Витька с Чапаевской улицы, стр. 46
Она похудела, вроде бы глаза стали больше, но это была она.
— Ты что на меня уставился? — спросила девчонка.
— Я на икону смотрю, — сказал Витька, поднимая глаза. Над головой девчонки тускло мерцала большая икона в окладе — богоматерь с младенцем. Хорошо, что они были в масках… Вот было бы дело, если бы она его сейчас узнала.
— И вовсе не на икону — на меня ты смотрел… — Девчонка почуяла что-то неладное.
— Уж и посмотреть на тебя нельзя? — усмехнулся в бороду дядя Кондрат.
— Видите, теперь отворачивается! — сказала девчонка. — Я страшная, да? У меня нос в саже?
— Чистая…
— Нет, ты скажи, почему на меня так смотрел?
— Отвяжись! — сказал Витька. — Я вообще на тебя больше смотреть не буду.
— Дедушка, вы слышали, как рвануло? — спросила Верочка.
Витька метнул на нее сердитый взгляд и тихонько показал кулак.
— Громыхнуло где-то на путях, — сказал старик. — И зарево в окно ударило. Партизаны орудуют… Привыкшие мы к грохоту, гроб с музыкой!
— А мы думали, все в поселке слышали, как ты эшелон…
— Дедушка, а сколько вам лет? — поспешно перебил девчонку Витька.
Старик удивленно посмотрел на него.
— Какой любопытный… У меня уже внучата вровень с вами.
На печи кто-то завозился. Отдернулась занавеска, и выглянуло заспанное старушечье лицо.
— Кто это у тебя, Кондрат? — спросила женщина. — Ребятишки какие-то…
— Где у тебя снедь-то?
— Будто не знаешь? В чулане… Гляди, горшки с молоком не опрокинь, как давеча, медведь косолапый!.. Чьи ребята-то?
— Да ты спи, — сказал дядя Кондрат.
Старуха зевнула и снова спряталась за занавеской. Кондрат вышел в сени и скоро вернулся с хлебом, кувшином молока, солеными огурцами, окороком. Все это он прижал к своей широкой груди.
Верочка подбежала к нему и отобрала кувшин, который готов был выскочить у Кондрата из рук.
Ребята принялись уписывать за обе щеки. Старик молча смотрел на них, и глаза у него были грустными. Только сейчас Витька заметил, что дядя Кондрат весь седой, лицо в морщинах.
— Два сына на фронте, — сказал он. — Живы ли?
— Живы, дедушка, — уверенно сказала Верочка. — Честное слово, живы!
— Дай-то бог…
Верочка рассказала, как они прятались от немцев в угольной куче под вагонеткой. Рассказывая, она ухитрялась откусывать по большому куску хлеба и запивать молоком.
А попала она на станцию так: с одной знакомой девушкой пошла в лес за земляникой, она набрала целое лукошко. Вышли на дорогу, а там машина за машиной идут… Одна остановилась, выскочил немец и отобрал лукошко с ягодами. А Тане, знакомой из деревни, велел в кузов забираться. По-русски-то он не может — руками показал… Таня заплакала, ей уже семнадцать лет, и забралась. Машина тронулась, ну и она, Верочка, на ходу вскарабкалась… Не бросать же знакомую в беде? А на станции они потерялись; когда стали людей загонять в вагоны, она под вагонетку и юркнула… А там…
— Дальше все ясно, — перебил Витька, которому надоела ее болтовня.
— Таню жалко, — погрустнела Верочка. — Она такая красивая, добрая… У нее родинка на лбу, как у индианки… А волосы черные, а глаза…
— Про Таню потом, — сказал Витька. — Ты молоти, что тебе на стол поставили. Да, гляди, не подавись…
— Молоти… Подавись… — поморщилась Верочка. — Ну и лексикончик у тебя! Где ты слова такие выкапываешь?
— А теперь куда? — выручил из неловкого положения Витьку дядя Кондрат.
— К своим, — сказал Витька. — На ту сторону.
— Через фронт?
— Придется.
— Вас же, как куренков, перестреляют…
— Все равно пойдем, — сказал Витька. — Не пропадать же нам здесь?
Старик задумался.
Пальцы его, видно по привычке, забарабанили по столу, накрытому рыжей клеенкой.
— Отсюда до передовой верст двадцать, — сказал он. — Слышите, бухают?
Витька уже привык к постоянному грохоту канонады и не обращал внимания. Ночами над лесом занималось багровое зарево. И не потухало до утра. Слышалась канонада.
— Я давно не пила молока, — вздохнула Верочка.
— Наливай, дочка; мало будет, еще принесу… Коровенку-то немцы не сегодня — завтра отберут. Угонят в Германию. Как с голодного острова — все тянут к себе, гроб с музыкой!
— Коров — что, — сказала Верочка. — И людей. Нас тоже куда-то хотели увезти.
— Вот что я надумал… Завтра в ночь отведу вас к нашим. На ту сторону. Через Верхнее болото. А теперь ступайте спать. В горнице диван и кровать. Сыны там мои спали…
Витька рассказал старику, что на хуторе ждут товарищи, без них он никуда не пойдет. Если дядя Кондрат будет настолько добр, что возьмет их с собой, то Витька немедля слетает на хутор и завтра к вечеру приведет их.
— Сюда не надо, — сказал старик. — От хутора ближе… После захода солнца ждите меня.
— Опять, старый, туда пойдешь? — послышался с печи недовольный голос. — Дождешься, что и тебя, как Федьку Седого, повесят на березе.
— Ты бы помалкивала, мать, — отмахнулся дядя Кондрат. — Не твоего ума дело.
— Горе мне с этим неугомонным… Ни днем, ни ночью покоя нет! Теперь с детишками связался!..
— Дедушка, спасибо за все, — поблагодарила Верочка. — Мы пойдем.
Старик проводил их до калитки, показал самую короткую дорогу на хутор.
— Это она так… — сказал он. — Спросонья. Старуха она добрая.
— Дядя Кондрат, на станции у немцев большой склад боеприпасов… — сказал Витька. — Вот бы взорвать его, а?
— Охраняют как зеницу ока… Давеча собак привезли.
— Гранатой можно его взорвать? — спросил Витька.
— Вряд ли, — ответил старик. — Вот если бы самолет туда бомбу кинул — грохнуло бы так, что чертям на том свете тошно стало!
— Далеко до хутора, дедушка? — спросила Верочка. У нее уже слипались глаза.
— Верст семь. Выйдете из леса, на бугре ветряная мельница. Держитесь правее, там тропка вдоль оврага. От мель-ницы до хутора рукой подать.
— Будем ждать вас, дядя Кондрат, — сказал Витька.
— Можно, я вас поцелую? — Верочка приподнялась на цыпочки и едва дотянулась до шеи старика. Он нагнулся, и девчонка прижалась щекой к седой бороде. — Вы такой хороший…
Дядя Кондрат погладил ее и подтолкнул к Витьке.
— Дорога не близкая… С богом!
Они вышли за околицу, и высокие молчаливые деревья сомкнулись за их спиной. Чуть приметно желтела под ногами дорога. Звезды мигали над острыми макушками сосен и елей. Тихо в лесу. Треснет под ногой сучок, и кажется, что выстрел прозвучал.
Верочка наступала Витьке на пятки. Он слышал ее дыхание.
— И совсем мне не страшно в лесу, — шепотом сказала она.
— А если волк? — спросил Витька. — Или медведь?
— Фашисты страшнее…
Это верно. Лес теперь друг. В лесу спасение.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЖАВОРОНКИ И ПУЛИ.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ.
Командир авиационного полка и начальник разведки склонились над картой.
— Шершнево… — сказал разведчик. — Здесь сосновый бор. А вот речка… Говоришь, недалеко от речки? На правом берегу?
Витька заглянул в карту, но разобраться во всех условных обозначениях ему трудно.
— Я лучше нарисую, — предложил он.
Командир полка дал лист бумаги, красный карандаш и освободил свое место. Витька, покусывая карандаш, задумчиво взглянул в маленькое окошко бревенчатого домика, где расположился летный командный пункт. Прямо перед окошком неторопливо ходил часовой.
До мельчайших подробностей припомнил Витька свой путь от хутора до села Шершнево. Вот здесь, перейдя мост через небольшую, грязноватую речушку, он увидел первый грузовик со снарядами. Вот тут машина свернула в ельник и остановилась на опушке. А в ельнике громоздились тысячи деревянных каркасов с бомбами и ящики со снарядами. Из-за кустарника и налетел на него, как коршун, этот верзила часовой…
Набросав чертеж, Витька положил листок на карту. Разведчик задал еще несколько вопросов, высчитал координаты и поставил на карте красный кружочек.