Поколение «Икс», стр. 23

— Хорошо-хорошо, расскажу, — бурчит она. — Клэр говорила, что вы иногда рассказываете истории, так что надеюсь, вы меня не посчитаете за идиотку. Только пусть никто не острит, ладно?

— Спокойно, — говорю я. — Это и есть наше основное правило.

ПОМЕНЯЙ ЦВЕТ

Элвисса приступает к рассказу.

— Эту историю я назвала «Мальчик с глазами колибри». Пожалуйста, сядьте поудобнее и расслабьтесь, я уже рассказываю. Все началось в Таллахесси, Флорида, где я росла. Жил по соседству мальчик Кертис; он был лучшим другом моего брата Мэтта. Моя мать звала его Кертис-ленивец, потому что по жизни он шел неспешным шагом, говорил редко, а все только молча жевал своими квадратными челюстями сандвичи с болонской колбасой, да еще, если у него появлялось такое желание, дальше всех отбивал бейсбольный мяч. Молчал он просто офигительно. И все-все умел. Я, разумеется, влюбилась в Кертиса по уши в тот самый момент, когда грузовик с нашими вещами подъехал к нашему новому дому и я впервые увидела его — он лежал на соседском газоне и курил сигарету. Мать, как заметила, чуть в обморок не упала — ему, насколько я помню, тогда и пятнадцати не было. Я сразу же начала подражать ему во всем. Чисто внешне — я скопировала его прическу (и по сей день чувствую, что мои волосы в некотором роде принадлежат ему), нестираные футболки, немногословность и походку пантеры. То же самое проделал и мой брат. И мы трое провели вместе энный период (который я и посейчас считаю самым счастливым временем в своей жизни), гуляя по нашему микрорайону, который почему-то так и остался недостроенным. Мы играли в войну внутри длиннющих домов, обжитых пальмами, и ризофорой, и всякими зверюшками: в розовых ваннах на перинках из листьев лежали робкие броненосцы, воробьи влетали и вылетали в парадные двери, распахнутые прямо в раскаленное добела флоридское небо; дымчатые испанские лишайники затеняли окна. Мать, разумеется, цепенела при одной мысли об аллигаторах, но Кертис-ленивец заявил, что одной рукой уложит любого хищника, который вздумает на меня напасть. Естественно, после этого я с нетерпением ждала встречи с хищником.

В наших «войнушках» я всегда была сестрой Мейерс [36]и должна была перевязывать раны Кертиса, которые с течением времени стали подозрительно часто концентрироваться в области паха и нуждаться во все более изощренном лечении. Заброшенная супружеская спальня в глубоком тылу Забытого микрорайона стала нашим походным госпиталем. Мэтта посылали домой за пайком — пакетиками воздушного риса и солеными палочками «Космические». Тем временем я должна была подвергать пах Кертиса ритуальным лечебным процедурам, которые он изобретал сам. В их названиях отражалось пристрастие к бульварной прессе: «Трипольский массаж а-ля Херши» или «Грязевая ванна ханойской путаны». Кертис читал только журнал «Солдат удачи»; ну а мне названия этих процедур ничего не говорили, и только много лет спустя при воспоминаниях о тех днях стали вызывать смех.

В этой сказочной болотистой комнате меня лишили девственности, но проделано это было так нежно, что даже сейчас я считаю, что мне здорово повезло — по сравнению с тем, что рассказывали про свою дефлорацию очень многие мои подруги. Я отчаянно привязалась к Кертису, как может привязаться разве что юная невеста старшего школьного возраста. Когда его семья переехала (мне было пятнадцать), я две недели ничего не ела. Разумеется, он даже не черкнул мне открытки, да я и не ждала, это было не в его стиле. Без него я долго-долго ходила как потерянная. Но жизнь продолжалась.

Прошло, должно быть, лет четырнадцать, прежде чем воспоминания о Кертисе обрели статус безболезненных; я вспоминала его лишь изредка — ощутив знакомый запах пота, исходящий от какого-нибудь незнакомца в лифте, или видя мужчин с похожей мускулатурой — чаще всего то были парни, что стоят на обочинах автострад с картонками, на которых написано «Работаю за еду».

И вот несколько месяцев назад здесь, в Палм-Спрингс, со мной случилось нечто необыкновенное…

Я была в «Спа де Люксембурга. Я ждала постояльца, которому должна была продемонстрировать кой-какие алоэ-продукты, так что свободного времени у меня было до фига. Занималась я тем, что обитатели теплых мест проделывают редко, — лежала у бассейна, наслаждаясь солнышком. Передо мной в шезлонге сидел какой-то мужчина, но так как я вышла к бассейну с противоположной стороны, то не обратила на него особого внимания — заметила только, что это брюнет с хорошей стрижкой и красивым телом. Время от времени он начинал дергать головой вверх-вниз, а потом вправо-влево. Но не как паралитик, атак, словно то и дело замечал краем глаза что-то соблазнительное, и каждый раз вроде бы оказывалось, что он обмишурился.

И вот выходит из павильона минеральных вод эдакая богатая бабенка, натуральная Сильвия (Сильвиями Элвисса зовет богатых, хорошо одетых и удачно причесанных женщин), и семенит в своих туфельках-шмуфельках и платье от Лагерфельда прямо к парню, который сидит впереди меня. Что-то там такое мурлычет — уж не расслышала что, — а потом надевает золотой браслет ему на руку, которую он подставляет ей (язык жестов) с Таким огромным энтузиазмом, словно Сильвия ему не браслет напяливает, а прививку делает. Целует она его в эту самую руку, говорит: «Буду в девять», — и ковыляет себе прочь.

Меня разобрало любопытство.

Спокойно-спокойно я прохожу к бару у бассейна — ты, Энди, в этом баре работал, — заказываю самый изысканный коктейль розового цвета, а затем топаю обратно к своему насесту, по дороге исподтишка рассматривая парня. И когда я увидела, кто это, я, честно, чуть не померла на месте. Конечно же, это был Кертис.

Он был выше, чем я запомнила, пухлые полудетские щеки осунулись; тело у него стало мускулистое, боксерское, как у парней, покупающих на бульваре Голливуд одноразовые шприцы, — ну знаете, тех, которые с противоположной стороны улицы кажутся немецкими туристами, а как подойдешь поближе… Факт тот, что он весь был, как веревочками, оплетен белыми шрамами. И — бог мой! — мальчик не раз побывал в салоне татуировщика. На внутренней стороне левой ляжки красовалось распятие, через левое плечо грохотал локомотив. Под колесами локомотива размещалось сердечко, надтреснутое, как тарелка; другое плечо украшал букетик из игральных костей и гортензий. Парнишка, верно, многое повидал на своем веку.

Я сказала:,«Привет, Кертис», а он поднял голову и заорал: «Ух ты, черт возьми! Кэтрин Ли Мейерс!» Что дальше говорить, я не знала. Поставила бокал, села, подтянув к подбородку колени (этакая поза зародыша), в соседний шезлонг, уставилась на него, и стало мне тепло. Он привстал, чмокнул меня в щеку и сказал: «Я скучал по тебе, куколка. Думал, так и не увижу до самой смерти».

На несколько минут все вокруг растворилось в счастье. Но вскоре мое время вышло. Появился клиент. Кертис рассказал, что привело его в наш город, но я так и не въехала в подробности — какая-то киногруппа из Л.А. (ну-ну). Но все время, пока мы разговаривали, он не переставал крутить головой и коситься невесть на что. Я спросила, что он высматривает, а он кратко ответил: «Колибри. Может, расскажу вечером». Он дал мне свой адрес (квартиры, а не гостиницы), и мы условились вечером, в половине девятого, поужинать. Ну не могла ведь я у него спросить: «А как же Сильвия?», это было бы слишком. Даже зная, что ей назначено на девять. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я сую нос в чужие дела.

Итак, наступило восемь тридцать, восемь тридцать плюс еще чуточку. Дело было в тот самый вечер, когда случилась буря… помните? Я еле-еле добралась по адресу в ужасный, построенный в семидесятых район кооперативных домов возле Ракет-клаб-драйв, в продуваемой всеми ветрами части города. Электричество отключилось, уличные фонари тоже накрылись. Канализационные решетки, рассчитанные на потоп, уже начало заливать, на ступеньках перед домом я из-за этой темнотищи споткнулась. Квартира — триста какая-то — была на третьем этаже, так что пришлось подниматься пешком по черной, как преисподняя, лестнице и стучать в дверь — но лишь затем, чтобы не получить ответа. Я просто взбесилась. Повернувшись, чтобы уйти, я заорала: «Чтоб ты провалился, Кертис Доннели», — тут-то он услышал мой голос и открыл.