Гильотина в подарок, стр. 1

Анатолий КОВАЛЕВ

ГИЛЬОТИНА В ПОДАРОК

Два месяца назад

Ничто не предвещало трагедии. В таких случаях потом говорят о предчувствиях, о предзнаменованиях, о сердце, которое не на месте. Чушь собачья! Я ни хрена не чувствовал сегодня утром! Слышите? Ни хрена!

Все шло как обычно. Будильник меня разбудил в девять. Сына обычно будит гувернантка или нянька – называйте как угодно. Она приезжает на электричке к десяти часам. А кухарка – к восьми, чтоб успеть приготовить мне завтрак. Ах да! Вы ведь не в курсе. Моя жена – балерина, и сейчас она на гастролях за границей. Удивляетесь, что у балерины ребенок? Бывает и такое. (Что я ей скажу, когда она вернется? Боже мой! Не могу себе представить…)

Так вот. Я, как правило, не дожидаюсь приезда гувернантки. В одиннадцать мне надо быть уже в фирме. Хоть я, конечно, и хозяин сам себе, но во всем люблю точность. А до города ехать час с небольшим. Знаю, о чем собираетесь спросить. Попрощался ли с мальчиком перед тем как уехать? Заходил к нему в детскую или нет? Не заходил. Для чего мне его будить? А что касается телячьих нежностей, поцелуев в лобик и прочего, то я противник такого воспитания! Мальчик должен стать прежде всего мужчиной!.. (Господи, что я говорю? Кем стать? Простите, никак не могу привыкнуть…)

Я позавтракал на кухне. Не люблю церемоний. Зинаида Ивановна (это кухарка) все время была рядом. Мыла посуду и все такое. Вас интересует, о чем я с ней говорил? О чем с ней можно говорить? Не о Древнем Риме, во всяком случае. Политикой, правда, она интересуется. Президента каждое утро чихвостит. А на что ей жаловаться-то? Она таких денег, какие у меня получает, сроду не видывала! Сегодня утром она не оригинальничала. Опять завела свою волынку. «Нет, – говорит, – ему дела до людей, а люди дохнут словно мухи!» Ей-богу, надоело!.. Наверх, в детскую, она при мне не поднималась. С мальчиком, кажется, вообще мало общалась. Только звала его к завтраку или к обеду. Хотя нельзя утверждать определенно. Я ведь целыми днями отсутствовал. Возвращался поздно. Часто ее уже не заставал. Она оставляет на кухне ужин и дает деру, чтобы не опоздать на электричку в восемь вечера. Иначе придется минут сорок околачиваться на станции.

Возможно, как-то и контактировала с ним в мое отсутствие, но мне казалось, что мальчик побаивается ее. Без повода никогда не заглянет на кухню.

Так вот. Когда я выехал за ворота, на часах было без пятнадцати десять. Я сказал пару слов охране. Уже не помню, что именно. Что-то обыденное. У меня на воротах стоят два оболтуса. Им постоянно приходится втолковывать прописные истины. Правда, через сутки их сменяют двое других, но ума от дежурства к дежурству не прибавляется. Да, чуть не забыл! Пересменка тоже в десять часов, одновременно с приходом гувернантки. Так что сейчас на воротах стоят новые охранники, а не те, с которыми я говорил утром. Думаю, это важно.

Несколько слов о гувернантке моего сына. Ее нанимала жена, поэтому я мало что о ней знаю. Жена непременно хотела, чтобы наш мальчик свободно изъяснялся по-французски. Каждый по-своему сходит с ума. Она постоянно покупала газету на французском, выходящую в Москве, и перечитывала объявления. Женщина, которую она нашла, жила несколько лет в Бельгии, работала там гувернанткой, хотя имеет музыкальное образование. Вернувшись на родину, дала объявление во французскую газету, надеясь устроиться в какую-нибудь дипломатическую семью. Мы ее перехватили. Она немного поупрямилась, пока не поняла, что эти жмоты французы никогда не дадут ей столько! В общем, жена осталась довольна выбором.

Эта самая гувернантка и позвонила мне на работу, как только я вошел в кабинет. И даже в тот момент, в момент звонка, я ничего не почувствовал.

Так вот, только когда я понял, кто звонит, тогда-то и прошиб меня холодный пот, но это уже нельзя назвать предчувствием. Она долго не могла объяснить, что произошло, только всхлипывала и твердила, как попугай: «Сергей Анатольевич! Сергей Анатольевич!»

Я в конце концов не вытерпел и закричал: «Да говори же, дура!» А может, что и покрепче. Уж и не помню.

Тогда эта овца бельгийская проблеяла: «Саше-еньку убили!»

Вам, молодой человек, не приходилось в жизни ничего подобного испытывать? Тогда вряд ли вы поймете мое состояние.

«Сейчас приеду», – казалось, не я сам, а кто-то ответил за меня.

Она еще успела спросить: «Милицию вызвать?»

Я категорически был против. Вы меня понимаете? Мой сын мог оказаться жертвой мафиозных игр. И милиции здесь делать нечего. К тому же присутствие милиционеров на моей загородной вилле не понравилось бы кое-кому из нашего круга.

Охранники тряслись, как в лихорадке, когда открывали мне ворота. Обе женщины – и кухарка, и гувернантка – вышли навстречу зареванные, с красными рожами. Я не стал их слушать, а сразу бросился наверх, в детскую.

Мой мальчик лежал тихо, как ангелочек. Я говорю банальности, потому что не нахожу слов. А кто может похвастаться красноречием в такие минуты? Личико у него было синее, язык высунут. На горле след от удавки… Простите, мне плохо… Просто х…во, если говорить по-русски. Можно, я закурю?

Мужчина лет сорока пяти, седеющий блондин с красивыми серыми глазами, холеный, гладко выбритый, достал из кармана пиджака пачку американских сигарет. Пальцы дрожали. Огонь из зажигалки никак не высекался. Наконец он закурил и поднял глаза на своего собеседника, которого упорно называл молодым человеком, хотя тому давно перевалило за тридцать.

Широкоплечий брюнет в белой рубахе с короткими рукавами, больше походивший на биржевого маклера, чем на частного детектива, ни разу не перебил убитого горем отца. Он слушал, наблюдал и анализировал свои наблюдения.

– Впрочем, вы сами все видели, – продолжал бизнесмен, глава солидной фирмы. – Вас мне рекомендовали как отличного сыщика, и я надеюсь…

– Милиции нам не избежать, Сергей Анатольевич, – ошарашил тот, – дело слишком серьезное. Это не кража со взломом, о которой вы могли бы не заявлять.

– Ну, знаете… – Он забыл имя, отчество детектива и просто махнул рукой. – Тот, кто мне вас рекомендовал…

– Не будем терять времени. Я позвоню своему другу, бывшему коллеге…

– Не надо никуда звонить, – выделяя каждое слово, произнес хозяин дома. – С милицией мы без вас разберемся.

Сыщик безразлично пожал плечами, давая понять, что это не его проблемы.

– Тогда разрешите мне допросить ваших женщин, а моему помощнику осмотреть дом?

– Конечно, конечно. – Сергей Анатольевич нервно загасил в пепельнице окурок. – Кроме того, сейчас подвезут моих охранников. Тех, что были с утра. Их вы тоже сможете допросить.

Широкоплечий брюнет-детектив недовольно прищурил глаза…

– Я вам полностью доверяю, – заключил бизнесмен. – Тот, кто мне вас рекомендовал, не может ошибаться.

Он поднялся из-за стола и направился к двери, но на полпути обернулся:

– Я буду у себя в кабинете, на втором этаже. Необходимо побыть одному. Если что-нибудь обнаружите – не стесняйтесь, входите без стука.

…Тот, кто рекомендовал частного сыщика Константина Еремина главе известной фирмы Грызунову Сергею Анатольевичу, ждал отчета. Он позвонил в сыскное бюро в обед, когда Еремин дожевывал бутерброд с ветчиной, закинув по-американски ноги на стол, и слушал радио «Ностальжи». Пел Адамо.

– Я не буду называться, – сказал Тот.

С тех пор как Еремин ушел из органов и открыл частное бюро, он в основном имел дело с «инкогнито»: ему доверяли распутывать сложные, «семейные» клубки. И не кто-нибудь, а чаще всего сами «папаши семейств». Со временем было уже непонятно, кто кого приручил: он их или они его? Во всяком случае на вознаграждение «папаши» не скупились, и Константин охотно брался за новые «семейные дрязги».