Страхи мудреца. Книга 2, стр. 22

Я грустно улыбнулся.

— Как сейчас помню: про этого мальчика с винтиком в пупке я размышлял несколько дней подряд, пытаясь понять, какой в этой истории смысл.

Мартен нахмурился.

— По-моему, это несколько жестоко по отношению к ребенку.

Его замечание меня удивило.

— То есть?

— Ну, обманывать тебя только ради того, чтобы немного отдохнуть. Нехорошо как-то.

Это застигло меня врасплох.

— Так ведь он же не со зла! Мне это нравилось. Это давало мне пищу для ума.

— Но ведь это же бессмысленно! На этот вопрос невозможно ответить.

— Вовсе не бессмысленно! — возразил я. — Именно те вопросы, на которые мы не можем дать ответа, и есть самые полезные. Они учат нас думать. Если дать человеку ответ, что он узнает? Какой-нибудь факт, и все. А вот если дать ему вопрос, тогда он сам примется искать ответы.

Я расстелил одеяло на земле и сложил потертый плащ лудильщика, чтобы укрыться им.

— И вот тогда ответы, которые он отыщет, будут для него бесценны. Чем сложнее вопрос, тем старательнее мы ищем ответ. А чем старательнее мы ищем ответ, тем больше мы узнаем. Вопрос, не имеющий ответа…

Я осекся. Меня внезапно осенило. Элодин! Так вот что он делал! Все, чем он занимался в классе. Все эти игры, все эти намеки, все неразрешимые загадки… Все это были своего рода вопросы.

Мартен покачал головой и побрел в темноту, но я был так поглощен своими мыслями, что даже не заметил этого. Я хотел ответов, и, что бы я там ни думал, Элодин все это время пытался мне их дать! То, что я принимал за его злонамеренное коварство и скрытность, было на деле не чем иным, как непрерывным подталкиванием в сторону истины. Я сидел безмолвный, ошеломленный размахом его наставлений и глубиной собственного непонимания. Собственной слепоты.

ГЛАВА 84

НА КРАЮ КАРТЫ

Мы мало-помалу продвигались сквозь Эльд. Каждое утро мы надеялись отыскать наконец признаки тропы. И каждый вечер нас ждало разочарование.

Яблочко определенно теряло свою свежесть, и наш отряд постепенно захлестывали раздражение и склоки. Страх, который Дедан некогда испытывал передо мной, постепенно иссяк, и теперь он непрерывно на меня давил. Он желал купить на деньги маэра бутылку бренди. Я отказывался. Он считал, что нам незачем дежурить по ночам, достаточно будет натянуть сигнальную веревку. Я считал иначе.

И каждый раз, как я одерживал очередную маленькую победу, он все сильнее на меня злился. По мере того как продвигались наши поиски, он ворчал все громче. До прямого противостояния дело не доходило, пока все ограничивалось ехидными замечаниями и угрюмым неповиновением.

С другой стороны, у нас с Темпи мало-помалу зарождалось нечто вроде дружбы. Он все лучше говорил по-атурански, а мой адемский из ничего стал кое-чем.

Я по-прежнему подражал Темпи, когда он исполнял свой танец, а он по-прежнему меня игнорировал. Теперь, после того как я исполнял танец в течение нескольких дней, я начал узнавать в нем отдаленное сходство с боем. Медленное движение руки походило на удар кулаком, плавный взмах ноги напоминал удар. Руки и ноги у меня уже не тряслись от напряжения, когда я медленно двигался одновременно с ним, однако меня по-прежнему злило то, какой я неуклюжий. Больше всего на свете ненавижу делать что-то плохо.

Например, была там одна связка в середине танца, она выглядела простой, как дыхание. Темпи разворачивался, округлял руки и делал маленький шажок. Но когда это движение пытался повторить я, то каждый раз спотыкался. Я пробовал ставить ноги полудюжиной возможных способов — ничего не помогало.

Но на следующий день после того, как я рассказал свою «сказку про открученный винтик», как стал называть ее Дедан, Темпи наконец обратил на меня внимание. Когда я споткнулся, он остановился и обернулся ко мне лицом. И сделал жест — неодобрение, раздражение.

— Повтори, — сказал он и встал в стойку, предшествующую тому месту, где я спотыкался.

Я встал в прежнюю позицию и попытался повторить за ним. Я опять потерял равновесие, и мне пришлось шаркнуть ногой, чтобы не упасть.

— Глупые у меня ноги! — пробормотал я по-адемски и поджал пальцы на левой руке — смущение.

— Нет.

Темпи схватил меня за бедра и чуть развернул их. Потом отвел назад мои плечи и стукнул меня по колену, заставив согнуть его.

— Да.

Я попытался еще раз повторить движение и почувствовал разницу. Я по-прежнему терял равновесие, но гораздо меньше.

— Нет, — сказал Темпи. — Смотри.

Он постучал себя по плечу.

— Это.

Он встал напротив меня, буквально сантиметрах в тридцати, и повторил движение. Он развернулся, его руки описали круг в сторону, а плечом он толкнул меня в грудь. Примерно такое движение вы могли бы сделать, если бы пытались выбить дверь плечом.

Темпи двигался не особенно быстро, однако его плечо уверенно оттолкнуло меня в сторону. Это движение не было грубым или внезапным, но устоять на месте было невозможно, все равно как когда тебя задевает лошадь на людной улице.

Я повторил движение снова, сосредоточившись на плече. И на этот раз не споткнулся.

Поскольку мы были в лагере одни, я сдержал улыбку и сделал жест счастье.

— Спасибо.

Преуменьшение.

Темпи ничего не ответил. Лицо его было непроницаемо, и руки неподвижны. Он просто вернулся на то место, где стоял прежде, и начал исполнять весь танец с начала, глядя в другую сторону.

Я старался относиться к произошедшему невозмутимо, но воспринял это как серьезный комплимент. Если бы я больше знал об адемах, то понял бы, что это было нечто куда большее.

Мы с Темпи перевалили через холмик и увидели ожидающего нас Мартена. Обедать было рановато, и в груди у меня вспыхнула надежда: я подумал, что вот наконец-то, после всех этих многодневных поисков, он напал на след разбойников!

— Хотел показать вам эту штуку, — сказал Мартен, указывая на высокое, раскидистое, похожее на папоротник растение метрах в четырех от себя. — Довольно редкое растение. Много лет такого не видел.

— А что это?

— Оно называется «Анов клинок», — гордо ответил Мартен, разглядывая растение. — Теперь смотрите в оба! Мало кто про него знает, так что оно способно нам подсказать, есть ли в округе другие люди.

Мартен возбужденно обвел нас взглядом.

— Ну? — сказал он наконец.

— А что в нем такого особенного? — послушно спросил я.

Мартен улыбнулся.

— Анов клинок интересен тем, что не терпит людей, — сказал он. — Если какая-то часть растения коснется твоей кожи, через пару часов она сделается красной, как осенняя листва. Нет, еще краснее. Вот как твоя одежда наемника, — Мартен указал на Темпи. — А потом все растение засохнет и умрет.

— Что, правда? — переспросил я. Мне уже не было нужды изображать интерес.

Мартен кивнул.

— Капля пота убьет его точно так же. Это значит, что обычно оно умирает от одного прикосновения к одежде человека. И к доспехам тоже. И к палке, за которую ты подержался. Или к мечу, — он указал на бок Темпи. — Некоторые говорят, будто оно умрет, даже если на него подуешь. Но лично я не знаю, правда ли это.

Мартен повернулся и повел нас прочь от Анова клинка.

— Это древняя, очень древняя пуща. Поблизости от тех мест, где живут люди, клинок не растет. Мы теперь, считай, шагнули за край карты.

— Ну почему же, — возразил я. — Мы же точно знаем, где мы находимся!

Мартен фыркнул.

— У карт есть не только внешние края, но и внутренние. В картах имеются дыры. Люди любят делать вид, будто знают о мире все. Особенно богатые. Карты для этого отлично подходят. По эту сторону черты поле барона Тришкуры, а по ту — земли графа Деринос.

Мартен сплюнул.

— На карте нельзя оставлять белые пятна, поэтому те, кто их рисует, заштриховывают кусок земли и пишут: «Эльд».

Он покачал головой.

— С тем же успехом можно прожечь в карте дыру, толку будет столько же. Этот лес обширен, как Винтас. Он никому не принадлежит. Если сбиться с пути и пойти не в ту сторону, можно пройти сто километров и не выйти ни на одну дорогу, не говоря уже о домах или возделанных полях. Здесь есть такие места, где не ступала нога человека, где никогда не слышали человеческого голоса.