Нормальных семей не бывает, стр. 58
— Ладно, расскажу. Знаешь, что это будет?
— Нет.
— Вспомни семидесятый год, когда у нас в доме появились две новые спальни и новая ванна, — сказала Дженет. — Во время строительства был период — около недели — когда вместо стен оставались одни пустые проемы. По ночам я бродила по дому, из комнаты в комнату, проходя сквозь стены, как привидение. Это давало мне ощущение, что я — сверхъестественное существо, очень могущественное, и я даже сама не понимаю, почему это так на меня действовало. Так что, возможно, я хотела бы проходить сквозь стены. Это будет моя сверхъестественная способность.
— Неплохо.
— А у тебя?
— Хм. Забавно. Однажды мы с Бет уже говорили об этом. Я сказал, что хотел бы, чтобы из моих глаз — нет, из кончиков пальцев, — вылетали лазерные лучи и что когда эти лучи попадали бы в кого-нибудь, этот человек видел бы Бога. И мне дали бы имя Святого. Но не знаю. Такое могущество, слишком велико для простого человека. Но тогда, может быть, я попытался бы увидеть Бога сам, и если бы мне это удалось, я бы метал лазерные лучи во всех направлениях все время — безостановочный круглосуточный Богопреобразователь.
— Значит, если ты вылечишься, ты действительно попробуешь — и тебе это удастся!
— Попробую.
— Торжественно обещаешь?
— Я редко даю торжественные обещания, — ответил Уэйд. — До сегодняшнего дня только один раз — Бет. Но ради этого я готов.
— Дай мне руку.
— Руку?
— Да, твою сломанную руку.
— Зачем?
— Давай, я говорю.
Дженет приложила свое скованное запястье к открытой ране на руке Уэйда.
— Мам, не надо этого делать!
— Заткнись, Уэйд.
Дженет плотно прижала свое запястье к ране Уэйда.
— Раз... два... три...
— Мам?
— Уэйд, заткнись. Четыре... пять... шесть...
— Мам, что ты делаешь?
— Двенадцать, — продолжала считать Дженет, — тринадцать... четырнадцать...
— Неужели Флориан?..
— Двадцать пять... двадцать шесть... двадцать семь...
— О Господи...
— Тридцать семь... тридцать восемь... тридцать девять...
— Значит, да...
— Сорок два... сорок три... сорок четыре...
— Мам...
— Пятьдесят шесть... пятьдесят семь... пятьдесят восемь...
— Я...
— Шестьдесят... шестьдесят один... шестьдесят два. Есть.
Дженет отвела запястье; их смешавшаяся кровь понемногу начала свертываться. У Дженет было такое чувство, будто она отрывает руку от клочка подсыхающего, немного липкого холста.
— Он вылечил тебя, да? — спросил Уэйд.
— Да, дорогой, вылечил.
— И теперь я?..
— Да, дорогой, ты будешь жить.
— Я... увижу, как растет мой ребенок.
— И я тоже.
С юга донесся громовой рокот вертолетов, и конус света упал с небес на болото, выхватив из темноты мать и сына.
29
За час до старта Саре предоставили возможность увидеть на мониторе свою семью в ложе для почетных гостей — и до чего же потрепанный вид был у всей компании: Брайан со своей противной Пшш, все в синяках и кровоподтеках, причем Брайан лоснился от цинковой мази, а Пшш была на костылях. Рядом сидел папа, положив руку на круп Ники, а рядом с Ники — какой-то мужчина с перевязанной рукой (этого еще откуда выкопали?). Хауи нигде не было видно. Невелика потеря. Мама с Уэйдом, забинтованные с ног до головы, в гипсе и с костылями, являли пример того, как славно могут поработать медсестры. Бет по-прежнему выглядела так, будто выскочила из кадра во время повторного проката «Домика в прерии». И наконец, была еще вкрадчиво-учтивая евроличность (почему европейцев всегда так легко вычислить?), сидевшая рядом с Дженет, обнимая ее за плечи. Европеец нашептывал ей на ухо что-то явно очень смешное. Ее семья расположилась рядом с семейством Брунсвиков, яркой, как на цветной фотографии, в одинаковых рубашках с отложными воротниками и увешанной ожерельями из биноклей, диктофонов и видеокамер.
Ее семья выглядела такой... замурзанной рядом с Брунсвиками, но все же... все же это была ее семья. И даже несмотря на все свои генетические штудии, она никогда не смогла бы объяснить, откуда в этой компании взялась она.
Что ж, природа делает все, чтобы жизнь оставалась интересной, разве нет? Пора браться за дело...
Сара знала, что если погибнет при взлете, то погибнет быстро. Она знала, что это не исключено. Она слышала насовские предания — о телах, облитых ракетным топливом, превращающихся в ходячие сгустки лавы; о техниках, жевавших бутерброды на гудроне взлетной полосы и случайно попавших в бесцветные невидимые потоки горящего водорода, испарившихся в мгновение ока, — и конечно же о катастрофе «Челленджера» в 1986 году: она услышала об этом по радио в машине, когда ехала читать лекции в Пеппердинском университете, и ей пришлось съехать на обочину перевести дух, как после удара в солнечное сплетение. Но сейчас — сейчас она сидела удобно устроившись в своем кресле, и взлет уже начался. К ее удивлению, издаваемый шаттлом гул был таким оглушительным и свирепым, что воспринимался скорее как цвет, отсвет белых молний, потрескивающих вокруг головы Франкенштейна, — захлебывающийся блевотиной ядерный реактор.
И вот наконец, после стольких лет, я лечу. Мои руки... моя голова — они невероятно тяжелые, как пачки учебников или камни на речном берегу. Веки налились свинцом.
Она постаралась ни о чем не думать, заглушить свои мысли, наслаждаться происходящим как сексом, но это плохо удавалось. Ее воображение неизменно возвращало ее к картинам двухдневной давности: врачи, вытаскивающие мать и брата из болота, как вытаскивают ложкой насекомых, увязших в густой похлебке. Месиво грязи стекало с них вместе с отваливающимися пиявками; кожа сморщилась и кровоточила; из предплечья Уэйда торчала кость, а ноги были испещрены кровавыми трещинами, но самое странное, что оба были прикованы друг к другу наручниками.
— Мама, Уэйд! Господи Боже, как это случилось?
— Долгая история, сестричка.
— Дорогая, сейчас не время вдаваться в подробности.
Врачи обмывали обоих чистой водой, отрывали присосавшихся пиявок, разрезали одежду, не переставая делали болеутоляющие уколы и сушили кожу марлевыми тампонами и феном. Женщина-врач клещами перекусила цепи наручников.
Операции по их спасению предшествовала цепь невероятных событий: короткий звонок, чтобы извиниться перед матерью, — чудовищные новости — затем стремглав вниз, в стерильную белую пусковую башню с криком о помощи к техникам по радиолокации, которые помогли установить местонахождение телефонного аппарата, — в охапку шлем и карантинный костюм и снова бегом из карантинной зоны — остановить мототележку, которая домчала ее до медицинского корпуса. Черт, какой же я молодец! Просто натуральный римейк «M*A*S*H». Она понимала, что старт слишком скоро, заменять ее дублером уже поздно. Она понимала, что ее будут распекать, но не накажут, — так оно и вышло.
Проблесковый сигнал...
Взлет продолжался. Сара знала, что корабль уже на много миль поднялся над земной поверхностью и что она еще не взорвалась, но оцепенелость от перегрузки не проходила, и она даже не могла повернуться и перехватить взгляд Гордона.
Проблесковый сигнал...
Она сидела в вертолете, опустившемся на мост из сухого серебристого дерева цвета мотыльковых крыльев. Мост перекинулся над большим болотом, но поисковые прожекторы вертолета почти сразу нашли Дженет и Уэйда. Господи, благослови радиолокаторы. Увидев наручники, пилот без тени насмешки спросил: «Это что, заключенные?»
Двигатель замедлил обороты, винт остановился, и, выскочив из вертолета, Сара заглянула через край моста. Прожекторы высвечивали ее сзади, и она понимала, что предстала перед матерью и братом только как астральное видение, радиоактивный ангел в плексигласовой капсуле, окруженный потрескивающими электрическими разрядами и несущий Слово.
Проблесковый сигнал...