Темные тайны, стр. 62

— Прости, Раннер, но я ничем не могу тебе помочь.

Она попыталась оттеснить его к двери, но он оттолкнул ее в сторону кухни, дыша ей в лицо сладковатой затхлостью, отчего она от него отшатнулась еще больше.

— Хочешь, чтобы я побирался? Да знаешь ли ты, в каком я сейчас дерьме! Это вопрос жизни и смерти. Валить мне отсюда надо! Срочно! Я бы не просил, если бы не такое. Если бабла не найду, меня прямо сегодня могут замочить. Дай восемьсот долларов.

Она чуть не рассмеялась от названной суммы. Неужели он решил, что она запросто может достать из кармана такие деньги? Неужели не видит, что они нищие, что дети в разгар зимы бегают дома в футболках с короткими рукавами, что в холодильнике куски дешевого мяса и на каждом указан год, давно минувший! Вот как они живут — срок годности истек на все.

— Раннер, у меня ничего нет.

Он уперся руками в дверной косяк, преграждая ей путь, и смотрел не мигая:

— У тебя ведь есть ювелирка. Я же дарил тебе кольцо.

— Раннер, пожалуйста, отвяжись. С Беном беда, серьезная беда. Сейчас такой ужас происходит. Приди в другой раз, прошу тебя.

— Ну и что же такое Бен натворил?

— Кругом беда — и в школе, и вообще. Все очень серьезно, ему, наверное, понадобится адвокат, поэтому все деньги, какие только можно найти, пойдут на него, и…

— Значит, деньги все-таки есть!

— Нет, Раннер.

— Отдай хотя бы кольцо.

— У меня его нет.

Девочки старательно делали вид, что смотрят телевизор, но родители разговаривали все громче, и любопытная Мишель, повернув голову, открыто на них уставилась.

— Пэтти, отдай кольцо.

Он протянул руку, как будто она прямо сейчас могла снять с пальца эту дешевую подделку под золото, которую он подарил ей на помолвку. Даже тогда, в семнадцать лет, она знала, что это убогая безвкусица. Он подарил его через три месяца после того, как сделал предложение. Ему потребовалось три месяца, чтобы, наконец оторвав задницу, съездить в самый дешевый магазин и купить там эту жалкую побрякушку, которую он ей вручил за третьей кружкой пива со словами: «Детка, я буду любить тебя вечно». Она тогда сразу же поняла, что он сбежит, что на него нельзя положиться, что она не очень-то его и любит. И все равно забеременела от него еще три раза: презервативы его не устраивали, и просить его ими пользоваться было себе дороже.

— Раннер, неужели ты забыл, что это за кольцо? Оно не принесет никаких денег. Оно стоит долларов десять, не больше.

— Значит, теперь жмотничаешь отдать кольцо! Теперь?!

— Поверь, если бы оно представляло хоть какую-то ценность, я бы его давно заложила.

Они стояли друг против друга, Раннер тяжело дышал, как обозленный осел, руки тряслись. Он вцепился ей в локти, потом с огромным трудом убрал руки. У него даже усы дрожали.

— Ты очень об этом пожалеешь, Пэтти. Очень пожалеешь.

— Уже жалею, Раннер. Причем давно.

Он резко повернулся, из куртки выпал пакетик с коричневым порошком, часть которого просыпалась ему прямо под ноги.

— Прощайте, дети, ваша мать… СУКА!

Он пнул один из высоких табуретов на кухне, и тот покатился в сторону гостиной. Пэтти и дочери застыли, как сказочные лесные существа, пока Раннер бегал вокруг них кругами; Пэтти думала, не бежать ли за ружьем или, может быть, схватить кухонный нож, одновременно моля Бога, чтобы Раннер просто ушел.

— Ну, спасибо! Вот спасибо тебе, вот спасибо! За добро! За ласку!

Он тяжело подошел к двери и распахнул ее с такой силой, что она, стукнувшись о стену, снова захлопнулась. Он пнул дверь ногой, выскочил наружу и снова шваркнул дверью что есть силы.

А потом уехал — машина, взвизгнув тормозами, помчалась прочь от дома, а Пэтти взяла ружье, зарядила и вместе с несколькими патронами положила на камин. На всякий случай.

Либби Дэй

Наши дни

Крисси в конце концов переночевала на моем диване. Сначала я проводила ее до двери, но поняла, что она не сможет вести машину: она еле переставляла ноги, по щекам паутиной растеклась тушь. Когда мы наконец выползли на крыльцо, она вдруг резко повернулась ко мне и спросила, не знаю ли я, где находится ее мать или как можно ее найти, после чего я вернула ее в дом, сделала для нее бутерброд с плавленым сыром, уложила на диван и прикрыла одеялом. Когда она засыпала, аккуратно пристроив рядом на полу недоеденную четвертинку бутерброда, из кармана ее пиджака выпали три бутылочки с кремом, но, как только она заснула, я вернула их ей в карман.

Когда я проснулась, ее уже не было; на аккуратно сложенном одеяле лежала записка: «Спасибо за все. Прости».

Итак, если верить Крисси, Лу Кейтс не убивал маму и сестер. А я ей верила. По крайней мере, этой части ее рассказа.

Я решила ехать в Оклахому на встречу с Раннером и не обращать внимания на два сообщения на автоответчике от Лайла и на полное их отсутствие от Дианы. Ехать к Раннеру, чтобы получить ответы на некоторые вопросы. Что бы там ни болтала его подружка, я не верила, что он может иметь отношение к убийствам, но надеялась, что с его долгами, пьянками и сомнительными приятелями он что-то знает. Что-нибудь знает, или о чем-то слышал, или, может быть, его долги и привели к ужасной мести. Вдруг я снова поверю в невиновность Бена, чего мне так хотелось. Теперь я точно знала, почему ни разу раньше не навещала его в тюрьме. Слишком велико искушение, ведь так легко перестать замечать тюремные стены и видеть только своего брата, слышать свойственные лишь Бену нотки, это резкое падение голоса в конце каждого предложения, словно он больше ничего в жизни не скажет. Один его вид напоминал мне и о хорошем, и о не очень хорошем в той моей жизни. Я вспоминала что-то обычное и привычное. У меня появлялось ощущение дома. Того дома, в котором все были живы. Как же мне было это нужно!

На выезде из города я остановилась у магазинчика, купила карту и крекеры со вкусом сыра, оказавшиеся, когда я их попробовала, диетическим обезжиренным продуктом. Наверное, по пути стоило остановиться и перекусить, тем более что на шоссе было полно призывно пахнувших кармашков с жаренной соломкой картошкой, аппетитной рыбкой, жареными цыплятами. Но меня всю дорогу терзала необъяснимая паника: я почему-то страшно боялась, что не застану Раннера, если где-то остановлюсь. Поэтому прямо за рулем пришлось жевать диетические крекеры и сморщенное яблоко, которое я нашла у себя на кухне.

Почему эта омерзительная, якобы не предназначавшаяся Бену записка оказалась в коробке с вещами Мишель? Если бы Мишель вдруг прознала, что у Бена завелась подружка, она бы начала его шантажировать, особенно если он пытался сохранить свои отношения в тайне. Бен не выносил Мишель. Меня терпел, от Дебби отмахивался, а вот Мишель ненавидел. Помню, как, почти вывернув ей руку, он вытаскивает ее из своей комнаты, Мишель на цыпочках едва за ним поспевает, иначе бы он тащил ее волоком. Он отшвырнул ее, она упала, ударившись о стену, и он пригрозил ее убить, если она снова сунется к нему в комнату. Он не мог разговаривать с ней спокойно и всегда орал на нее за то, что она вечно вертится под ногами, — но она все равно и днем и ночью околачивалась у его двери и подслушивала. Мишель всегда все про всех знала и никогда просто так разговоры не заводила. Я вспомнила об этом особенно отчетливо, после того как обнаружила ее столь необычные записи. Если у человека нет денег, неплохим подспорьем могут стать сплетни. Даже в собственной семье.

— Бен что-то чересчур много сам с собой разговаривает, — объявила она как-то за завтраком, и Бен, перегнувшись через стол, смел стоявшую перед Мишель тарелку и схватил ее за шиворот.

— Оставь ты меня, блин, в покое! Зараза! — заорал он.

Мама начала его успокаивать, отправила в комнату и, как всегда, принялась нас воспитывать. Потом мы обнаружили остатки яйца из тарелки Мишель на пластмассовом абажуре над столом.

И что это может означать? Ну не стал бы он убивать родных за то, что младшая сестра прознала, что у него имеется подружка.