Инкарцерон, стр. 46

Хвост чудовища, утыканный зубами, птичьими когтями и ногтями жертв, извивался так, что содрогалась земля. Оно опустило голову, и два огромных Глаза в упор уставились на юношу. Его кожу залил багровый свет, дрожащие руки словно омыло кровью.

— Финн, — удовлетворенно прозвучал хриплый, тягучий голос Зверя. — Наконец-то ты здесь.

Финн отступил назад, наткнувшись на Гильдаса. Рука Книжника стиснула его локоть.

— Ты знаешь мое имя?

— Я дал его тебе. — Язык мелькнул в темном провале рта чудовища. — Дал давно, когда ты обрел рождение в моих глубинах. Когда ты стал моим сыном.

Финна била дрожь. Он хотел крикнуть, что это неправда, что Зверь лжет, но не мог произнести ни слова. Чудовище склонило голову набок, рассматривая его. В вытянутой морде то проглядывал вдруг рой стрекоз, то появлялись живые шершни вместе с оторвавшимися чешуйками срывавшиеся вниз.

— Я знал, что ты придешь, — произнес Зверь. — Я наблюдал за тобой, Финн, ведь ты так не похож на других. Среди всех тех миллионов, что заключены в недрах моего тела, нет ни одного, подобного тебе.

Морда чудовища придвинулась еще ближе. Нечто вроде улыбки скользнуло по ней и пропало.

— Ты и вправду надеешься убежать от меня? Разве ты забыл, что я всегда могу убить тебя, оставив без света и воздуха, могу в мгновение ока обратить тебя в кучку пепла?

— Нет, не забыл, — через силу выдавил Финн.

— А большинство и не вспоминает об этом, и жизнь в Узилище не тяготит их — они думают, что оно и есть весь мир. С тобой все по-иному, Финн. Ты никогда не забывал о моем существовании. Твой взгляд всегда замечал, что мои Глаза наблюдают за тобой; темными, непроглядными ночами ты взывал ко мне, и я слышал тебя…

— Слышал, но не отвечал, — прошептал юноша.

— И все же ты знал, что я всегда рядом. А еще ты видишь звезды. Как интересно.

Гильдас шагнул вперед, бледный, со слипшимися от пота редкими волосами.

— Да кто ты?! — прохрипел он.

— Я — Инкарцерон, старик. Тебе следовало бы узнать меня, ведь именно вы, Книжники, были моими создателями. Но вы слишком занеслись в своей гордыне, уверились в собственной мудрости, и ваше творение стало вашей величайшей ошибкой. Вашей погибелью. — Голова на извивающемся туловище приблизилась почти вплотную. В ее разверстой пасти виднелись свисавшие меж зубов обрывки одежды. На Финна и Гильдаса пахнуло тошнотворным, маслянисто-сладковатым запахом. — Теперь же ты смеешь бежать из того, что вы воздвигли в ослеплении своей глупости?

Голова скользнула назад. Багровые глаза Зверя сузились до щелок.

— Заплати мне, Финн, как заплатил Сапфик. Дай мне вкусить твоей плоти и крови. Отдай мне старика, ведь он сам так отчаянно стремится к смерти. Тогда, быть может, Ключ откроет двери, которые и не снились тебе.

Во рту у Финна пересохло.

— Ты говоришь так, словно это игра, — едва смог произнести он.

— А разве нет? — Зверь рассмеялся негромким, противным смешком. — Разве все вы — не пешки на шахматной доске?

— Мы люди. — Финн чувствовал, как гнев поднимается в нем. — Люди, которые страдают. Люди, которых ты мучаешь.

На мгновение чудовище рассыпалось тучами крылатых насекомых и тут же возникло вновь, приняв иной облик. Теперь в его зловеще-уродливых чертах проглядывало что-то змеиное.

— Ты ошибаешься. Люди сами мучают друг друга, и это нельзя изменить. Нельзя оградить их от зла — зло в них самих. В каждом — даже в ребенке. Они не поддаются исправлению, и я могу лишь удерживать их в себе, проглатывая целиком, такими, какие они есть.

Из тела Зверя выстрелило щупальце и обвилось вокруг запястья юноши.

— Заплати мне, Финн.

Финн дернулся назад, оглядываясь на Гильдаса. Из Книжника словно выпустили весь воздух; лицо его исказила гримаса ужаса. Но голос звучал размеренно и твердо:

— Отдай меня ему, Финн. Моя жизнь потеряла смысл.

— Нет. — Финн смотрел прямо в холодные глаза чудовища. — Я уже отдал тебе одну жизнь.

— Ах да, та женщина, — усмехнулся Зверь. — Ты еще так терзался из-за ее смерти. Угрызения совести, стыд — какие редкие чувства! Они всегда интересовали меня.

Что-то в словах Зверя насторожило Финна — отчаянная вспышка надежды вдруг обожгла его изнутри.

— Она жива! — выдохнул он. — Ты поймал ее, не дал ей упасть! Так ведь?! Ты спас ее!

Багрово светящиеся водовороты в глазах Зверя мигнули и зажглись вновь.

— Ничто не пропадает здесь зря, — прошептал он.

Юноша не сводил глаз с чудовища.

— Он лжет. Не верь ему, — буркнул Гильдас.

— А вдруг нет? Вдруг…

— Он играет с тобой. — Книжник обратил полный отвращения взгляд к вихрящемуся Глазу. — Если мы и вправду создали что-то подобное тебе, я готов заплатить за наш просчет.

— Нет! — Крепко схватив старика за руку, Финн сдернул с пальца кольцо. Тусклое серебро заблистало в багровом свете. — Вот Приношение тебе, Отец.

Недрогнувшей рукой он протянул Зверю Йорманрихов перстень с черепом.

21

Королева грациозно поднялась им навстречу. С фарфорово-белого лица на них смотрели странно прозрачные, холодные глаза.

— Клаудия. Мое дорогое, дорогое дитя.

Клаудия присела в реверансе и ощутила легчайшее прикосновение губ королевы на щеках. В тесном объятии она успела почувствовать хрупкую фигуру, скрытую внутри брони корсета и огромных фижм.

Никто не мог бы сказать, сколько лет королеве — недаром она была волшебницей. Возможно, она превосходила годами даже Смотрителя, но он рядом с ней казался воплощением мрачной значительности — особенно усугубляла это впечатление тщательно ухоженная засеребрившаяся борода, она же выглядела едва ли старше собственного сына. При этом юность ее не казалась неестественной, и дело было не только в тонкости стана.

Королева повернулась и прошествовала во дворец, увлекая Клаудию за собой. Каспар угрюмо смотрел им вслед.

— Вы очаровательны, моя милая. Такое чудесное платье. А ваши волосы! Это природный ваш цвет, или они окрашены?

Клаудия возмущенно выдохнула, но королева будто и не ждала ответа — она уже говорила о чем-то другом.

— …И я надеюсь, ты не сочтешь, что я чересчур опережаю события.

— Нет, — наугад сказала Клаудия, когда та на секунду замолчала.

Королева улыбнулась.

— Прекрасно. Нам сюда.

Два лакея в ливреях распахнули перед ними деревянные створки двери, но, стоило им зайти внутрь, тут же затворили их, и маленькая кабинка бесшумно устремилась вверх.

— Да-да, я знаю, — пробормотала королева, все еще не отпуская Клаудию. — Это против всех правил, но никто ведь не узнает — лифт только для меня.

Маленькие алебастровой белизны кисти с такой силой сжимали руку девушки, что ногти впились в кожу. Клаудия едва дышала — у нее было такое чувство, словно ее похитили, и она один на один с похитительницей, даже отец и Каспар остались где-то далеко.

Двери раскрылись, и перед ней возник невероятных размеров коридор — наверное, раза в три длиннее фасада их особняка, весь в позолоте и зеркалах. Королева стремительно зашагала вперед, и Клаудия едва успевала рассмотреть нарисованные на стенах огромные карты всех земель Королевства с завитками волн, русалками и морскими чудищами по углам.

— Там библиотека — ты ведь любишь книги. Боюсь, у Каспара иные увлечения. Правду сказать, я даже не знаю, умеет ли он вообще читать. Но сейчас мы туда не пойдем.

Влекомая твердой рукой королевы, Клаудия на миг оглянулась на бело-голубые фарфоровые вазы, расставленные по коридору между картами. Зеркала отражались друг в друге, и залитый солнцем коридор вдруг показался ей не имеющим ни конца, ни начала. Белое одеяние королевы мелькало впереди, сзади, сбоку от нее, и в душе Клаудии всколыхнулся прежний страх, средоточием которого стала эта миниатюрная фигурка, шагавшая так стремительно, так неестественно молодо, этот пронзительный, проникающий в самую душу голос.