Страхи мудреца. Книга 2, стр. 92

Начал я с песни «В деревенской кузнице». Петь не стал, опасаясь, что Вашет оскорбится, если я зайду настолько далеко. Но эта песня и без слов звучит как рыдания. Эта музыка говорит об опустевшем доме, о холодной постели, о потерянной любви.

Потом я, не останавливаясь, заиграл «Верную Виолетту», потом «Ветер в сторону дома». Последнюю песню особенно любила моя мать, и когда я ее заиграл, то подумал о ней и заплакал.

Потом я сыграл песню, которая живет в самом центре меня. Ту музыку без слов, что бродит в тайных глубинах моего сердца. Я играл медленно и тщательно, звуки глухо лились в темную тишину ночи. Мне хотелось бы сказать, что это песня радостная, нежная и солнечная, но это не так.

И, наконец, я умолк. Кончики пальцев у меня ныли и горели. Я уже целый месяц не играл толком, и профессиональные мозоли у меня сошли.

Подняв голову, я увидел, что Вашет отдернула мой шаэд и смотрит на меня. Луна висела у нее за спиной, и ее лица я не видел.

— Вот почему у меня не ножи вместо рук, Вашет, — тихо сказал я. — В этом — моя суть.

ГЛАВА 122

ПРОЩАНИЕ

На следующее утро я проснулся рано, быстро поел и вернулся к себе, прежде чем большинство обитателей школы заворочались в своих постелях.

Я вскинул на плечи свою лютню и дорожный мешок. Закутался в свой шаэд, предварительно убедившись, что все необходимое разложено по карманам: и красный шнурок, и восковая кукла, и ломкое железо, и пузырек с водой. Потом я накинул на голову капюшон шаэда, вышел из школы и направился к дому Вашет.

Вашет отворила дверь перед тем, как я стукнул в нее третий раз. Она была без рубашки и стояла в дверях с голой грудью. Она окинула меня пристальным взглядом, обратила внимание на плащ, на мешок и на лютню.

— Все утро ко мне гости, — сказала она. — Входи. Ветер нынче холодный.

Я вошел в дом и споткнулся о порог, так что мне пришлось опереться на плечо Вашет. Моя рука неуклюже запуталась у нее в волосах.

Вашет тряхнула головой и затворила за мной дверь. Нимало не стесняясь того, что стоит передо мной полуголая, она закинула обе руки за голову и принялась заплетать половину своих распущенных волос в короткую тугую косичку.

— Нынче утром, едва показалось солнце, ко мне в дверь постучалась Пенте, — мимоходом сказала она. — Она знала, что я зла на тебя. И хотя она понятия не имела, что ты наделал, она за тебя заступилась.

Придерживая косичку одной рукой, Вашет взяла кусок красного шнурка и завязала ее.

— Потом, не успела я закрыть дверь, меня навестила Карсерет. Она поздравила меня с тем, что я наконец-то наградила тебя по заслугам.

Она потянулась назад и принялась проворно заплетать вторую косичку — пальцы у нее так и порхали.

— Обе меня разозлили. Не их это дело — говорить мне про моего ученика.

Вашет завязала вторую косичку.

— И я подумала про себя: а чье мнение я ставлю выше?

Она взглянула на меня, давая понять, что вопрос адресован мне.

— Свое собственное, — сказал я.

Вашет широко улыбнулась.

— Ты совершенно прав. Однако Пенте тоже не совсем дура. А Карсерет может гневаться как мужчина, когда на нее найдет.

Она взяла длинный отрез темного шелка и обвила его вокруг своего торса, перекинув его через плечи и обмотав свои нагие груди так, что они оказались притянуты к грудной клетке. Потом подоткнула конец ткани, и она каким-то образом оказалась надежно завязана. Я уже несколько раз видел, как Вашет это проделывает, но так до сих пор и не понял, как устроена эта повязка.

— И что же ты решила? — спросил я.

Она натянула через голову свою кроваво-красную рубаху.

— Ты по-прежнему загадка для меня, — сказала Вашет. — Кроткий и опасный, хитрый и бестолковый.

Голова Вашет вынырнула из ворота, и она серьезно посмотрела на меня.

— Но ломать головоломку из-за того, что ты не в силах ее решить, значит отречься от летани. Я не из таких.

— Я рад, — сказал я. — Мне не хотелось бы уходить из Хаэрта.

Вашет вскинула бровь.

— Да кто ж тебя отпустит?

Она указала на футляр с лютней, висящий у меня на плече.

— Оставь это здесь, а то разговоры пойдут. И мешок тоже оставь. Потом отнесешь их к себе в комнату.

Она задумчиво посмотрела на меня.

— А плащ захвати с собой. Я тебе покажу, как сражаться в плаще. Такие штуки тоже могут оказаться полезны, если только ты умеешь не запутаться в них.

И я вернулся к занятиям так, словно ничего и не случилось. Почти ничего. Вашет показала мне, как сражаться, не путаясь в плаще. Как его можно использовать, чтобы спрятать оружие или обезоружить неосторожного противника. Она сказала, что у меня отличный плащ, очень прочный и ноский, но как будто не заметила в нем ничего необычного.

Дни шли за днями. Я по-прежнему спарринговал с Целеаной и наконец-то научился защищать свое драгоценное мужское достоинство от всех возможных посягательств. Постепенно я сделался достаточно опытен, чтобы мы почти сравнялись в счете, так что я побеждал ненамного реже, чем проигрывал.

Иногда я даже разговаривал за трапезой с Пенте. Мне было приятно, что тут есть еще один человек, который мне иногда улыбается.

И все же мне сделалось не по себе в Хаэрте. Я был слишком близок к катастрофе. Говоря с Вашет, я теперь дважды обдумывал каждое слово. А некоторые слова — и трижды.

И, хотя Вашет с виду вновь была прежней, ехидной и улыбчивой, время от времени я ловил ее на том, что она следит за мной мрачным пристальным взглядом.

Со временем напряжение между нами мало-помалу рассеивалось, исчезая так же медленно, как синяки у меня на лице. Мне хочется думать, что в конце концов оно бы растаяло совсем. Но нам не дали на это времени.

Это случилось как гром средь ясного неба.

Вашет отворила мне на стук. Но, вместо того чтобы выйти наружу, она осталась стоять на пороге.

— Завтра у тебя испытание, — сказала она.

В первую секунду я не понял, о чем она говорит. Я настолько сосредоточился на фехтовании, на спаррингах с Целеаной, на языке, на летани, что почти забыл, для чего это все.

Я было вспыхнул воодушевлением, но в следующий момент в животе возник ледяной ком.

— Завтра? — тупо переспросил я.

Она кивнула и слабо улыбнулась, глядя на меня.

Ее сдержанная реакция меня отнюдь не ободрила.

— Так скоро?

— Шехин думает, что так будет лучше. Если ждать еще месяц, может раньше времени выпасть снег, это помешает тебе спокойно уйти своей дорогой.

Я поколебался и все-таки сказал:

— Ты что-то недоговариваешь, Вашет.

Она снова слабо улыбнулась и пожала плечами.

— Тут ты прав, хотя Шехин считает, что ждать неразумно. Ты обаятелен на свой, варварский лад. Чем дольше ты здесь живешь, тем больше людей начнут хорошо к тебе относиться.

Я ощутил, как лед проник в мое нутро еще глубже.

— И, если меня придется искалечить, будет лучше, если это будет сделано до того, как многие догадаются, что я — человек, а не какой-то безликий варвар, — резко сказал я — далеко не так резко, как мне хотелось бы.

Вашет отвела взгляд, потом кивнула.

— Ты, наверно, не слышал об этом… Третьего дня Пенте подбила глаз Карсерет, они поссорились из-за тебя. И Целеана тоже к тебе привязалась, она рассказывает о тебе другим детям. Они подсматривают из-за деревьев, как ты занимаешься.

Она помолчала.

— И не только дети.

За прошедшее время я узнал достаточно, чтобы правильно понять сделанную Вашет паузу. Внезапно и ее сдержанность, и ее молчание стали куда понятнее.

— Шехин должна заботиться об интересах школы, — сказала Вашет. — Ей следует принимать решения в соответствии с тем, что правильно. Она не может позволить себе менять решения только из-за того, что некоторые из нас к тебе привязались. В то же время, если она примет верное решение, а многие из школы останутся этим недовольны, это тоже нехорошо.