Варяг, стр. 55

– Горазд – муж добрый, только… – варяг ухмыльнулся,– …кривич. Втемяшилось ему, что его родовичи – из славян лучшие.– Устах согнул палец крючком, постучал по ладони.

– Да ему просто долю князю платить жалко! – возразил Духарев и тоже ухмыльнулся, поскольку не забыл, какие темы толкал купец, когда Духарев, связанный, бежал за его повозкой. Что-то он тогда не называл Серегу «нашим» и «кривичем», а называл чужаком и определял не в национальные герои, а в ромейские рабы.

– Кривич, не кривич, а посулят Горазду цену хорошую, он половину своих родичей продаст!

– Ты не прав, Серегей,– покачал головой Устах.– Есть у Горазда челядники-кривичи, да, но чтоб он их на торг ставил, я не слыхал. А что Горазд долю княжью платить не хочет, так тут ты прав. И он – прав. При Олеге с ромеями торговать выгодней было. Боялись его крепко, и рота у ромеев с Олегом была одна. А с Игорем – уже другая. Олег их бил, а Игорь так, пощипал немного. А с гостей, таких как наш Горазд, берет против Олега вдвое. Эх, какой князь был! – Устах вздохнул.– Велик был, мудр… а погиб глупо.

– Почему глупо? – спросил Духарев.– Я слыхал, его в степях подстрелили.

– Так говорят,– вздохнул Устах.– Но ты теперь варяг, тебе правду скажу. Ее немногие знают, только те, кто с Олегом тогда ходил. Мой отец – из Олеговых русов. Он мне и рассказал.

Варяг придержал коня, который все порывался обогнать Серегиного Пепла, и продолжил, немного понизив голос:

– Олег тогда к хузарскому хакану ходил…

История Вещего Олега в версии варяга Устаха

…Олег-князь тогда к хузарскому хакану ходил. О дорогах договариваться: кто и где их держать будет. Ране хузары все пути держали да на нашу Русь глядели гневно, что дань теперь поляне да прочие не им, а нам платят. Но когда самого хакана печенеги щипать стали, не до старых ему обид стало. А ведь сказал ему волох еще в Киеве: не ходи, сгибнешь. За коня смерть получишь. А конь у Олега хорош был. Таких с восхода везут, а у ромеев продают за серебро по весу. Олег его от ромеев и привез. Волох сказал: смерть примешь; да рази такого, как Олег, Ирием застращаешь. Сказал: я сам ведун, сам знаю, где моя гибель бродит. Может, и знал.

С хаканом у них хорошо сладилось. Ну, Олег на радостях ему своего коня и подарил. Может, вспомнил волоховы слова, потому и отдал. И хакан его отдарил щедро: привел к наложницам своим, из тех, с кем еще не возлежал: «Выбирай, говорит, какая глянется!»

Олег и выбрал. А девка, змея, его ночью и убила. Наши утром в шатер вошли, Олег мертвый лежит, синий весь, и девка – мертвая: жилы вскрыла. Так вот никто и не узнал, за что она его убила.

– Может, ее специально хакан научил? – предположил Серега.

Устах покачал головой:

– Хакану-то зачем? Хакану с Киевом дружить хорошо. У хузар печенежские орды – что рогатина в боку. Не до нас им. Ну, бывало, бились они и с Олегом, но ясно же, что чем друг у друга стада да табуны угонять, куда веселей ромеев за мошну щупать. Да и бились чаще по наущению тех же ромеев. А Киеву со Степью ссориться тоже не с руки. Уйдет князь с русью в поход иль в набег – а степняки уже под киевскими стенами. И девка та – ромейкой была. Вот и смекай.

Серега подумал и спросил:

– А Игорь, он тоже с хазарами дружит?

– Игорь? Нет,– Устах качнул головой.– Игорь ни с кем не дружит.

– Почему?

– Жаден слишком. Вот слыхал, как он на ромеев первый раз ходил? Как побили его? А почему побили, слыхал? Потому что с малой дружиною шел! А почему с малой? Да чтоб добычей не делиться! Олег войско по всей своей земле набирал. А Игорь, даже когда по второму разу на Царь-город ходил да понял уже, что одними гриднями ромеев не повоюешь, и тут извернулся. Печенегов в союзники взял. Волков степных удумал на сворку взять. Ну и купили их ромеи. Всех. Что печенегов, что дружину Игореву. Посулили им малую дань – они и согласились. Оно ведь как: каков князь, такова и дружина. Лучше, говорят, малая дань без боя, чем большая сеча. В сече-то неизвестно, кто победит. А тут еще печенеги, того и гляди, в спину ударят за ромейское золото.

Вот Свенельд, воевода княжий, тот – молодец. И силой не обижен, и к своим щедр. У него отроки в шелках ходят, а у Игоря гридни – в холстине. Иной раз и не поймешь: гридь или разбойник с тракта.

«Вот это точно!» – подумал Духарев, вспомнив тех, кто грабил кузнеца.

– Значит,– сказал он,– больше всех от смерти Олега получил Игорь?

Устах поскреб затылок.

– А ведь точно,– согласился он.– Стол в Киеве он получил. Только Игорь хоть и жаден, аки нурман, а все ж варяг по крови. Олег его в Киев на руках внес. Не мог он Олега сгубить! Да и повадка это не наша, а ромейская.

– Тебе видней,– согласился Духарев.

И вдруг со всей отчетливостью, как в тот раз, на распутье, понял: он прав. Он, а не Устах. Кто бы ни осуществил убийство, но сделано это с подачи нынешнего киевского князя. Типичная заказуха.

Эта уверенность-знание (второй раз!) потрясла Серегу больше, чем сам открывшийся факт. Да и что в этом факте неожиданного? Это здешним парням, с их благоговейным отношением к родичам и обязательствам, факт сей кажется психологически невероятным. Но Серега – выходец из общества с совершенно другой моралью. Из общества, где «князьями» становятся именно те люди, которые легко забывают о родстве и обязательствах, когда речь заходит о деньгах или власти.

И как же поступить самому Духареву? С одной стороны, знание психологии киевского князя может стать неплохим подспорьем, если Серега поступит к нему на службу. С другой стороны… Это там, откуда Серега ушел, у него не было выбора: один говнюк стоит другого. А здесь, слава Богу, выбор пока еще есть.

Глава пятнадцатая Смоленск

Наконец наступила весна. В смысле, потеплело и снег потек водой. Горазд заторопился. Понятное дело. Еще чуть-чуть – и гладкий санный путь превратится в болотную жижу. К счастью, до Смоленска оставалось меньше двух переходов, но Горазд все равно ворчал недовольно: мол, всегда приходил заблаговременно, а тут… Кого купец винил в опоздании, было непонятно.

Спешили все, не только Горазд. Их дважды обогнали караваны с более легким грузом и без медлительных челядников. Пытались обогнать и по третьему разу: перед самым постоялым двором какой-то молодой новгородский купчина вознамерился. Рассчитывал, вероятно, занять места получше.

Горазд что-то недовольно буркнул Устаху, синеусый варяг кивнул Духареву: составь компанию.

Новгородского купца, который, встав на санях, начал было что-то говорить, Устах проигнорировал. Подъехал к старшему охраннику чужого поезда, не нурману, не варягу, а обычному вою, хоть и в хорошем доспехе, уронил:

– Слезь с хвоста.

Повернул коня и отбыл.

Серега, чуть задержавшись, не без удовольствия глядел на то, как борются в чужом охраннике противоречивые чувства, подмигнул бедняге, поскольку заранее знал, какое чувство победит,– и последовал за Устахом.

Через пару минут передние сани новгородцев, уже поравнявшиеся с уныло бредущей челядью, встали. И простояли достаточно, чтобы замыкающий Горазда перестал их не только видеть, но и слышать.

Предосторожность Горазда оказалась весьма нелишней. Постоялый двор был небольшой, вдобавок здесь уже разместился один поезд, так что обгони новгородцы торжковских – ночевать последним на улице. А так на свежем воздухе расположились новгородцы. Что ж, и в такой ночевке имелись свои плюсы. Серега, например, никак не мог привыкнуть к местной системе отопления, к густой копоти и хлопьям сажи на потолке, и, если приходилось ночевать в общем зале, старался лечь поближе к двери.

вполголоса затянул Теша.