Варяг, стр. 52

Говорил он по-своему, но Горазд понял. Да все поняли, даже те, кто не знал языка.

– Князь возьмет,– совсем тихо ответил купец.

– Если узнает.– Нурман глядел на Горазда, а Горазд – в утоптанный снег.

Нурман сдвинул на затылок шлем. Лицо у него было строгое и спокойное. Красивое мужественное лицо вождя-воина.

Его товарищ тем временем давил пальцами лицо Нелени. Женщина уже не кричала, подвывала на одной ноте, как собачонка. Нурман распахнул на ней полушубок…

«Эта сука нас провоцирует! – подумал Серега.– Ну ладно же!»

Он сжал рукоять меча, нажал большим пальцем, и клинок, щелкнув, выдвинулся из ножен. Тотчас сидящий около Духарева нурман небрежным движением обнял Серегу за шею, царапнул горло железными бляшками, нашитыми на раструб рукавицы. Его шлем был тоже сдвинут на затылок. Нурман выдохнул прямо Сереге в лицо, ухмыльнулся-оскалился, полностью уверенный в своем превосходстве рыжебородый наглец…

Духарев ударил его локтем, снизу вверх, в нос. Меховой рукав куртки, конечно, смягчил удар, но голова нурмана мотнулась назад, и хватка на шее Серегиной ослабла.

Духарев, разворачиваясь, врезал нурману по зубам оголовьем меча, с удовольствием услышал хруст и перекатом ушел назад, одновременно стряхивая с меча ножны.

Брошенная в него сулица с шелестом вспорола снег. Серега встал на ноги, увидел, как Мыш лаской метнулся к упавшему нурману, скорее почувствовал, чем заметил еще одну сулицу, прыгнул и выхватил ее из воздуха буквально в метре от Мышовой спины, развернулся, увидел оскаленную пасть бросившего копье нурмана и метнул сулицу обратно. Нурман присел, и сулица прошла мимо.

Боковым зрением Духарев увидел, как Устах опускает меч на затылок схватившего Неленю разбойника, перескочил через костер и из верхней позиции рубанул нурманского вожака, схватившегося с Гораздом.

Нурман затылком угадал опасность, отскочил, и меч впустую звякнул по панцирю, отхватив клок волчьей шкуры.

Нурман вертанулся волчком. Жало его меча прочертило параллельную земле линию в сантиметре от Серегиной куртки, упало вниз, и Серега, не отдерни он ногу,– остался бы калекой.

Свист… Серега инстинктивно присел – и клинок другого нурмана пропел у Духарева над макушкой. Приседая, Серега боковым зрением увидел набегающего третьего, взлетающий топор…

Духарев кувыркнулся ему навстречу, с кувырка оттолкнулся-ударил нурмана ногами в грудь – и тот исчез из поля зрения. А Серега кувыркнулся обратно – меч второго разбойника с маху врубился в мерзлую землю там, где только что был Духарев,– кувыркнулся и встал: нос к носу с нурманским вожаком.

Вот это было зрелище! В общем-то довольно красивое лицо нурмана перекосила страшная гримаса. Из оскаленного рта на бороду обильно стекала слюна, расширенные зрачки, красные белки глаз…

Даже если Серега и собирался испугаться, то не успел. Горазд с кряканьем рубанул нурмана по спине.

Может, у купца с возрастом ослабел поставленный удар. Может, двойная, на совесть выкованная броня нурмана оказалась тверже кривичского клинка… В общем, панцирь выдержал, а брошенный ударом нурман налетел на Духарева.

Встретить его мечом Серега по близости дистанции не мог, поэтому и ударил с левой, в кадык, ощутив, как вминается внутрь хрящ. В шее нурмана что-то хрустнуло, и вождь разбойников тяжело рухнул навзничь. Купец замахнулся, но один из противников Сереги вихрем пронесся мимо Духарева и успел подставить под удар щит.

Третий, тот, что с топором, уже давно был на ногах и рубился с тремя кривичами.

Серега быстро огляделся. Из шести нурманов в состоянии активности остались только трое. Вооруженный топором – раз. Тот, что бился с Гораздом (теперь уже не только с Гораздом, а еще и с Драем),– два. И еще третий, что рубился сейчас аж с четырьмя. Правда, сразу было видно, что из этих четырех реально опасен для нурмана только Устах, прочие всего лишь путаются под ногами.

Серега остановился буквально на пару мгновений – перевести дух… И за этот ничтожный промежуток времени нурман с топором ухитрился разрубить бедро одному, развалить голову вместе со шлемом второму и отсечь правую кисть третьему кривичу. Третьего он тут же и прикончил бы, но Духарев опомнился и бросился на выручку.

Нурман бился классно! Он подхватил щит одного из кривичей и встречал им Серегин клинок так ловко, словно Духарев только по щиту и целил. Здоровенный топор нурмана летал, как бабочка, разбойник наседал, давил, страшно рычал, норовил прижать к какому-нибудь дереву. Но Духарев тоже не вчера родился, и напугать его рыком было трудновато. Да и бегать спиной вперед он не любил, поэтому пропускал нурмана мимо себя, заставляя разворачиваться и терять напор. Но всякий раз, когда клинок бесполезно скользил по наплечнику или отлетал назад, отброшенный щитом, у Сереги возникало отвратительное ощущение бессилия, невозможности уязвить противника.

Лунный свет пробивался между крон, отражался от снега, изрезанного четкими черными тенями ветвей. Хруст снега, звон металла, тяжелое дыхание…

«Когда ж ты, медведь, выдохнешься?» – думал Духарев, уворачиваясь и ускользая.

Но выдыхался он сам. Бились они уже не на утоптанной поляне, а в лесу, по колено в снегу, что существенно помогало нурману. Духарев был быстрее, и реакция у него была лучше, но опыт нурмана сводил эти преимущества на нет. Серегу поддерживала только мысль о том, что он в любой момент может прекратить бой и ретироваться. Вряд ли тяжеловооруженный противник сумеет его догнать…

И только Духарев подумал о том, чтобы смыться, как нурманов топор чиркнул его по ноге.

Чуточку задел, самым кончиком, но меховые штаны вспорол и мышцу на добрый сантиметр в глубину – тоже.

Боли Серега не почувствовал, зато теплую струйку, побежавшую по ноге,– ощутил. Сознание его сработало с потрясающей быстротой. Миг – и он уже валится на бок. Нурман, который знал, что попал, который учуял кровь, но оценить в темноте, насколько опасна рана словенина, не мог,– действовал привычно. Отшвырнул щит, хватил топор двумя руками и нанес удар, отразить который можно разве что танковой броней.

Но Серега и не собирался его отражать. Он просто откатился в сторону и ткнул мечом снизу вверх. Целил он в пах, под железную панцирную юбку, но в пах не попал, а полоснул остро отточенным лезвием изнутри по ляжке. Довольно глубоко полоснул, а отдергивая меч назад, резанул по второй ляжке, еще глубже,– быстро перекатился по снегу, вскочил.

Нурман, опустив топор, глядел вниз, туда, где его кровь черными каплями плавила снег. Духарев ждал.

Наконец нурман поднял голову, издал странный звук – будто всхлипнул… И с места, двумя ногами,– прыгнул на Серегу. Топор с шумом прошел сверху вниз – Духарев уклонился влево, увидел совсем рядом всклокоченную бороду, придавленную ремешком шлема,– и коротким движением, из-за уха, всадил острие меча прямо под этот ремешок. Воткнул, одновременно поворачиваясь, обходя нурмана сзади, уходя от возможного (последнего!) удара, сразу выдергивая меч из пробитой трахеи…

Нурман забулькал, сделал шажок вперед – и повалился в снег.

«Я его убил»,– подумал Духарев.

Эта мысль его особенно не взволновала. Он обтер клинок снегом, слепил большой плотный снежок, сунул в разрез, оставленный в штанах топором нурмана, и заковылял к лагерю.

Глава двенадцатая, в которой кулачные навыки Сереги Духарева получают заслуженное признание

Рана Сереги оказалась пустяковой, но крови он потерял много. В общем, по собственной глупости. Надо было сразу жгут наложить и перевязать, а Духарев ограничился снегом, да еще взялся помогать Сладе обрабатывать раненых… В общем, пока она сама не увидела, что у Сереги штанина мокнет от крови…

Легкие ранения, кроме Духарева, получили трое. Устах, Теша и кривич из челядников, которому отсекли пол-уха. Еще один кривич пострадал серьезнее: лишился руки. Погибли четверо. Серега считал: повезло. Он помнил, как его последний противник, нурман с топором, в считанные мгновения расправился с тремя. Горазд и Драй вдвоем завалили одного нурмана, самого молодого, а потом – вместе с Устахом – еще одного, последнего. Можно сказать: едва-едва одолели. Да и то лишь потому, что нурманы в самом начале схватки потеряли троих. Теперь Серега полагал, что понимает, отчего Горазд и остальные так не хотели начинать драку.