Бортнянский, стр. 58

Искусство нотопечатания всегда имело большое значение в культуре Российского государства. Нотные издания редки по количеству экземпляров и по характеру вложенного в них труда.

Поэтому каждое издание нот не только редкость, но и большая ценность. Сохранность древнерусских певческих рукописей и русских нотных изданий XVIII—XIX столетий — важнейшая задача ревнителей отечественной истории.

Для решения этой задачи Дмитрий Степанович Бортнянский, как мы убедились, сделал в своей жизни немало благородных дел.

Глава 7. «Певец во стане русских воинов»

В ночь с 11 на 12 марта 1801 года произошло событие, изменившее ход истории в государстве Российском.

В Михайловском замке, в самом сердце Петербурга, не спасенный ни решеткой ограды, ни толстыми метровыми стенами, ни ближними слугами и камер-лакеями, ни святостью, которой окружена коронованная особа, был убит император Павел I, разделивший судьбу своего невинного отца.

Как и все дела подобного рода, убийство происходило прозаично и в достаточной степени жестоко, в отличие от обряда коронования, проводящегося, так сказать, «под звуки фанфар».

Заговорщики — ближайшие друзья и соратники самого же Павла — проникли во дворец, надев парадные мундиры и обвешавшись орденами и лентами. Такая «торжественность» обеспечивала им почти беспрепятственный проход в спальню императора мимо постов совершенно изумленных и ничего не понимающих солдат охраны.

Граф Пален и подчиненные ему гренадеры окружили здание. Группа офицеров во главе с хитроумным Беннигсеном и фаворитом (!) императора Николаем Зубовым — родным братом последнего любимца Екатерины II — спешила к покоям обреченного. Шум, поднятый во дворце, сильно испугал трусоватого Зубова, он предложил повернуть назад и скрыться, пока не поздно. Многие заговорщики заколебались. Но вмешался более решительный Беннигсен:

— Как! Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые ведут нас к гибели.

— Но-о... — промямлил Зубов. Губы его дрожали.

— Жребий брошен, надо действовать. Вперед!

Наконец офицеры ворвались в спальню. Все были сильно возбуждены. Зубов подбежал к постели, но она... оказалась пуста.

— Он убежал! — вскричал Зубов, словно его ужалила змея.

Заговорщики стали рыскать по комнате. И тут вдруг кто-то заметил несчастного императора, спрятавшегося за ширмой.

Так или иначе, через несколько минут все было кончено. На полу лежало бездыханное тело ненавистного многим Павла I. Наступило время царствования нового императора — Александра I.

Несколько часов спустя после убийства, когда из своей спальни вышла, шатаясь, пораженная случившимся императрица Мария Федоровна, тот же Беннигсен как ни в чем не бывало подал ей руку, помог спуститься с лестницы и посадил в карету. Ненавидевшая его императрица была в тяжелом состоянии, потому и приняла предложенную ей руку, быть может, даже и не поняв, кто идет с ней рядом.

Когда происходило это событие, двор и Петербург, ничего не подозревая, мирно спали. Мирно спал и Дмитрий Степанович Бортнянский в доме капеллы, на берегу еще не освободившейся от серого грязного льда извилистой Мойки.

Однако с этой ночи наступил настоящий конец XVIII столетия в истории России. Утро 12 марта 1801 года становилось, по сути, первым утром грядущего во всей своей силе, противоречивости и великолепии века XIX.

Вдовствующая императрица-мать Мария Федоровна действительно глубоко и трагично переживала насильственную смерть мужа. Правда, он и ей порядком досаждал. А в последние годы так и вовсе забыл о своих семейных обязанностях. Много она натерпелась.

Мучила ее неопределенность положения. Какую роль ей избрать теперь в свете? Выказывать свою радость об избавлении от мужа? Или, наоборот, нарочно носить траур?

Впрочем, в конце концов, она была рада тому, что на престол взошел ее сын. Ведь она оставалась все еще «императрицей». Могла и имела право влиять на юного государя. Вершить дела.

Но все-таки ей было тяжело и скорбно. Совесть мучила, словно это по ее указке скрутили шарф на горле покойного безжалостные стальные руки.

С этого времени Мария Федоровна увлеклась благотворительностью. Выступала в защиту сирот, строила на свои средства воспитательные и инвалидные дома, больницы. Это, казалось ей, смягчит нрав сына и принесет упокоение праху мужа, да и ей самой.

Придворная капелла попала под влияние Марии Федоровны также не случайно. Благотворительные службы и концерты всегда сопровождались ее певчими. Старый музыкальный наставник и в какой-то мере друг, ныне руководивший капеллой, Дмитрий Степанович Бортнянский пользовался, как и прежде, полным покровительством и попечительством императрицы. Для нее музыка композитора была словно память о лучших днях ее молодости, благополучия в семейной жизни, о днях, проведенных в концертных залах Павловска и Гатчины. За эту память, разрушенную безжалостной поступью времени, она готова была отдать многое...

Статс-секретарь Марии Федоровны Григорий Иванович Вилламов в жизни Бортнянского играл роль придворного ангела-хранителя. Зная о расположении императрицы к композитору, Вилламов предельно внимательно относился к его запросам, старался быть добрым и распорядительным. Именно он доставлял Дмитрию Степановичу хорошие вести о том, например, что императрица соблаговолила решить выделить средства на строительство новых жилых корпусов для певчих капеллы или же что ею поручено передать управляющему капеллы тысячу рублей ассигнациями для раздачи служащим.

— С вами, Дмитрий Степанович, — говаривала Мария Федоровна, — я всегда советовалась и буду советоваться впредь по вопросам музыки и живописи. Кто еще, кроме вас, знает и помнит вкусы нашего прежнего, павловского двора? Кто еще так понимает мои пристрастия? Не оставляйте меня. Вы должны помочь стареющей матери, убитой горем и никогда не знавшей личного счастья, дожить последние годы в покое. Никто, кроме вас, не сможет украсить мои домашние торжества.

Бортнянский выполнит эту просьбу, посвятит немало своих сочинений и будет постоянным неофициальным советчиком и помощником Марии Федоровны, пережившей его на три года и скончавшейся в 1828 году.

В XIX столетие российская музыка вступила с большим творческим багажом. Но — увы! — и с немалыми потерями. Словно по некоему зову, ушли один за другим из жизни многие известные композиторы.

1796 год. В начале августа Г. Р. Державин писал своему другу, поэту И. И. Дмитриеву: «Третьего дня Федор Михайлович Дубянский, переезжая с дачи своей через Неву, с компанией потонул...» Так трагически, по нелепой случайности погиб замечательный композитор, романсовый лирик, названный тем же Дмитриевым «нежным учеником Орфея». Державин, пораженный случившимся, написал стихотворение «Потопление», которое заканчивалось словами:

Эти строки уже перекликались с его предсмертной «грифельной одой», которую он начертает через два десятилетия за несколько дней до кончины.