Дни и ночи (СИ), стр. 43

Порешив на этом, они все-таки отправились на работу, разыскав по дороге бабушку Миши, которая снова ночевала у соседки, и передали малыша ей.

Вот так и вышло, что вернувшись домой Саша занялась тестом, а Тимофей взялся ей помогать.

Он, вообще, не чурался никакой работы, удивив Сашу тем, что не делил дела по дому на «мужские» и «женские». Правда, отчего-то она не сомневалась, что он не позволил бы ей забить хоть гвоздь или начать точить ножи. Но с такой же охотой он помогал ей по вечерам с готовкой, и ничуть не брезговал принять участие в уборке, даже мытье посуды считал достаточно «достойным» занятием. Сашу это удивляло, и не только потому, что Антон появлялся на кухне лишь затем, чтобы поесть. Ее собственный отец относился к подобным делам с таким же пренебрежением, как и бывший муж. Оттого, с детства не привыкшая видеть мужчин, помогающих женщине на кухне, она каждый раз испытывала трепет и не стеснялась его благодарить.

Вот и сейчас Тимофей сидел за кухонным столом и вырезал бумагу для форм, которые они одолжили у Никитичны. Соседка поворчала из-за их желания готовить в Страстную пятницу, однако, узнав причину, смилостивилась и поделилась жестяными формами.

— Я за мукой еще схожу, — Саша оторвалась от миски, в которой замешивала тесто, и улыбнулась Тимофею.

— Я принесу. — Предложил он, отложив в сторону ножницы.

— Не надо, ты главное формы нарежь, я всегда ненавидела это занятие, — Саша сморщила нос в гримасе, заставив Тимофея усмехнуться. — А пачку муки я и сама принесу, — поддавшись порыву, она наклонилась и нежно поцеловала его в щеку, оставив белый след муки. — Ой, прости. — Саша рассмеялась и предплечьем стерла полосу. — Я быстро.

Тимофей с улыбкой кивнул ей, покорно продолжив отмерять полоски бумаги под жестянки, служившие формочками. Через час он собирался уходить, чтобы отвести Мишу к отцу Николаю, как и обещал, и Саша надеялась, что к тому времени бумажных заготовок окажется достаточно.

Зайдя в небольшую кладовую, расположенную в веранде, она быстро нашла пакет с мукой и вдруг спохватилась, что до сих пор не достала изюм. Поиски сухофрукта заняли больше времени. Тимофей даже окликал ее пару раз, чтобы убедиться, что Саша не «заблудилась» по дороге. Она со смехом объяснила причину задержки. Наконец, обнаружив искомый пакет, и захватив муку, Саша закрыла кладовку и отправилась назад. Но замерла на пороге кухни, отчего-то не решаясь тот переступить.

Тимофей сидел все на том же месте, продолжая нарезать бумагу. Только теперь он негромко напевал песню. Саша никогда не слышала, чтобы он пел. Господи! Она даже не знала, что он, вообще, поет! Тем более — так. Может Саша и не была музыкальным критиком, но понять, что голос у этого мужчины великолепен — она оказалась в состоянии. Наверное потому и застыла, прислонившись к косяку кухонных дверей, с мукой подмышкой и изюмом, прижатым к груди, завороженно слушая простую песню, которая ее вдруг настолько затронула:

— Саш! Может, тебе помочь?! — вдруг замолчав, крикнул он.

Саша от неожиданности вздрогнула и выронила пакетик с изюмом.

— Ой! Не надо, я уже вернулась, — с растерянной улыбкой пробормотала она, отставив муку на стол и наклонилась за изюмом.

Тимофей с удивлением обернулся, но тоже улыбнулся в ответ.

— Извини, не хотел кричать, я думал, ты еще там. — Он прекратил свое занятие. — Что с тобой случилось?

— Ты пел. — Саша подозревала, что смотрит на него со странным выражением на лице, и видимо это заставило Тимофея сдвинуть брови. — Я просто никогда не слышала, как ты поешь. Даже не знала, что у тебя такой голос, — она облизнула губы и развела руками. — Очень красиво.

Тимофей прочистил горло и, кажется, смутился. Попытался отвернуться и снова вернуться к ножницам и бумаге. Но Саша подошла к нему и нежно обняла за плечи, опустив лицо щекой в его волосы.

— Почему ты раньше не пел? — почти шепотом спросила она.

Тимофей передернул плечами.

— Повода не было, — немного ворчливым тоном ответил он.

Но тут же неожиданно обхватил ее талию руками, уткнувшись лицом в живот Саше.

— Меня родители все детство заставляли ходить на вокал, мама считала, что у меня талант, и грех прятать такой голос, — немного глухо начал рассказывать он, с некоторым лукавством поглядывая вверх, на Сашу. — Но я всегда мечтал стать врачом, и в конце концов настоял на своем выборе. Мое пение свелось к душу, хорошему настроению, да праздникам в отделении. — Тимофей уже широко улыбался, словно воспоминания были ему приятны. — Ну, а в последние годы, — он опять передернул плечами, а в глазах мелькнуло совсем другое выражение. — Повода, да и желания как-то не было.

Саша не стала уточнять. Она и сама знала, что ощущает человек, когда его мечты рассыпаются прахом. Тут не петь, а выть, порой, хочется. Только никто себе не позволяет выворачивать чувства и душу наизнанку. Потому только обхватила лицо Тимофея ладонями и наклонилась, поцеловав в губы.

— А я согласна с твоей мамой, — легким тоном заметила она, продолжая ему улыбаться. — Такой голос — прятать действительно грех. Как это еще отец Николай не прознал, уверена, он на что угодно пошел бы, чтобы тебя в хор затянуть.

Тимофей с ужасом скривился.

— Там, наверняка, запрещено мужчин брать, не зря же одни старушки поют, — с нескрываемой надеждой пробормотал он. — Не вздумай Коле даже предлагать что-то такое. — Пригрозил он ей.

Саша рассмеялась в полный голос.

— Не буду. — Пообещала она. — Но при условии, что мне ты петь будешь, — с надеждой заглянула она ему в глаза.

Лицо Тимофея смягчилось.

— Тебе — буду. — Он кивнул, даже не споря.

Отпустил ее пояс и вернулся к своему предыдущему занятию, словно бы ничего особенного и не было.

Саша тоже вернулась к тесту. Только вот она не могла не думать над тем, что Тимофей только что приоткрыл ей еще один уголок своей души. И о том, что раньше никогда бы не подумала, что суровый Тимофей Борисович может настолько красиво петь. Сколько же еще нового ей предстояло узнать об этом человеке, о котором, казалось бы, у Саши давным давно сложилось мнение?

Глава 14

Заканчивали они с выпечкой уже поздно ночью. И хоть Миша, вдохновленный собственными кулинарными подвигами и созданными «шедеврами» из яичных белков, сахара, да разноцветной присыпки, просил и крашанки, Тимофей твердо настоял на продолжении завтра. Так как Саша полностью поддержала решение Тимофея, Мише осталось смириться, хоть не обошлось и без капризов. Мальчуган очень наглядно пытался продемонстрировать, что имеет свое мнение и, главное, свой характер. Однако, несмотря на свое желание помочь этому ребенку получить хоть частичку нормального детства, никто из них не собирался потакать капризам и позволять ему играть на их добром отношении. Потому, проигнорировав попытку истерики и успокоив Мишу, они отвели его к бабушке, вновь прячущейся у соседки от пьяного сына. Саша с удовольствием оставила бы Мишу и на эту ночь, но после его истерики, она хотела дать Мише время понять, почему ему отказали и что в любых отношениях важно слушать тех, кто рядом. Саша не знала, сумеет ли достичь этого, но после короткого, тихого совещания в кладовке с Тимофеем, получив его полную поддержку, все-таки, остановилась на этом решении. Напоследок, пожелав спокойной ночи, Мишу пригласили в гости на завтра.

А едва вернувшись домой, они без сил упали на кровать и переглянувшись — только улыбнулись. У обоих не осталось сил даже на разговоры. Хотя Саша честно попыталась подняться, что-то бормоча об уборке на кухне. Но Тимофей крепко обхватил ее руками и, обняв, прижал к себе, прошептав на ухо, что грех убираться в Страстную пятницу. Ей совсем не хотелось спорить. И в его руках было так тепло, так уютно — не было никакого желания куда-то идти и на чем-то настаивать. С горем пополам стянув с себя одежду, так и не размыкая до конца объятий, они тут же уснули.