Рыцарь-маг, стр. 72

А когда открыл глаза, увидел бездыханное тело сарацина, сползающее к краю. На миг оно задержалось на краю, а потом сорвалось вниз.

И тут же на Герефорда кинулся последний оставшийся враг.

Они фехтовали осторожно, словно мечи были из хрусталя и оба боялись их разбить. На самом деле мужчины не просто понимали, а ощущали всем существом, что одно-единственное неверное движение — и недолгий полет оборвется в смертной тьме. Дик чувствовал себя немного увереннее, чем его противник, потому что одной ногой стоял в прямоугольнике выхода. Но, может быть, из-за этого сарацин, с которым он рубился, чуть сильнее хотел жить. Он держался на узком кольце ровной крыши, опоясывающем шпиль. Противник Герефорда сражался с остервенением, не отступая ни на шаг.

Дик был поглощен схваткой, которая даже для победителя при одном неверном движении могла закончиться гибельно, и потому не видел, как Серпиана, легко пройдясь по коньку, спрыгнула на ровный участок крыши, неторопливо добралась до сражающихся и осторожным движением, напоминающим жест косарей, мечом подсекла сирийца под колени. Он пошатнулся и полетел вниз. Молодой рыцарь от неожиданности подался назад и вцепился в косяк низенькой дверки.

Они посмотрели друг на друга.

— Ну что? — спросила она на удивление спокойно.

— Больше не делай так, ладно? — попросил он, едва переводя дыхание.

— Как?

— Ты меня прекрасно поняла.

Он взглянул на нее строго и сдержанно, и девушка опустила глаза.

Глава 20

К вечеру замок прибрали от трупов и крови, обыскав город, натащили груду провизии и принялись жарить мясо на огромных кострах. Разумеется, королю и знати яства готовились чуть более затейливые. Из подвалов выкатили бочонки — какое-то время город был в руках христиан, которые, конечно, немедленно обзавелись тем, что можно пить, а сарацины еще не успели избавиться от «перебродившего сока от лозы». На пиру заставили прислуживать пленников, а англичане отдыхали и веселились.

Утолив голод, подвыпившие сеньоры захотели насладиться какими-нибудь зрелищами. Армия, конечно, путешествовала без акробатов, менестрелей и танцоров, но уж какой-нибудь парнишка, способный спеть одну-две песенки, всегда найдется, как найдется и тот, кто сможет играть. Лютню в поклаже короля возили всегда.

У короля горели глаза, и по его лицу разливалась блаженная улыбка. Еще немного — и он предложил бы сыграть и спеть сам, хоть это и не соответствовало его королевскому сану. Но воины указали на подходящего оруженосца, который умел управляться с инструментом и неплохо пел. Юноша зарделся как маков цвет, начал было отказываться, но королю не отказывают, и потому возражения застряли в горле.

— Давай-давай, — подбодрил Ричард. — Что-нибудь веселенькое.

Оруженосец, неловко оправляя потертый камзол весь в пятнах и потеках пота, присел с лютней на скамеечку, поставленную сбоку. Сарацины, морщась, разносили кувшины с вином и огромные блюда с мясом. Серпиана, сидевшая рядом с Диком, никем не узнанная, с любопытством поглядывала на задумавшегося над струнами юношу, на завитки его волос, падающие на лоб. У оруженосца были длинные волосы и огромные глаза, которые выглядели странно на суровом, угловатом лице с квадратным подбородком. Он перебирал струны покрасневшими, опухшими, видимо, от удара, пальцами, приноравливаясь к хоть и хорошему, но незнакомому инструменту.

— Он нас сейчас всех усыпит! — смеялись за столом.

— Эй, певец, давай-ка шевели языком!

— Оруженосец, тебе голос в бою отшибло?

— Тебе нравятся такие юные и томные? — ревниво спросил Дик Серпиану, нагнувшись к самому ее уху.

Девушка покосилась на него с укором:

— Он какой угодно, но только не томный.

— Тебе нравятся такие, как он?

— Мне нравятся такие, как ты, когда не задают дурацких вопросов.

Он тихонько фыркнул и отвернулся.

Оруженосец наконец собрался, заиграл, а потом и запел.

Джоанна, Джоанна качнула головкой,
Джоанна, Джоанна притопнула ножкой,
В такт лютневым струнам захлопав в ладошки,
Отставив в сторонку с цветами лукошко.
Цветы волосами Джоанны укрылись,
Танцуют ромашки и листья полыни.
Джоанны, Джоанны глаза засветились,
И щеки румянцем пунцовым покрылись.
Поет музыкант: «О Джоанна, Джоанна!
Пусть даст поцелуй мне принцесса Джоанна».
Но как мотылек упорхнула Джоанна,
Красавица-греза Джоанна, Джоанна.
«Джоанна, Джоанна» — так пели мне струны.
В глазах музыканта — печальные думы:
«Джоанна, Джоанна, зачем на дорожке
Оставила след своей маленькой ножки!»

Он закончил песню и умолк. Те рыцари, что познатней, готовы были разразиться насмешливым хохотом, менее знатные и, как следствие, более романтичные покосились на смелого оруженосца с любопытством. Им было очень интересно.

Ричард, слегка нахмурив брови, смотрел на певца с мрачным ожиданием.

— Ну и что это значит? — спросил он. — Что это значит, а?

— Я хотел сказать только о том, что самая прекрасная женщина Англии — это принцесса Джоанна, — решительно, гордо подняв голову, заявил оруженосец. Судя по выражению лица, голова его была набита всевозможными принципами, романтическими правилами и самыми возвышенными представлениями об обязанностях рыцаря. Наверное, ему и в голову не приходило, что король может на него разгневаться.

— Самая прекрасная женщина Англии — королева Беренгера, — прогудел граф Бигорры, дежурный льстец.

— Что ж, я готов биться, отстаивая честь прекрасной дамы, — заявил оруженосец.

«Боже мой, какой птенец», — подумал Дик, закатывая глаза.

— Рыцари не бьются с оруженосцами, — спесиво ответил граф.

— Молодому человеку стоило бы следить за своим языком, — заметил Монтгомери. — В присутствии суверена позволено вызывать на бой лишь с его разрешения.

Дик взглянул на Ричарда и заметил в его взгляде интерес. Львиное Сердце с любопытством следил за разговором, и в глубине его сознания зарождалась какая-то мысль. Он еще и сам не понимал, что его осенило; действительно, ведь Иоанна еще довольно молода, более или менее красива, ее же вполне можно выдать замуж. Конечно, не за какого-то оруженосца, но... Король оглядел певца, который понравился ему своим звонким чистым голосом, и осведомился.

— Как тебя зовут, юноша?

— Тома Моиссо, сын де Тараскона.

— А, да-да. Барон из Лангедока. Который сын?

— Пятый, — смутившись, пробурчал оруженосец.

— Так-так... Ты уже рыцарь, юноша? — спросил Ричард, прекрасно зная ответ.

— Нет, государь.

— Хм... В таком случае, на что же вы рассчитываете, молодой человек?

— Принцесса Джоанна — прекрасная дама, честь которой я буду отстаивать, — промямлил растерянный Тома Моиссо.

— Насколько я помню, разрешения на это у меня, ее опекуна, ты не спросил. Нехорошо, о подобных правилах такому молодому человеку, как ты, Моиссо, не следует забывать.

— Да, ваше величество.

— Ступай. — Король обвел взглядом разочарованных рыцарей. Графы и герцоги ожидали, что юноша сейчас получит на орехи, а они полюбуются великолепным разносом. Чем не увлекательное зрелище? — Кто-нибудь еще хочет? Нет?

Пели многие, но Дик уже никого не слушал. Ему почему-то вспомнилась принцесса Иоанна, грустная вдова короля Сицилии. Не повезло девушке в жизни. Она слишком молода, чтоб быть вдовой. Впрочем, может быть, король и соберется выдать ее замуж. Дай-то бог, чтоб принцессе попался хороший муж, чтоб ей, наконец, повезло. Герефорду было очень жаль сестру короля Английского. Он видел ее всего несколько раз с того разговора на галере возле Кипра. Иоанна целыми днями сидела в покоях своей невестки, королевы Английской. По сути, она была всего лишь одной из придворных дам Беренгеры.