Андреевский кавалер, стр. 19

– Скажи, Иван Васильевич, ты грамотный человек, – оторвался от газеты председатель. – Что у нас сейчас – капитализм или социализм?

– А ты сомневаешься? – бросил тот на него острый взгляд.

– Вот пишут… – Никифоров потыкал прокуренным пальцем в газету. – «Наш строй в данный момент можно назвать переходным от капитализма к социализму. Переходным его следует признать потому, что в стране еще преобладает по объему продукции частновладельческое крестьянское производство. В то же время непрерывно растет удельный вес продукции социалистической промышленности». – Он поднял глаза на уполномоченного: – До каких же пор мы будем жить в переходном периоде? А ежели эта… частнособственническая форма перетянет? Что ж тогда – да здравствует капитализм? Меня по шапке, а Якова Супроновича – председателем?

– Леонтий Сидорович, а ты ведь в политграмоте ни бум-бум, – сказал Иван Васильевич. – Что же тебя Митя-то Абросимов не просветил? К капитализму никогда возврата не будет, запомни это раз и навсегда. И с частной собственностью скоро будет покончено. Нельзя же сразу ломать. Еще слишком велики пережитки прошлого в сознании людей… Вон и ты сам не веришь в победу социализма!

– Чего это я не верю? – возразил Никифоров. – Я-то верю, но вон какие люди сомневаются! – Он снова потыкал пальцем в газету. – Уж, наверное, поумнее нас с тобой.

– Когда Владимир Ильич Ленин показал английскому писателю Герберту Уэллсу план ГОЭЛРО, тот заявил, что это фантастика! Мол, он и сам до такого бы не додумался, а Уэллс – знаменитый фантаст, известный во всем мире. И знаешь, что ему сказал Ленин? Приезжайте, дескать, к нам в Россию этак лет через десять и посмотрите, какая она тогда будет, – вот что сказал заграничному писателю Владимир Ильич!

– Ну и приехал?

– Так еще десяти лет не прошло, а уже сделано столько, что капиталисты только за голову хватаются: дескать, как же мы это без них обходимся? И восстанавливаем, и строим, вон пустили Волховскую ГЭС, Каширскую…

– А мы пока только читаем про лампочки Ильича, когда же у нас они загорятся?

– На базу уже тянут электрические провода, думаю, не обойдут и поселок, – сказал Кузнецов.

– Не пойму я, Ваня, – продолжал Леонтий Сидорович, – кто же мы тут такие – не крестьяне и не пролетарии? С одной стороны, все держатся за свои приусадебные участки… Первым делом, кто приезжает сюда, требует землю под огород, покупают корову, лошадь, зародят всякую живность. Выходит, по образу жизни – крестьяне? А работают на воинской базе и на железной дороге – с этой стороны получается, что пролетарии…

– Скажи-ка мне лучше, Леонтий Сидорович, что это тут у нас объявился за пролетарий такой – Шмелев? – кивнул на книгу с пропиской уполномоченный. – По образованию техник, а работает приемщиком на молокозаводе?

– Бедняга в феврале чуть богу душу не отдал, спасибо, Абросимов подвернулся – вытащил чуть живого из волчьей ямы… И надо же такое: прямо к кабану на клык угодил!

– Слышал я про эту историю…

– Грудь у него слабая, кашляет, потому к нам из Твери приехал, – продолжал председатель. – Вишь, тут сосновые боры кругом, вроде хвойный дух помогает для поправки здоровья.

– Видел я его, – заметил Кузнецов. – Не очень-то похож на инвалида… На базу не просился?

– Шмелев-то? Он хотел в лесничество податься, говорит, буду жить в лесу, пчел разведу… Я его отговорил: нужен был позарез приемщик. С легкими у него сейчас в порядке, не заразный. Вроде прижился на молокозаводе, толковый, говорят люди, дело ведет грамотно.

– Частенько его видели возле базы.

– Там прямо у проволоки сморчки растут, – сказал председатель. – Мой сынишка только туда с корзинкой и шастает.

– А он что, грибник?

– Мой Васька-то?

– Я про Шмелева.

– Я же говорю, ему врачи прописали в лес ходить.

– Только снег сошел, а люди уже грибы собирают – сказал Иван Васильевич.

– Сморчки да строчки – самые первые весенние грибы, – заметил Никифоров. – Только их надо с умом готовить, не то можно и отравиться.

Кузнецов спросил еще про некоторых приезжих, переписал их фамилии и данные в свой блокнот и поднялся.

– Если Митя Абросимов уедет в Ленинград, кого вместо него секретарем возьмешь? – поинтересовался Кузнецов.

– Вряд ли отпустит его от себя Александра, – заулыбался председатель. – Забыть ему придется про учебу.

– У Дмитрия тоже есть характер, – возразил Кузнецов. – Абросимовы – народ упрямый…

– Свято место пусто не бывает, – сказал Никифоров.

– По-моему, Варя Абросимова толковая девушка, – заметил Иван Васильевич. – Чего это у тебя одни мужчины в поселковом? Пусть хоть одна будет женщина.

Никифоров взглянул на сотрудника:

– Думаешь, все-таки уедет Митька?

– Парень учиться хочет, понимать надо.

– Я без него здесь зашьюсь, – признался председатель.

– Насчет Варвары подумай, – сказал Кузнецов.

Задребезжал телефон. Никифоров с ненавистью взглянул на него, снял трубку:

– Алё, алё, Никифоров у… аппарата! Сводку по молоку? Да я же вам, мать честная, намедни посылал!..

Кузнецов вышел из кабинета. У крыльца стояли две женщины и как зачарованные смотрели на Юсупа.

– Кого он тут караулит? – взглянула на Кузнецова женщина в валенках с галошами.

– Меня, мамаша, – улыбнулся Иван Васильевич и, кивнув Юсупу, обычной своей неторопливой походкой зашагал по улице в сторону воинской базы.

Глава седьмая

1

Сидя у окна с шитьем, Александра искоса наблюдала, как муж у зеркала пристегивает длинный, с поперечными полосками галстук. Черные, не очень густые волосы крылом стрижа спадают на ухо. Абросимовы все черноволосые и сероглазые, только Варя уродилась светленькой, с карими глазами. Дмитрий похож на отца, такой же рослый, широкоплечий и сильный. Характером разве помягче, голос редко повышает, все делает обстоятельно, не спеша. И походка у него медлительная, а речь неторопливая: заговорит – не переслушаешь! С детства этакую уйму прочитать! Вон этих книг сколько! Особенно исторических. Андрей Иванович и тот его балует книгами. Вот Дмитрий и рвется на учебу! Другой мужик бы чего сделал по хозяйству, а этот придет из поселкового Совета и сразу за книжки да тетрадки. И ведь порой до ночи торчит за столом, изводит керосин…

– Собираешься, будто на свадьбу, – недовольным голосом заметила Александра.

– Пойдем со мной, – спокойно заметил Дмитрий, расчесывая гребнем волосы.

– С пузом-то? – с горечью сказала жена. – Кому я там нужна? Рябая да лохматая. Буду сидеть на заднем ряду, как попка, и глядеть на тебя, краснобая.

– Материнство не уродует женщину, – ответил он.

– Когда придешь-то?

– Ты меня, Шура, не дожидайся, ложись, – мягко сказал он.

– Он начипурился в клуб, а я – ложись! – взорвалась жена. – Думаешь, радостно мне сидеть одной-одинешенькой за машинкой и дожидаться тебя? Я тут распашонки-пеленки шью, а он на танцах будет выкобениваться!

– У меня доклад: «Советская власть плюс электрификация», – возразил он. – Знаешь, от большака монтеры ставят столбы, натягивают проволоку. К зиме с электричеством будем.

– Значит, не поедешь в Питер? – несколько сбавила она тон.

Дмитрий, сообразив, что попал впросак, поправился;

– Экзамены все равно поеду сдавать, а там, может, попрошусь на заочное отделение…

– Люди добрые, столь годов учиться, это только подумать! – запричитала Александра. – Да ты там как пить дать спутаешься с другой! И куда я тебе, ученому, деревенская баба? Бросишь тут одну с ребенком…

– Что ты, Шура! – подошел он к ней. Хотел погладить, но она резко отдернула голову. – Поедем вместе…

– Рожать тут буду, – все громче говорила она. Глаза посветлели, стали злыми. – И где жить будем? Да и без коровы-то как?

– Живут люди в городе…

– Ну и пусть себе живут, а мы – деревенские! Неча нам туда и нос свой совать! Знай сверчок свой шесток!