Блистательные неудачники, стр. 16

Ф. долго вглядывался в рекламные картинки, а мне хотелось продолжить заниматься тем, для чего мы там уединились, – возиться, ласкать друг друга в душной пыли, сравнивать длину волосков, наслаждаться общением с другом и сжимать в руке два члена: один знакомый и жаждущий, другой – теплый и странный, живая плоть по всей* длине. Но глаза Ф. затуманились, и дрожащими губами он прошептал:

– Эти слова всегда сияют в небе. Иногда они даже видны, как месяц днем.

Свет дня мглисто угасал за покрытыми сажей стеклами крыши. Я молча ждал, пока настроение Ф. изменится, и, должно быть, заснул, потому что вскоре вздрогнул от звука ножниц, которыми Ф. что-то резал.

– Что ты там стрижешь, Ф.?

– Объявление Чарльза Аксиса вырезаю.

– Хочешь его послать?

– Пошлю, чтоб мне провалиться.

– Но это же для худых ребят. А мы жирные.

– Не суй свой нос в чужой вопрос.

– Мы же жирные, Ф.

Плюх! Шлеп! Бац!

– Жирные.

Хрясь! Трах! Бум!

– Жирные жирные жирные жирные!

Я чиркнул спичкой, которую стянул где-то, и мы оба склонились над упавшим на пол комиксом. Справа от объявления была помещена фотография мужчины, державшего в руках плакат с надписью: «Мужчина самого совершенного телосложения в мире». Ох, как же я это отчетливо помню! Он красовался на отрывном купоне в безупречно сидевших плавках.

– Глянь-ка, Ф., ведь этот малый – лысый.

– Но я-то волосатый. У меня же волосы растут.

Кулаки у него, как кувалды, улыбка – ослепительная, вид несерьезный, игривый, и на нас ему в высшей степени наплевать, может, он даже слегка полноват.

– Глянь на снимок повнимательнее, Ф. У него на брюхе мышцы вялые.

– Жирноват, все путем.

– Но…

– Жирный он, жирком заплыл. Раскрой глаза! Посмотри на его лицо. Оно такое же, как у Гуттаперчевого Человека. Чарльз Аксис хочет стать нашим дядюшкой. Он такой же разгильдяй, как и мы, он живет на тех же страницах, что Гуттаперчевый Человек. Или до тебя не доходит, что он с Гуттаперчевым Человеком заключил мир? И с Голубым Жуком. И с Капитаном Марвелом тоже. Неужели ты не понимаешь, что он верит в сверхъестественный мир?

– Ф., мне не нравится, когда у тебя глаза начинают блестеть, как сейчас.

– Жирный! Жирный! Он один из нас! Чарльз Аксис за нас! Он с нами против Голубого Жука, Ибиса и Чудо-Женщины!

– Ф., ты снова пошел чушь пороть.

– Смотри, тут есть адрес Чарльза Аксиса в Нью-Йорке, видишь, дом 405 по 34-й Западной улице, Нью-Йорк 1! Или ты думаешь, он про Криптон не знает? Ты не видишь, что ли, как он страдает у внешних пределов пещеры Бэтмена? Разве есть еще кто-то, кто сравнится с его фантастическими мускулами?

– Ф.!

– Чарльз Аксис – само сострадание, он – наше жертвоприношение! Он призывает худых, но имеет под этим в виду всех – и жирных, и худых; он зовет худых, потому что жирным быть хуже; он нарочно к худым обращается, чтобы жирные услышали и смогли к нему прийти незаметно!

– Слезь сейчас же с подоконника!

– Чарльз! Чарльз! Чарли! Я к тебе иду, я иду к тебе, чтобы быть с тобой на печальной стороне мира духов!

– Ф.!

Ба-бах! Хрясь! Бздынь!

– Ух! Хрясь!

– * # #! Спасибо тебе, дружок, ты мне вроде как жизнь спас.

Это был последний раз, когда я пытался бороться с Ф. В уединении своей комнаты он каждый день уделял Чарльзу Аксису пятнадцать минут. Жирок с него спал или перешел в мышцы, объем груди увеличился, он уже не стеснялся в раздевалке перед уроками физкультуры. Как-то раз на пляже, когда мы загорали, сидя на узеньком полотенце, здоровенный малый в ослепительно белых плавках бросил Ф. в лицо пригоршню песка. Ф. только улыбнулся. Огромный мужик остановился, упер руки в боки, потом слегка подпрыгнул, как футболист, когда мяч ввели в игру, и снова бросил песок ему в лицо.

– Эй! – крикнул я. – Хватит нам в морду песком швыряться! Ф., – шепотом добавил я, – этот малый самое больше дерьмо на всем пляже.

Амбал глянул на меня как на пустое место. Он обхватил сильное запястье Ф. своей здоровенной лапищей и рывком поднял его на ноги.

– Слушай сюда, – прорычал он, – я б тебе рожу расквасил… только ты такой тощий, что, боюсь, усохнешь весь и испаришься.

– Почему ты дал ему над собой издеваться?

Когда малый отвалил, Ф. кротко опустился на полотенце.

– Это был Чарльз Аксис.

– Но ведь этот мужик – самое большое дерьмо на всем пляже.

30

Записка! На дне ящика из-под фейерверков я нашел записку.

Дорогой друг

Включи радио

Твой дорогой покойный друг

Ф.

На дне. Как же он хорошо меня знал! Я приложил это послание (написанное на телеграфном бланке) к щеке. О Ф., помоги мне, потому что могила меня разлучила со всеми, кого я люблю.

РАДИО:…для миссис Т. Р. Вубуски, проживающей по адресу: улица Кланрэналд, дом 56784, для трех медсестер из общежития Баркле. Вы знаете, от кого для вас прозвучит этот отпадно-заводной диск Гэвина Гэйта и Богинь, – и не забудьте, что в течение часа нашей передачи «С ранним утром» вы можете обратиться к нам по телефону с просьбой исполнить любимое произведение ваших близких…

УДАРНИК ВАРИТ КАШУ: ШШИК шшик шшик ШШИК шшик

ЭЛЕКТРОННАЯ МУЗЫКА: Зунга зунга зунга (обет нескончаемой пульсации нескончаемого полового акта)

ГЭВИН ГЭИТ: Я мог уйти зунга зунга зунга (конечно, времени у него немеряно – он прошел долгий путь, чтобы поделиться с нами этим жестоким откровением) сказав (биение электронного пульса) я тебя предупреждал

БОГИНИ: предупреждал (взвод чернокожих красоток, которых его люди набирали у разгромленных евангелических алтарей; с беспричинной ненавистью и ослепительно белыми зубами они заманивают меня в расставленные сети)

ГЭВИН ГЭЙТ: Я мог сказать на весь мир прокричать что тебе он принесет боль и печаль

БОГИНИ: боль и печаль

ГЭВИН ГЭЙТ: Если б я мог сбежать

БОГИНИ: Ахххххххххххххххххх

и сказать

Ахххххххххххххххххх

тебе будет хорошо

Ахххххххххххххххххх

теперь

Ахххххххххххххххххх

Ахххххххххххххххххх

(СТОП!)

ГЭВИН ГЭЙТ: Но я знаю, когда больно тебе

УДАРНИК: Бум!

ГЭВИН ГЭЙТ: ты разве не знаешь? тогда больно и мне

БОГИНИ: тогда больно и мне (раньше они парили по высотам вселенских любовных страданий, а теперь спустились с них в одинаковых костюмах, более подтянутые, как будто дали обет не впадать в крайности роковых страстей, та / та / та)

УДАРНЫЕ ВЗЛЕТАЮТ НА ПЯТЬ СТУПЕНЕЙ. ГЭВИН ГЭЙТ ВЫХОДИТ ИЗ СВОЕГО УГЛА НА ВТОРОЙ РАУНД. ОН БУДЕТ ДЛИТЬСЯ ДО СМЕРТЕЛЬНОГО ИСХОДА. БОГИНИ ГОТОВЫ ЗАСОСАТЬ ПОБЕДИТЕЛЯ ДО СМЕРТИ.

ГЭВИН ГЭЙТ: Я б мог сказать и предсказать что тебя это ждет (Кто ты такой, Гэвин Гэйт? Странные у тебя замашки. Ты, наверное, прошел через тяжкие испытания и слишком много знаешь. Как какой-то король дворовый, ты берешься своим трущобным подданным издавать законы)

БОГИНИ: тебя это ждет (они расстегивают блестящие лифчики и надвигаются на трепетное сердце как эскадрон камикадзе)

ГЭВИН ГЭЙТ: Когда ты ушла и повернулась ко мне спиной

БОГИНИ: ко мне спиной

ГЭВИН ГЭЙТ: Я молил тебя, детка (Сила его бесспорна, войска приведены в боевую готовность, теперь он может нас оплакивать) О, нет!

Пожалуйста, молю тебя, пожалуйста!

БОГИНИ: Ахххххххххххххххххх

Детка, не уходи!

Я знаю, он принесет боль тебе

(Опять переход к прежнему стилю повествования)

НАЗИДАТЕЛЬНО-ГЛУХОЙ БОЙ БАРАБАНА

Ты разве не знаешь? тогда больно будет и мне

БОГИНИ: больно и мне

Ах

Ах

Ах

(Шаг вниз по мраморным ступеням, чтобы поднять голову)

ГЭВИН ГЭЙТ: Он говорил, что имел тебя как хотел (В какой-то грязной подворотне, где мужики собираются, чтобы поддать, Гэвин, должно быть, краем уха слышал, как это бывает)

БОГИНИ: Аххххххххх (Отмщение! отмщение! У всех уже месячные кончились, сестры?)

ГЭВИН ГЭЙТ: Пока длилась любовь, ты была

БОГИНИ: Ха! (Этим восклицанием они свой праведный гнев выказывают)

ГЭВИН ГЭЙТ: лишь еще одной забавой

Ох, я, ох-ох-ох

может, я и дурак (Но мы-то знаем, что ты не дурак, и я не дурак, коль скоро мы имеем дело со священной материей. О Господи! Любое состояние любви наделяет силой!)

что люблю тебя так, как люблю

БОГИНИ: так, как люблю (Прелестная реплика. Теперь они просто бабы, разомлевшие и взмокшие, раскорячились на балконах и поглаживают себя, поджидая своих мужиков)

ГЭВИН ГЭЙТ: Или ты не знаешь,

Что даже у дураков есть чувства?

Так что, детка.

БОГИНИ: Аххххххххх

ГЭВИН ГЭЙТ: Вернись (приказ)

и дай мне осушить (надежда)

слезу (неподдельное горе)

в твоем глазу (один глаз, милая, всего один глаз зараз)

ГЭВИН И БОГИНИ БИЧУЮТ СЕБЯ ЭЛЕКТРИЧЕСКИМИ ПРОВОДАМИ

Потому что я никогда не сделал бы тебе больно

БОГИНИ: не сделал бы тебе больно

ГЭВИН ГЭЙТ: Нет, нет, никогда не сделал бы тебе больно

БОГИНИ: не сделал бы тебе больно

ГЭВИН ГЭЙТ: Потому что, детка, когда больно тебе

УДАРНИК: Бац!

ГЭВИН ГЭЙТ: Разве ты не знаешь? больно и мне

БОГИНИ: больно и мне

ГЭВИН ГЭЙТ: Мне тоже очень больно

БОГИНИ: больно и мне

ГЭВИН ГЭЙТ: Я никогда тебя не брошу

БОГИНИ: больно и мне

ПОСТЕПЕННО ОНИ ИСЧЕЗАЮТ – ЭЛЕКТРИКИ, ГЭВИН, БОГИНИ, ИХ СПИНЫ КРОВОТОЧАТ, ГЕНИТАЛИИ ПОКРАСНЕЛИ И ЗУДЯТ. ВЕЛИКАЯ САГА РАССКАЗАНА, ДИКТАТУРА ВРЕМЕНИ БЕССПОРНА, ОРГАЗМ ОБОЗНАЧЕН, СОЛДАТЫ МАСТУРБИРУЮТ, ГЛЯДЯ СКВОЗЬ НАВЕРНУВШУЮСЯ СЛЕЗУ НА ПРИКОЛОТЫЙ К СТЕНЕ ПОРТРЕТ КРАСОТКИ 1948 ГОДА, ОБЕЩАНИЕ ПОДТВЕРЖДЕНО.

РАДИО: Вы слушали Гэвина Гэйта и Богинь…