрямившись, Андрей изо всей силы ударил ногой, обутой в крепкий башмак, своего мучителя точно по тому же месту. Душман завопил, согнулся пополам и начал щупать ногу. Сейчас бы можно было его ударить кулаком по шее, но руки связаны за спиной…

Из караулки выскочили еще два душмана, переговорив с Абдуллой, кривящимся от боли, стали избивать Абросимова. Тот отбивался ногами. На шум вышел на крыльцо Фрэд Николс и резко по английски приказал сейчас же прекратить драку, а Андрею сказал с улыбкой:

– Не нравитесь вы им, Абросимов. На вашем месте я бы не упорствовал, подписал бумаги – и прощай, дикий Пакистан! Неужели вам не хочется посмотреть на Америку?

– В качестве туриста – пожалуйста, – ответил Андрей. – Может, вы избавите меня от этого выродка? – кивнул он на Абдуллу. – Если он еще раз до меня дотронется, я и со связанными руками его прикончу…

Одно время Абдулла не сопровождал его на допросы и не стоял в карауле, а в последнее время опять появился. Наверное, полковник его из своих соображений поставил к пленному.

– Абдулла не успокоится, пока вас не зарежет, – добродушно заметил Николс. Он никогда не носил военную форму, и Андрей лишь от Найденова узнал, что этот американец имеет чин полковника. – И черт дерпул вас убить его родственника! А они обид никому не прощают…

– Я – тоже, – буркнул Андрей.

– Ради вас, Абросимов… – рассмеялся Николс и ушел в свой кабинет.

И действительно, Абдулла больше не сопровождал его на допросы, и вообще Андрей целую неделю его не видел в караван-сарае, как называли, их лагерь. А сегодня проклятый душман снова объявился. Андрей увидел его из окна комнаты, где Найденов проводил допрос. Абдулла сидел на корточках во дворе вместе с другими мусульманами и, сложив руки на груди и кланяясь до земли, совершал намаз аллаху.

Сегодняшний допрос озадачил Андрея: Игорь Иванович вдруг стал рассказывать о себе. Как он работал на ЗИЛе, потом на целине, где повстречался с отцом Андрея, но тот не узнал его. Поведал о своем бегстве в Марселе… Когда ему предложили нелегально поехать в СССР по заданию разведцентра, он, Найденов, наотрез отказался. Зато ему довелось «поработать» в африканских странах, в Европе… Был серьезно ранен.

Потом снова стал расспрашивать про Андреевку, вспомнил какую-то бабку Сову, деда Тимаша, уважительно отозвался об Андрее Ивановиче Абросимове, а под конец совсем огорошил пленника:

– Больше не буду тебя уговаривать перейти на службу к американцам. Не буду искушать прелестями «свободного мира». Честно говоря, там тоже не рай… Но боюсь, что в Россию тебе уже не вернуться. Разве что когда кончится эта война и ты останешься жив. Ты понравился Фрэду Николсу, и он, я так думаю, не даст тебя на растерзание азиатам, но не знаю, надолго ли хватит и у него терпения нянчиться с тобой… Абдуллу опасайся: он способен на все. Очень коварный человек! И друзей тут у него в охране много. Прощай, Андрей Абросимов, может, больше не увидимся…

Андрею показалось, что он хотел протянуть руку, но в самый последний момент раздумал. Пожал бы протянутую руку он, Андрей?.. Помимо своей воли он находил в Найденове что-то привлекательное: лицо у него правильное, мужественное, чувствуется сила в руках, однако когда он был не в духе, то у носа обозначались резкие складки, голубые глаза леденели, а губы кривила неприятная усмешка. Иногда во время разговора он вдруг прижимал руку к правой стороне груди и будто какое-то мгновение прислушивался к себе. Осторожно откашливался, один раз на него напал приступ болезненного кашля. Он побагровел, на глазах выступили слезы; вытащив из кармана платок, прижал его ко рту. Когда кашель отпустил, заметил с виноватой улыбкой:

– Старость не радость…

Свет в камерах всегда гасили внезапно и в разное время. Могли оставить его и до утра, тогда приходилось натягивать одеяло на голову, потому что яркая лампочка в металлической сетке на потолке не давала заснуть.

Сегодня свет погас, едва сумерки сгустились за окном. Лежа на нарах и глядя в темный потолок, Андрей размышлял над услышанным от Найденова. Что это – игра в доверительность? Какой-то не разгаданный еще им, Андреем, ход? Бьет на сочувствие? Да нет, вроде бы никакого подвоха в его словах не было, да и глаза были грустные, будто ему и впрямь жалко расставаться с земляком… Интересно, что же будет дальше? Куда его отправят? В Америку? Или на обменный пункт? Намекал же Найденов, что его могут обменять… О смерти не хотелось думать. Могли бы убить раньше, а теперь какой смысл? Им выгоднее его обменять на своего человека. Конечно, лучше бы попытаться удрать к своим! Тут ведь совсем недалеко граница. Иногда слышна перестрелка за кишлаком. Отсюда ночью уходят обученные Николсом и Найденовым отряды контрреволюционеров на территорию Афганистана. Один раз Найденов обронил, что до границы напрямик от караван-сарая всего каких-то два десятка километров. Андрей думал о побеге, но тюрьма охранялась со знанием дела: в карауле круглосуточно дежурили душманы, двое часовых регулярно обходили территорию, небольшое окошко под потолком забрано стальной решеткой, дверь не выбьешь и тараном. Была мысль пристукнуть сопровождающего и убежать среди белого дня… Но это верная смерть от пули. Пока его ни разу не пытали, если не считать издевательств со стороны Абдуллы. И Николс, и Найденов обращались с ним вежливо. Тайн он им никаких не выдал, да ничего такого и не знал. Заявил им, что работал шофером на мирном строительстве и с военными дел иметь не приходилось, за исключением как раз того самого случая, когда повез в подвергшийся нападению душманов кишлак медикаменты и продовольствие…

Мысли снова перескочили на Найденова. Что он за человек? Хитрый, изощренный враг или разочарованный в жизни человек, который боится приближающейся старости и одиночества? Ведь сегодняшний разговор можно было понять и так: мол, все мне здесь осточертело, тянет на Родину, в Андреевку, и, если бы не боязнь возмездия за предательство, на все бы наплевал, в том числе и на зарубежный «рай», и вернулся бы в СССР… Глаза редко обманывают, а в глазах Найденова была глубокая затаенная печаль. И разговаривал он с Андреем не как с врагом, которого нужно завербовать, а как с земляком, соотечественником. И нужно признаться, что уговаривал он Андрея переметнуться к ним не очень уж убедительно. Все время за его словами скрывался какой-то другой смысл… Вот только какой? Конечно, Андрей не верил ни одному его слову… А нынче вдруг засомневался: может, Найденов искренен? Ведь не секрет, что многие за рубежом одумываются и готовы на все, лишь бы вернуться на Родину. Или, откровенничая с Андреем, Найденов преследует какие-то свои цели? Хочет влезть в душу, прикидывается чуть ли не другом… Не раз говорил, что они родственники по линии Абросимовых. У него и у Павла Дмитриевича была одна мать. Нет, в родстве с ним Андрей не хотел бы быть! В Андреевке многие породнились, теперь поди разберись, кто кем тебе приходится…