Страхи мудреца. Книга 2, стр. 43
И я хватаю ее. Ее руки зарываются в мои волосы, привлекают меня поближе. Ее жадные губы. Ее язычок, застенчивый и проворный. Ее дыхание проникает ко мне в рот, ударяет в голову. Жаркие соски упираются мне в грудь. От нее пахнет клевером, мускусом, спелыми яблоками, попадавшими на землю…
Никаких колебаний. Никаких сомнений. Я точно знаю, что делать. Мои руки оплетают ее шею. Касаются ее лица. Зарываются в ее волосы. Скользят вдоль шелковистого бедра. Стискивают ее бока. Обвивают ее тонкую талию. Приподнимают ее. Укладывают на землю…
И она извивается подо мной, гибкая и томная. Медленно, со вздохами. Ее ноги охватывают меня. Спина выгибается. Жаркие пальцы вцепляются мне в плечи, в руки, хватаются за поясницу…
И она оказывается на мне верхом. Ее движения яростны и стремительны. Длинные волосы скользят по моей коже. Она запрокидывает голову, дрожит и трепещет, стонет и кричит на незнакомом языке. Острые ногти впиваются в гладкие мышцы у меня на груди…
И во всем этом музыка. В ее бессловесных стонах, взлетающих и утихающих. В ее дыхании. В стуке моего сердца. Ее движения замедляются. Я стискиваю ее бедра в отчаянном контрапункте. Наш ритм как безмолвная песня. Как внезапный раскат грома. Как еле слышный рокот далекого барабана…
И вот все замирает. Я выгибаюсь всем телом. Я натянут как струна лютни. До дрожи. До боли. Меня перетянули, я вот-вот лопну…
ГЛАВА 96
САМО ПЛАМЯ
Я очнулся оттого, что нечто краем задело мое сознание. Я открыл глаза и увидел деревья, распростершие ветви на сумеречном небе. Я лежал на шелковых подушках, а в нескольких шагах от меня раскинулась во сне нагая Фелуриан.
Она выглядела гладкой и совершенной как статуя. Но она дышала во сне, и я укорил себя за это сравнение. Я знал, что в ней нет ничего общего с холодным камнем. Теплая, гибкая. Самый отполированный мрамор — наждак в сравнении с ней.
Моя рука потянулась было, чтобы коснуться ее, но я сдержался, не желая портить эту идеальную картину. Какая-то смутная мысль начинала тревожить меня, однако я отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.
Губы Фелуриан раскрылись, она вздохнула, издав звук, похожий на воркование горлинки. Я вспомнил прикосновение этих губ. Мне мучительно захотелось еще, и я заставил себя отвернуться, чтобы не смотреть на эти уста, нежные, как лепесток.
Ее сомкнутые веки были разукрашены, подобно крыльям бабочки, лиловыми и черными завитками и бледно-золотистыми узорами, сливающимися с цветом ее кожи. Ее глаза слабо двигались во сне, и казалось, будто бабочка шевелит крылышками. Одно это зрелище, пожалуй, стоило той цены, которую платят все мужчины, чтобы его увидеть.
Я пожирал ее глазами, сознавая, что все слышанные мною песни и истории были ничто. Она была тем, о чем мечтает каждый мужчина. Где я ни побывал, сколько женщин ни повидал — лишь однажды я встретил ту, что могла сравниться с ней.
Что-то отчаянно взывало ко мне из глубины моего разума, но я был слишком заворожен движением ее глаз под веками и формой ее губ — она как будто готова была целовать меня даже во сне. И я раздраженно отмахнулся от назойливой мысли.
«Я должен был сойти с ума. Или умереть».
Эта мысль наконец-то прорвалась на поверхность сознания, и все волосы на моем теле внезапно встали дыбом. Это был миг полной, ослепительной ясности — я как будто всплыл на поверхность, хватая воздух ртом, и поспешно зажмурился, стараясь погрузиться в «каменное сердце».
Ничего не вышло. Впервые в жизни это холодное молчаливое спокойствие мне не давалось. Стоявшая перед мысленным взором Фелуриан отвлекала меня. Сладостное дыхание. Податливая грудь. Нетерпеливые, отчаянные вздохи, вырывавшиеся из алчных, нежных, как лепесток, губ…
«Камень!» Я, не открывая глаз, закутался, точно в плащ, в спокойный рационализм «каменного сердца», прежде чем осмелился вновь подумать о ней.
Так. Что мне известно? Я вспомнил сотню историй о Фелуриан и принялся вычленять повторяющиеся мотивы. Фелуриан прекрасна. Она зачаровывает смертных мужчин. Они уходят в Фейе следом за ней и умирают в ее объятиях.
От чего они умирают? Догадаться нетрудно: от крайнего физического истощения. Сил я потратил действительно немало, и человек хилый или ведущий сидячий образ жизни мог бы такого и не выдержать. Теперь, когда я об этом задумался, я осознал, что чувствую себя как хорошо выжатая тряпка. Плечи болели, колени саднило, шея была разукрашена синяками любовных укусов от правого уха до самой груди, и…
Мое тело воспламенилось, и я поскорей удалился поглубже в «каменное сердце», пока пульс не замедлился и я не сумел выбросить — или хотя бы на время отложить — мысли о ней.
Я вспомнил четыре истории, в которых люди возвращались из Фейе живыми, но все они вернулись, будучи не в себе. В чем же выражалось их безумие? Навязчивые идеи, проблемы с осознанием действительности, иногда заканчивающиеся смертью от несчастного случая, наконец, угасание от тяжелой меланхолии. Трое из них умерли в течение оборота. В четвертой истории говорилось, что человек протянул почти полгода.
Однако что-то тут не сходилось. Несомненно, Фелуриан прелестна. Искусна в любви? Несомненно. Но до такой степени, чтобы прямо всякий мужчина умирал либо сходил с ума? Нет. Это просто невероятно.
Я не собираюсь преуменьшать значение опыта. Я ни на миг не сомневаюсь, что некогда это естественным образом сводило мужчин с ума. Однако я отчетливо сознавал, что сам я в здравом рассудке.
Некоторое время я размышлял о том, что, быть может, на самом деле сошел с ума, только не сознаю этого. Потом выдвинул гипотезу, что я всегда был безумен, признал, что эта версия вероятнее предыдущей, и выкинул обе мысли из головы.
Я лежал, по-прежнему не открывая глаз, и наслаждался тихой истомой, какой никогда прежде не испытывал. Посмаковав это непривычное состояние, я открыл глаза и приготовился к бегству.
Я окинул взглядом беседку, увешанную шелковыми занавесями и заваленную раскиданными подушками. Это были единственные украшения, которые признавала Фелуриан. Она лежала посреди всего этого: округлые бедра, стройные ноги, гибкие мускулы, переливающиеся под кожей.
Лежала и смотрела на меня.
Если она была прекрасна во сне, то после пробуждения сделалась вдвое прекраснее. Во сне она была как картина с изображением пламени. А сейчас это было само пламя.
Вам может показаться странным, что в тот момент я почувствовал страх. Может показаться странным, что, лежа на расстоянии протянутой руки от прекраснейшей женщины в мире, я внезапно остро ощутил, что я смертен.
Она улыбнулась, точно нож сквозь бархат, и потянулась, как кошка на солнышке.
Ее тело было создано, чтобы потягиваться. Изгиб спины и гладкий живот вытянулись и напряглись. Округлые полные груди приподнялись вслед за руками, и внезапно я почувствовал себя как олень во время гона. Мое тело откликнулось на нее, и по холодному бесстрастию «каменного сердца» словно шарахнули раскаленной кочергой. Я на миг утратил контроль над собой, и менее дисциплинированная часть моего рассудка тотчас принялась слагать песню о ней.
Я не мог распылять свое внимание, обуздывая непокорную часть себя. Поэтому я сосредоточился на том, чтобы оставаться в «каменном сердце», не обращая внимания ни на ее тело, ни на собственный разум, исподволь назойливо сочинявший рифмованные строки.
Это было не так-то просто. По правде говоря, по сравнению с этим обычные усилия симпатиста казались легче легкого. Если бы не навыки, полученные в Университете, я бы сделался жалким, сломленным существом, не способным думать ни о чем, кроме собственного пленения.
Фелуриан перестала потягиваться, постепенно расслабилась и взглянула на меня древними глазами. Я никогда не видел подобных глаз. Они были удивительного цвета…