Рыцарь-маг, стр. 65

— Ага. В Йорке что, плохо с кузнецами или как?

Зарычав, Бальдер кинулся вперед, Дик отскочил с дороги и обрушил свое оружие на Йорка, не слишком рассчитывая на успех. Противник успел подставить меч, но неудачно. Скользнув по металлу, клинок наискось прошелся по незащищенной голове и смахнул лоскут кожи с волосами. Кровь мгновенно залила лицо изумленного Бальдера, и рыцарь-маг пожалел, что у него в руках не меч лорда Мейдаля, а обычный нормандский меч, его прежний неразлучный друг, кстати, выкованный в том же Йорке. Если бы магический клинок только коснулся Бальдера, тот был бы уже мертв.

Граф Йоркский развернулся и поднес руку ко лбу. Он смотрел на Дика с укором, и выражение лица не изменилось даже в тот миг, когда молодой рыцарь, не тратя времени зря, нанес противнику смертельную рану в грудь. Бальдер попытался ударить в ответ, но Герефорд легко защитился от клинка в слабеющей руке. Крови его враг потерял еще немного, ни один смертельный удар не убивает мгновенно, да и боли он, наверное, не чувствовал, потому что в схватке не до того. Но сознание, что рана нанесена и, должно быть, это скоро станет причиной смерти, заставляет ноги и руки наливаться неудержимой слабостью.

Дик отступил, молча глядя, как Бальдер падает лицом вперед, а потом обернулся к королю, с интересом наблюдающему за ходом поединка. Вопросительно поднял бровь.

Государь улыбался.

— Иди-ка сюда. — Плантагенет поманил его пальцем. Дик подошел, оставив умирающего Бальдера на том же месте, где он упал. — Ну-ну, значит, так ты обещал не ссориться с графом Йоркским?

— Я не провоцировал графа, ваше величество.

— Да, я видел. Ну так и что же? Ну-ну. — Ричард Львиное Сердце погрозил своему любимчику пальцем. — Ладно, я видел, как было дело.

— Граф не оставил мне выбора.

— Я сказал, что все видел, и довольно. — Король снова улыбнулся. — Мда, я, пожалуй, мог бы даровать тебе титул графа Йоркского. У Бальдера нет сыновей, только дочки, и те неказистые. Что же до прелестной Альенор, то она так и не родила ни одного ребенка... К ее счастью, я думаю. Полагаю, Бальдер не стерпел бы, если б эта потаскушка ко всему прочему принесла б ему бастарда в подоле. Да, я мог бы отдать тебе это графство. И красотку Альенор в придачу. Я слышал, у тебя с ней были шашни, верно?

Дик невольно поморщился.

— У меня есть невеста, государь. И это не Альенор.

— Подумай лучше. Ради такого богатого графства можно жениться и на шлюхе, особенно если она благородного рода. А Альенор весьма знатна. Она моя родственница по линии герцогов Нормандских. Впрочем, как знаешь... Что ты решил?

— Благодарю вас, государь. У меня есть невеста.

— Как знаешь. Значит, графство достанется кому-нибудь еще... Эй, Готье, распорядись, чтоб тело графа отнесли к его палатке. Его меч дай мне.

Меч был символом графства и власти над ним. Обычно он передавался от отца к сыну, но теперь, поскольку наследников мужского пола у Бальдера не имелось, король мог передать меч тому, кого счел бы самым подходящим графом Йоркским. Именно так он и собирался поступить.

К Дику подошел Трагерн и протянул другу ковш, полный темно-красного кипрского маврона. Где только достал...

— Держи. Перенервничал? Самое время промочить горло.

— Перенервничал? Что за слово? Я что, баба?

— А я перенервничал. Хоть и не баба. Когда ты запутался ногой в веревке.

— Я и не заметил, куда она потом делать. — Дик покосился вниз. Вокруг сапога больше не было никаких веревок.

— Куда-куда... — проворчал друид. — Уползла.

— Как это?

— Я сделал ее немного живой. Ну, пошли, что ли?

Дик рассмеялся и последовал за другом.

Глава 18

Королю Филиппу Августу до смерти надоела Сирия, осада города и постоянные ссоры с кузеном. Ему казалось, что Ричард каждый раз оставляет его в дураках, выставляет на посмешище — словом, обходится с ним не так, как следует вести себя с равным и тем более с сюзереном. Он не понимал, что в нем в первую очередь говорит зависть. Филипп завидовал хватке Ричарда, помогавшей ему получать солидные выкупы со всех противников, с которыми его сводила судьба. Он завидовал его репутации. И, конечно, бесился оттого, что его кузен-король владеет доброй половиной Франции. Стоило лишь кинуть беглый взгляд на карту, чтоб понять: владения французского короля, находившиеся под его властью, в то время представляли лишь два небольших осколка в пригоршне графств и герцогств, которыми владел король Английский.

Не без оснований Капетинг опасался, что самый могущественный из его вассалов рано или поздно просто «проглотит» своего сюзерена.

Франкские войска осадили Яффу. Поскольку Саладин сразу после резни под стенами Акры собрал войско и ретировался, сарацины сопротивлялись едва-едва. Они не чувствовали за спиной той поддержки, на которую рассчитывали жители Акры, поэтому дожидались лишь первого удобного момента, чтоб выторговать подходящие условия сдачи. И, разумеется, заслали послов к королю Английскому, слава которого медленно, но верно расползалась по Сирии, словно жирное пятно по скатерти.

У посланцев было оправдание, почему переговоры велись именно с Львиным Сердцем, — как раз незадолго до того Филипп Август был ранен. Рана оказалась очень легкой, совсем неопасной, но она стала причиной лихорадки, проникшей в тело сквозь порез. Два дня король метался в жару, а когда пришел в себя, еще несколько дней не мог подняться из-за слабости. Пока Капетинг не узнал о поведении послов, он был даже рад своему недомоганию, которое послужило прекрасным предлогом двухдневного отдыха от надоевших ему военных действий.

Но эта новость взбесила короля Франции. Предпочтение, которое сарацины отдали Плантагенету, — так он воспринял их поведение, — переполнило чашу терпения Филиппа Августа, и он заявил, что отправляется во Францию. Предлог был им придуман на ходу — дела с графством Фландрским, на которое вдруг стал претендовать бывший супруг его племянницы.

Третьего августа французские солдаты закончили снаряжать галеру и Капетинг взошел на борт. Накануне на прощальном пиру Ричард (который, сказать по правде, не слишком и огорчался, коль скоро кузен оставил в его распоряжении большую часть своего войска) много выпил, лез к Филиппу Августу обниматься и клялся в вечной верности. Его клятвы, данные в подпитии, стоили, конечно, еще меньше, чем данные в трезвом состоянии, — а их он часто нарушал, — но королю Франции пришлось в ответ произнести и свои клятвы. Он заверил, что, несомненно, подтверждает все свои обещания и все права Плантагенета, в том числе и на его владения во Франции. Короли обменялись драгоценными подарками и поцелуями, после чего с облегчением разошлись по своим шатрам — отсыпаться.

Вместо себя Филипп Август оставил герцога Бургундского, а с ним — большую часть своих войск и казны. Он увозил во Францию богатую добычу и надежды, связанные с тем, что Ричард, похоже, собрался надолго задержаться в Сирии. Капетинг надеялся, что к тому моменту, когда английский правитель наиграется в войну среди бесплодных скал и скудных рощ Палестины, ему уже некуда будет возвращаться.

А король Английский лишь с облегчением вздохнул, когда французские галеры растворились в густо-голубой дымке морского горизонта. Он был уверен, что Иерусалим скоро падет к его ногам, а Саладин либо погибнет, либо сбежит. И тогда вся слава и вся богатая добыча будут принадлежать ему. Тем более что лишь накануне до него добралось послание одного франка, владеющего местным языком и потому без труда узнававшего у окрестных жителей самые важные новости. От сирийцев, торговавших провизией на всем побережье, солдат узнал, что сарацины в большинстве своем оставили Иерусалим, поскольку султан собирает силы где-то на юге, близ Дарума.

Новость заставила английского короля ощутить приятный зуд в пальцах. Он разослал приглашения всем герцогам и графам, как английским, так и французским, пообещал им обильное угощение и хорошие вести.