Имяхранитель, стр. 10

ФЛАМБЕРГИ

На рекламу этого оружейного магазина («Эспадон» [2] – все, что нужно настоящему мужчине) Иван наткнулся совершенно случайно. И запомнил с первого раза. Да и мудрено было не запомнить. Рекламная тумба представляла собой большую овальную линзу из полированного стекла, внутри которой жило (иначе не скажешь) объемное изображение. Оно сразило Ивана наповал.

Дорогая вещь – подобные тумбы. Встречаются они нечасто, употребляются по преимуществу для государственно-пропагандистских целей. В них размещают классические агитки. Такие, как: «Люби своего Государя!» (парадный портрет монарха при регалиях или же домашний, на прогулке). «Чти Конституцию!» (гвардеец и рыбак, обнявшись за плечи, штудируют книжицу в синем сафьяне с золотым обрезом). «Уважай труд колонов!» (землекоп-безымянный с лицом туповатым, но открытым, хохочет, сидя на краю глубокой траншеи; в террикон выбранной земли воткнут блистающий заступ). И прочее в том же побудительно-патриотическом духе. Лишь самые крупные торговцы могут позволить себе использовать для завлечения покупателей чудо-витрину. Те же, что помельче, довольствуются арендой. Снимают тумбу на неделю-другую, зачастую в складчину.

Магазин для настоящих мужчин «Эспадон» принадлежал далеко не бедняку. Иван проторчал перед тумбой битый час, однако изображение не сменилось. Уходил он, вздыхая и оборачиваясь, с разбитым вдребезги сердцем. А внутри линзы осталось чудо. Чудо выглядело как невыразимо соблазнительная дева-воительница в ажурной золотой кольчуге. Кольчуга ничего девичьего, как будто, не скрывала. Но ничего, опять же, и не открывала явно. Толстенные косы падали воительнице на грудь (о, эта грудь!), талию, наверное, можно было обхватить кольцом из пальцев. Девушка опиралась на громадный двуручный меч с затейливой чеканкой по клинку и богатым эфесом. Приоткрытое гладкое колено, контрастируя с грозной сталью, казалось принадлежащим богине. Меч был не боевой, конечно. Парадный, а то и вовсе бутафорский. Зато красивый. Очень. Почти как девица.

Взгляд, между прочим, у нее был…

А губы…

В общем, собирался Иван недолго. Тем же часом заказал билет на ближайший «сквозной» поезд, провел в нетерпении два исключительно долгих дня и покатил в Арин. Три часа неги в кожаном «мягком» купе, в компании с хрустальным окном во всю стену и прославленным кофейно-коньячным великолепием экспресса «Восток-Запад».

Сквозная, старейшая железная дорога внутри Пределов уже добрую сотню лет связывает древнюю перасскую столицу Гелиополис со столицей современной, четырехсоттысячной Пантеонией. Так же, как связывает столицы другая железная дорога, сравнительно новая и значительно более скоростная Кольцевая. Но кольцевой экспресс, шедший накануне, Иваном был решительно отвергнут. И вовсе не потому, что в нем не подавали коньяка (фирменным напитком для первого класса в кольцевом экспрессе была мадера). Дело в том что, двигаясь вдоль побережья, он далеко стороной огибал вотчину прекрасных амазонок, предлагающих настоящим мужчинам настоящее оружие.

Поезд вошел в Арин незадолго до полудня. Сто граммов коньяку, даже самого лучшего, были имяхранителю, что левиафану – крючок сельдевого перемета, однако голова чуть кружилась.

«Надо же, укачало», – подумал он, озираясь.

Длинный узкий перрон оказался почти пуст. Каланча-городовой, троица носильщиков, глядящих на безбагажного Ивана, как на кровного врага, да маленькая дамочка в сине-белой форме с галунами и раззолоченной фуражке.

Кроме имяхранителя со «сквозного» сошла шумная компания патлатых ребятишек в ярких разноцветных лохмотьях. Но попутчики исчезли мгновенно, оставив после себя сильный запах апельсинов да визитную карточку лаймитов – пирамидальную бутылку с широким основанием. Каждая грань бутылки, украшенная фруктово-лиственным барельефом, имела свой цвет: оранжевый, лимонный, зеленый и померанцевый. Каждая символизировала одну из разновидностей обожествляемых лаймитами плодов. Запах исходил тоже из бутыли. Над воронкообразным горлышком сейчас вздымался султанчик ядовито-рыжего пара, сносимый ветром прямиком на Ивана.

«Отравители», – укоризненно подумал он и отошел в сторону. Впрочем, помогло это не бог весть как – апельсинами пахло уже повсюду. Фимиама, милого их сердцу, лаймиты, как всегда, не пожалели. Поскольку твердо убеждены (об этом Иван узнал из яркой книжицы, забытой или подброшенной кем-то в купе): такие воскурения чрезвычайно добродетельны. Они приближают грядущий Золотой век. Известно же, что бесчисленные миры, подобные плодам, зреют на вселенском цитрусовом дереве, с которого и падают время от времени. И тогда из семян, созревших внутри плода, прорастают новые, лучшие и прекраснейшие деревья-вселенные. Себя лаймиты (в просторечии лимонады) считают не то означенными семенами, не то оболочкой семян, оберегающей зародыши мирозданий от плодовых вредителей. А то и вовсе черноземом, удобрением для чудесных ростков. В этом Иван так до конца и не разобрался. Книжица давала слишком уж путаное объяснение. Да и, сказать по чести, углубляться в космологию странного верования ему совсем не захотелось. Зато он отлично запомнил утверждение, будто лаймизм слывет в высшей степени миролюбивым, а главное, безвредным верованием.

Для тех, кто не имеет аллергии на цитрусовые, мог добавить Иван.

Городовой нехотя двинулся к бутылке, вытаскивая откуда-то из-за спины плотный пакет. «Уже ученый», – отметил имяхранитель.

Дамочка, соорудив на миленьком лице строгое выражение, неотрывно изучала циферблат станционных часов. Фуражку она придерживала за блистающий козырек пальцем – иногда слабый ветерок, словно опомнившись от дремы, рвал всерьез. Станционные часы имели традиционно четыре стрелки. Самая длинная из них (и самая никчемная, по мнению Ивана), пятиминутная, прыгнула, утверждаясь на XI. Дамочка торжественно воздела руку к колоколу и пробила отправление. Экспресс отбыл. В четверть пятого он, высадив основную массу пассажиров в Пантеонии, прибудет в конечную точку маршрута, на станцию с забавным названием Котята. Иван, для которого эта станция ассоциировалась с чем-то уютным и домашним, даже чуточку пожалел, что пришлось сойти здесь.

«А впрочем, – подумал он, – быть может, и не стоит мне туда ездить. Не пришлось бы разочароваться…»

Арин, расположенный внизу по склону Олимпа – так, во всяком случае, виделось Ивану от вокзала, – был городишком совсем небольшим. И пройтись под горку пешечком, сейчас, по прохладце, не составляло труда. Однако возникала серьезная проблема, как найти «Эспадон»? Адрес у Ивана был, но какой от него прок в незнакомом городе, пусть даже маленьком. Спрашивать прохожих? Не каждый захочет разговаривать с обломком.

Городовой успел куда-то исчезнуть вместе с лаймитской газовой «бомбой». Дамочка, снявшая фуражку, оживленно болтала с носильщиками, а в здание вокзала заходить почему-то не хотелось. Оно стояло в двух шагах, очень чистенькое и опрятное, пронзительно голубое. Но Ивану казалось, что внутри непременно пахнет подкисшим пивом и остывшими расстегаями с бараньими потрохами, спят на скамейках ничьи колоны, и кто-нибудь потный, нагруженный чемоданами, злобно и бессмысленно ругается с кассиром. И в справочной, разумеется, восседает глуповатая и потому безнадежно молодящаяся фальшивая блондинка с безвкусно подведенными глазами, которая тут же примется с ним кокетничать, а дороги к «Эспадону» объяснить толком не сумеет.

Скорей всего, такого не было. Но – казалось, и это останавливало его.

Обогнув здание, он побрел на привокзальную площадь. Городского транспорта Иван не любил в принципе и все-таки направился к стоянке таксомоторов. Рассчитывать на то, что форейторы подскажут дорогу, конечно, не стоило. Довезут – это да. Довезут со всем удовольствием и с ветерком. Зато махнуть рукой, хотя бы обозначив направление, даже не подумают. Оскорбятся еще, глядишь. Но… мало ли, авось да посчастливится каким-нибудь образом.