Верность Отчизне, стр. 64

Рядом в хатах расположилась эскадрилья Амелина, а подальше—Евстигнеева.

Нас радушно встретила старушка, хлопотавшая у стола.

— Це моя жинка, — сказал старик.

Вдоль стен были устроены нары, аккуратно заправлены постели: о нас уже позаботились товарищи из БАО.

— А вот печка, — говорил старик. — Кто хочет кости погреть, можно и на печке.

— Мы еще молодые, дедусь, — шутили летчики.

— Да и без того погреться найдется, — продолжал наш заботливый хозяин, хитро подмигивая. — Я ведь от фрица горилку да сало припрятал. Все ждал, когда вас, сынки, попотчую.

— Бедовый у нас дед, — смеялись летчики.

Чтобы не обидеть старика, отведали горилку и сало.

Поблагодарив, я сказал за всех:

— Не обижайтесь, дедусь: нам пора спать. Встаем спозаранок.

…Наш аэродром был хорошо укатан, и мы, «выкраивая погоду», вылетали по нескольку раз в день на прикрытие наземных войск. Невдалеке прикрывали войска и авиаторы Первого Украинского фронта. По позывным мы узнавали боевых друзей из 2-й воздушной армии генерала Красовского.

Мы вели воздушные бои в районе Звенигородка — Шпола. Именно на этом участке фронта противник пытался прорвать кольцо окружения. Господство в воздухе мы удерживали прочно, но бои приняли ожесточенный характер.

30 января я три раза вылетал со своей эскадрильей в этот район, провел трудные бои. И когда мы вернулись в третий раз, нас ждало тягостное известие — в бою погибли Саша Колесников и Саша Кальянов. Вся наша боевая семья горевала, и больше всех Иван Колесников.

Братья до недавних пор были неразлучны, служили в одной эскадрилье, вместе летали. Их разъединили, и Иван все твердил, что враг не сбил бы ведущего — Сашу, если б они полетели вместе.

В этот же день моей эскадрилье представился случай отомстить за друзей. По приказу командира я вылетел в четвертый раз в тот же район. Облака затянули белесое небо, видимость была неважная. На фоне снежного покрова внизу отчетливо виднелись воронки — по ним нетрудно определить линию фронта. Внезапно я заметил белые самолеты. Они появились неожиданно, ниже нас. По белому фону разбросаны черные пятна: зимний камуфляж. Насчитываю 27 «юнкерсов». Звено летит за звеном. Они готовятся к бомбометанию по деревне Журовка, где было скопление наших танков. Передаю товарищам:

— Иду в атаку.

Противник, очевидно, понял, что мы его обнаружили. «Лапотники» начали удирать: рассчитывали скрыться на фоне снега и воронок. Быстро отправляю одного на землю.

— Вот тебе, гад, за Сашу Колесникова!

Смотрю — Мухин в удобном положении. Передаю ему:

— Бей! Прикрываю!

И Мухин стремительно атакует и сбивает фашистский бомбардировщик. За Сашу Кальянова.

Еще двух сбивают Жигуленко и Брызгалов.

Откуда ни возьмись — «мессеры». Тоже размалеваны: по белому фону темные полосы — в елку.

Завязываем бой. Очень хочется еще одного стукнуть! Пристраиваюсь в хвост к «мессеру», но он удирает в облака. Зато Никитин сбивает другого «мессершмитта». Так, прикрывая танкистов, мы наказали врага за гибель боевых товарищей. Не спасла фашистов маскировка.

Когда на аэродроме Никитина поздравляли со сбитым, он отвечал:

— Да я ведь только свой долг выполнял — прикрывал действия ведущего. Думал об одном: как бы не потерять его, отбить от него атаку и не столкнуться с «мессером».

Вечером обсуждаем тактику ведения боя с камуфлированными самолетами в такую погоду: по разведданным стало известно, что противник бросил сюда на усиление своей авиации асов из группы Удет. Сашу Колесникова и Сашу Кальянова, очевидно, и сбили камуфлированные асы.

Белые в черных разводах самолеты нам встречались потом не раз. И как правило, мы их били.

Служим Родине

Старики говорили, что весна пришла раньше обычного: в первых числах февраля снег начал таять. Вылетать на боевое задание удавалось только изредка, и то ранним утром, когда перепадали заморозки. К полудню аэродром раскисал. Взлететь было невозможно: колеса застревали в грязи и летчик рисковал, что самолет скапотирует — перевернется на спину.

Наши наземные войска ушли вперед и вели ожесточенные бои с контрнаступающим противником. А нас сковала распутица, и это нервировало.

Утром 4 февраля я, как обычно, пошел на КП узнать об обстановке и прогнозе погоды. По дороге встретил Ольховского, Семенова и Беляева. Они о чем-то оживленно разговаривали. «Чему это они радуются?» — удивился я. До меня донеслись слова Беляева:

— Вот все три наши героя в сборе.

Когда я подошел к ним, командир пожал мне руку:

— Сердечно поздравляю вас с присвоением вам высокого звания Героя Советского Союза. Беляев добавил:

— Высокое звание присвоено майору Ольховскому, капитану Семенову и вам, товарищ старший лейтенант. В нашей боевой семье теперь три Героя.

Уж не ослышался ли я? Да нет: весть уже молнией облетела аэродром. Ко мне подбежали летчики эскадрильи, механик Иванов. Друзья качают Ольховского и Семенова, качают меня. С трудом вырываюсь:

— Да подождите, ребята. Как-то не верится!

Все смеются, и я снова лечу вверх.

Несколько дней спустя к нам прилетел «У-2». Летчик искусно посадил его на травянистое покрытие — на улицу, у самых хат. «У-2» доставил нам газеты.

Я был у своего самолета, когда ко мне подбежал, размахивая газетой, Никитин:

— Вот смотри — «Красная звезда». Ваши фамилии карандашом подчеркнуты.

С невольным волнением беру газету. Перед глазами Указ Президиума Верховного Совета от 4 февраля 1944 года. Девяноста семи офицерам ВВС Красной Армии присвоено звание Героя Советского Союза. В длинном списке фамилий вижу и наши.

И все-таки мне как-то не верилось, что я, простой деревенский парень, получил это высокое звание. Хотелось поскорее делом ответить на награду Родины. Но, увы, мы были привязаны к раскисшему аэродрому.

…В ночь на 17 февраля была сильная пурга. А ранним утром к нам на аэродром пришел незнакомый летчик. Ночью выполнив задание, он приземлился невдалеке от нашего аэродрома на «У-2». Рассказал, что ночная легко-бомбардировочная авиация нашей воздушной армии в самый снегопад поднялась в воздух и нанесла удар по немецким войскам, сделавшим попытку выйти из «котла». Он спешил к себе в полк. Мы укатали полосу, и отважный экипаж на своем «У-2» поднялся в воздух.

А через несколько часов узнаем, что советское командование еще 8 февраля предложило окруженным немецким войскам прекратить сопротивление. Но противник отклонил ультиматум. Тогда наши войска начали генеральную атаку и сегодня, 17 февраля, несмотря на снегопад и вьюгу, завершили ликвидацию вражеской группировки из десяти дивизий и одной бригады в районе Корсунь-Шевченковский.

Получаю высокую награду

Полку надо было во что бы то ни стало перебазироваться ближе к наземным войскам — на аэродром в район Шполы. Но это оказалось невозможным: утром, когда немного подмораживало, мы делали попытку взлететь, но ничего не получалось.

Однажды в небе над аэродромом появился «Лавочкин». Вот он заходит на посадку, выпускает шасси. Летчики волнуются. Слышатся возгласы:

— Смотри, сейчас скапотирует!

— Увидите, сядет!

Посадка произведена мастерски. Из кабины вылезает стройный, высокий летчик. Да это командир авиакорпуса генерал-майор Иван Дмитриевич Подгорный! Он уже прилетал к нам в полк не раз. Командир полка докладывает:

— К боевым действиям полк готов! Но взлететь не может.

— Да, торможение сильное. Меня тоже на нос тянуло, — подтвердил генерал.

Они о чем-то недолго говорили, а потом вместе зашагали по проселочной дороге, наезженной за зиму санями. Она шла перпендикулярно к аэродрому.

Вернувшись, генерал Подгорный собрал комэсков у КП.

Поздравив летчиков с тем, что троим из нас присвоено звание Героя Советского Союза, и, пожелав полку дальнейших успехов он предложил нам завтра на рассвете взлететь с той самой грунтовой дороги, по которой только что ходил вместе с командиром полка.