Верность Отчизне, стр. 70

Мы обошли «Лавочкин» — отличный самолет облегченного типа, за номером 14. Еще издали виднелись надписи, выведенные белым с красной окантовкой: на левом борту — «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.», на правом—«От колхозника Конева Василия Викторовича».

Когда я приземлился на нашем аэродроме, летчики и техники окружили самолет.

— Теперь-то мы ваш «Лавочкин» везде увидим, товарищ командир. Не спутаем с другим, — говорили ребята из моей эскадрильи.

Они были правы. Не только наши летчики, но и немцы сразу замечали самолеты ведущих с подобными надписями и старались сбить. Поэтому и я и летчики эскадрильи теперь должны были действовать в бою еще продуманнее и решительнее, быть еще осмотрительнее.

То же самое сказал и командир, когда я по всем правилам доложил, что пригнал самолет.

— На этой машине благородные надписи, зовущие к подвигу, — продолжал он. — А вот по данным разведки стало известно, что на нашем участке появились фашистские охотники на самолетах, разрисованных черепами и костями, драконами и прочими эмблемами в эдаком же роде. Таких самолетов мы еще не встречали. Известно, что на них летают асы, сбившие немало наших самолетов и самолетов союзников. В бой охотники активно не вступают, действуют со стороны солнца, как правило — атакуют сзади сверху. Особенно выделяется одна пара — с черепами и костями на фюзеляже. Надо наказать асов, сбив хотя бы одного. Другим комэскам я уже поставил задачу отучить разбойников залетать в наше расположение. Ставлю ее и перед вами. Договоритесь с Евстигнеевым, как будете действовать: вам предстоит вылетать вместе.

С асами мы уже встречались не раз. Но теперь мне предстояло действовать еще внимательнее, еще точнее — промаха не давать.

К самолету, к каждому прибору и винтику, я всегда относился любовно и бережно. А сейчас чувствовал особенную ответственность за новую машину: ведь я знал, что рабочие и конструкторы будут следить за боевой работой машины, сделанной ими по заказу колхозника-патриота. А как он и его односельчане будут ждать от меня писем с рассказами о боях!

И я тут же, не откладывая, написал Коневу, что командование доверило мне отличную машину. Сообщив, что на моем счету сейчас тридцать семь сбитых вражеских самолетов, я обещал увеличить боевой счет в память о советских людях, убитых и замученных немецко-фашистскими захватчиками, обещал бить врага, как велит мне долг перед Родиной.

С рассветом я у нового самолета. Виктор Иванов уже осмотрел его и коротко доложил:

— Аппарат отличный, товарищ командир.

Мы еще раз вместе осмотрели его — ведь к старому я привык, уже знал все его особенности. Надо было познакомиться с новым. Образец один и тот же, но у каждой машины есть свои особенности. Долго я облетывал новый самолет в то утро и остался им очень доволен.

К полудню мы с Кириллом Евстигнеевым вылетели по приказу командира в район боевых действий: он — с шестеркой в ударной группе, я — с четверкой в прикрывающей.

Вскоре со стороны Ясс появилось около двенадцати вражеских истребителей. Заметив нас, враг стал уклоняться от боя. Евстигнеев погнался за ними, а я все внимание сосредоточил на задней полусфере. Замечаю: со стороны солнца приближаются две точки. Охотники! Надо действовать немедленно.

Командую:

— Разворот на сто восемьдесят градусов!

Ведущий вражеской пары лобовой атаки не принимает. Разворотом уходит вверх — на солнце. Ведомый же, очевидно, не успевает повторить маневр ведущего. Он с опозданием начинает боевой разворот у меня перед носом. Вот он поворачивается боком, и я отчетливо вижу черепа на фюзеляже. Важная, видно, птица! И ас допускает роковую для себя ошибку: опоздав с разворотом, подставляет брюхо под огонь моих пушек. Длинная очередь — и ведущему пришлось улететь одному: ведомый камнем рухнул вниз.

Отогнав группу истребителей, ко мне приблизился со своей шестеркой Евстигнеев. Мы продолжали вместе прикрывать наши войска. За время, отведенное нам для прикрытия, вражеские самолеты больше не появлялись.

«Не увлекайся сбитым!»

На нашем участке фронта — севернее Ясс — фашистское командование подбрасывало резервы со стороны Бухареста по шоссейной и железной дорогам. Очевидно, гитлеровцы намеревались нанести контрудар в районе Тыргу-Фрумос. Нам было известно, что в этот район они бросили много «Фокке-Вульфов-190».

Теперь при воздушных налетах фашисты предпринимали такой тактический маневр. Вперед выпускали «фоккеров». Сбросив бомбы, они связывали боем наши истребители. Затем прилетали пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87».

Передо мной поставлена задача: с группой в восемь самолетов прикрыть наши наземные войска в районе Тыргу-Фрумос.

У линии фронта мы встретили около тридцати «фоккеров». Часть их без бомб направилась к нам.

Бой принимаю. Его надо провести в быстром темпе: вот-вот появятся «юнкерсы». Враг явно хочет сковать нас боем и захватить господство в высоте. Но это ему не удается. Оно за нами.

Так и есть: спустя несколько минут подходит большая группа «Юнкерсов-87». Но нам уже известен маневр врага, и врасплох он нас не застиг.

Быстро оценив обстановку, передаю команду Паше Брызгалову:

— Прикрой от истребителей!

Врезаюсь в строй «юнкерсов». Я выбрал удачный момент: один «юнкерс» сбит. Остальные переходят в пикирование, неприцельно сбрасывают бомбы и улетают. Главное сделано: мы помешали бомбардировщикам.

Но тут сверху на нас наваливается несколько «фокке-вульфов». Имея запас скорости, быстро набираю высоту и сверху со своей четверкой накидываюсь на врага. Противник удирает. Время прикрытия кончалось — шли последние минуты. Даю команду — собраться. Появляется седьмой самолет — Никитина. Где же Паша? Снова передаю по радио:

— Сбор! Сбор!

Внимательно осматриваю воздушное пространство. Вот где Павел — в стороне Тыргу-Фрумос, выше меня! Гонится за истребителем. Но он попал в переплет: не замечает, что снизу к нему в хвост приближается другой, «Мессершмитт-109». Сомнений нет — охотник.

Спешу на помощь товарищу, но достать огнем «мессера» не могу, нас разделяет слишком большое расстояние. В таких случаях надо выручать словом:

— Паша, сзади «месс»!

Но он продолжал погоню. Вражеский летчик, гнавшийся за Пашей, открыл огонь.

Самолет Брызгалова загорелся. И Паша выбросился с парашютом.

К счастью, ветер нес его на территорию, освобожденную от врага. «Эх, Паша, Паша… Как же ты, такой сильный летчик, маху дал?!» — невольно твердил я, внимательно наблюдая за его приземлением. И горько и досадно было за него. Мы вернулись домой, когда он приземлился.

Только об одном летчики и говорили: «А вдруг Паша ранен? Оказана ли ему помощь?»

Больше всех тревожился Никитин. Он был очень непосредствен и не умел скрывать своих чувств. То и дело он подбегал ко мне:

— Как вы думаете, товарищ командир, Паша уцелел?

Я его успокаивал: ведь Брызгалов приземлился в расположении наших войск. Разумеется, ему сейчас же оказали медицинскую помощь, и он скоро вернется. Но на душе у меня было неспокойно.

Брызгалов и в самом деле вернулся на следующий день. Его привезли на «У-2». Голова у него забинтована. Гимнастерка забрызгана кровью. Глаза грустные, вид унылый.

Мы бросились к нему:

— Да ты ранен, Паша?

Он ответил, морщась от боли:

— Шальная пуля задела подбородок. Пробила мягкую ткань, кость цела. — И стал отрывисто рассказывать: — Я погнался за немцем — ясно, это был охотник. Во время разворота на солнце потерял его из виду. Слышу команду — собраться. Огляделся: нет ли тут его напарника? И вдруг услышал глухие взрывы. Стреляли по моему самолету. Царапнуло и обожгло подбородок. Не успел я опомниться, как самолет охватило пламя. Пришлось прыгать… Все вспоминались слова Семенова: «Не увлекайся сбитым!»

У Паши сорвался голос. Помолчав, он добавил:

— Машину загубил, чуть жизнью не поплатился. Теперь буду осмотрительнее.