Розовая гавань, стр. 45

Глава 24

— Ты полюбил меня, когда я была двенадцатилетней девочкой.

— Да, я полюбил тебя детской любовью.

— Даже когда лишал меня невинности? Он не забыл. Марджори видела это по его потемневшим глазам, и он по-прежнему хотел ее.

— Ты знаешь, что, выходя замуж за того старика, я носила под сердцем твоего ребенка? — Северн резко повернулся в седле. — Да, это правда. Грязный развратник избил меня, и я потеряла ребенка. Ах, как он радовался! Мне так и не удалось забеременеть от второго мужа.

— Но вы прожили всего два года. За такой короткий срок еще нельзя убедиться окончательно.

— Его звали Кейт. О, я ненавидела это имя. Он не походил на тебя, Северн. Такой несчастный хлюпик, его отец постоянно над ним издевался. Оба умерли в один месяц. Я радовалась, хотя осталась ни с чем. Если бы король не вспомнил, что обязан Кейту жизнью, мне пришлось бы стать чьей-нибудь наложницей, чтобы не умереть с голоду. Ты не имел права меня бросать, Северн. Я должна была стать твоей женой, а не эта из Оксборо.

— Если бы тогда я потащил тебя за собой, мы бы погибли. Я был всего лишь мальчишкой, Марджори, хотя рослым и сильным для своих лет, искусным воином, и не имел ничего за душой. Ничего. А вернувшись, нашел замок разоренным. У меня по-прежнему не было ни гроша. Если бы не милость короля и не дружба лорда Грилэма Мортона, я так и остался бы нищим и не носил титул эрла Оксборо.

— Ты еще любишь меня.

— Мальчишкой я думал, что люблю тебя, но с годами понял, что в любовь верят лишь глупцы. Есть только физическое влечение, которое принято всячески приукрашивать. Мужчины ловятся на эту удочку и становятся безмозглыми дураками, как сэр Роджер в Лэнгторне. Он предал меня из-за какой-то девки. Физическое влечение можно обуздать, если у мужчины хватает ума не забывать, кто он, что на нем лежит бремя ответственности и долга. В Оксборо жизнь не очень-то спокойная, но зато и соскучиться не успеваешь.

— Здесь нет покоя из-за нее.

— Ты права, Марджори, но я женат на ней. Дело сделано. Почему ты сказала мне, что у Гастингс начались месячные?

— Ничего такого я не говорила. Просто упомянула, что она жаловалась на боль в животе. Разве не ясно?

— Как видишь, нет. Гастингс беременна.

— Вот оно что, — протянула Марджори. — Значит, таким путем она хочет тебя удержать. Поэтому ты отвернулся от меня.

— Вряд ли в тот момент Гастингс хотела меня сдерживать. — Северн похлопал коня по шее. — К тому же ни одна женщина не может забеременеть лишь силою воли.

— Ах, ей достаточно завлечь тебя в постель. Северн молча смотрел на нее, вспоминая чудесные минуты, когда Гастингс сама приходила к ему, целовала, шептала, как хочет его. Жаль, что так редко.

— Она ревнует. Ты же предпочел бы иметь женой меня, а не ее.

— Ну да, ревнует. Но это пройдет, когда ты вернешься в Седжвик. А поскорее обзавестись наследником — это одна из моих обязанностей.

— Ты станешь навещать меня в Седжвике?

Он засмотрелся на нее, погруженный в воспоминания об их близости, которые оставались самыми яркими и живыми. Она верила ему, любила его, принадлежала ему. И она по-прежнему божественна, уступчива и нежна.

— Пора возвращаться в Оксборо.

Марджори торжествующе засмеялась, и волосы серебристой волной рассыпались по спине.

— Я не забыла мальчика, ставшего мужчиной, но и ты не забыл девочку, ставшую женщиной. Ты ко мне вернешься.

Гастингс, обхватив колени, сидела на лестнице, ведущей в зал. Рядом лениво растянулся Трист.

— Уже пора, — сказала она подошедшему мужу.

— Пора?

— Людям из Седжвика пора возвращаться домой.

— Забыл тебе сказать. Два дня назад из Седжвика прислали гонца, там еще опасно. Боюсь, когда эпидемия кончится, замок совсем опустеет. Благодарение Богу, хоть сэр Алан пока здоров.

Гастингс выругалась.

— Кажется, я слышу название частей тела животных.

— Да.

— Шла бы ты отдыхать, Гастингс. Алиса сказала, что ты уже несколько часов на ногах.

— Мне пришлось встать с кровати, потому что Трист занял все место. Он ужасно разжирел и обленился. Взгляни на его живот, Северн. Он поросенок, а не куница.

Трист хлопнул ее лапой, и она засмеялась. Северн подумал, что уже давно не слышал этого звонкого смеха.

Но в следующий миг Гастингс опять помрачнела.

— Ты ездил кататься с Марджори. Она с удовольствием мне об этом доложила.

— Вот как? И о чем же она еще рассказала?

— Что вы без конца вспоминали прошлое, в деталях описала, как ты ее хотел и как безумно любил.

— Да, это недалеко от истины. — Гастингс молча повернулась и направилась в зал. — Но не вся истина, — крикнул он вслед.

Гастингс не обернулась, лишь гордо подняла голову. Чего она от него хочет? Чтобы Марджори от-, правили в Седжвик, где она может заболеть? На это он не пойдет, но и так оставить нельзя.

Он пошел за женой в спальню и услышал ее голос.

— Скоро я стану толще, чем ты, и что прикажешь делать? Быть пленницей в Оксборо? Он всегда поступал по-своему. Особенно со мной.

— Для начала ты могла бы верить мне, Гастингс. Трист, валявшийся на постели, заметил хозяина, тут же соскочил на пол и взобрался к нему на шею.

Гастингс не шелохнулась.

— Я хотел бы взглянуть на твою рану. Целых семь дней ты держишь меня на расстоянии, а нужно убедиться, что ты поправляешься.

— Неужели Марджори не подпускает тебя к себе, и ты не можешь удовлетворить свои мужские потребности?

— Отчасти ты права, — признался он. — Но сейчас гораздо важнее узнать о твоем самочувствии.

Ты говоришь, рана не воспалилась. Я желаю убедиться сам.

— А Ведунье не веришь?

— Приляг, Гастингс.

Уже неделю он не отдавал ей никаких приказаний. Да и что, собственно, можно ей приказать, раз она упала на кинжал? Оставаться в постели?

Неожиданно Гастингс подчинилась, и он, сев рядом, поднял ей платье.

— Не маши руками, я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Я не собираюсь тебе помогать, Северн. Мне хочется тебя убить.

— Трист, сядь-ка ей на грудь.

Тот исполнил приказание и трогательно заглянул Гастингс в глаза. Она не смогла удержаться от смеха.

— Так-то лучше. А живот еще плоский. Не хочу требовать невозможного, Гастингс, только мне было бы спокойнее, если бы он хоть немного округлился.

— Ты не веришь в мою беременность?

— Ты потеряла чувство юмора, кажется, оно перешло ко мне. Теперь займемся повязкой.

Гастингс лежала совершенно голой. Он не поленился стянуть с нее даже чулки. Ей хотелось… Ничего подобного ей не может хотеться.

— Ага, вот как ты завязываешь этот узел, — Северн осторожно приподнял мягкую белую ткань.

Он наложил всего шесть швов, сделал это довольно аккуратно, но черные нитки выглядели очень уродливо на белоснежной коже. У Северна захватило дух. Он ничего не забыл.

— Когда можно будет снять швы? — Его голос прозвучал сдавленно.

— Через два-три дня. Что с тобою, Северн?

— Ничего особенного, просто ты лежишь голая, и мне трудно сосредоточиться на ране, Гастингс.

— Попытайся.

— Рана, кажется, зажила. У тебя есть какие-нибудь притирания?

— Да, вон там, на столике. Маленькая" коробочка.

— Что здесь?

— Корни святого Джона, смешанные с разными маслами. Получился крем. Я натирала им рану с того дня, как мы вернулись в Оксборо. Ведунья говорит, что от него не будет шрама. И кожа станет мягкой.

— Она и так удивительно мягкая: Почему ты не попросила меня втирать крем?

— Потому что не хотела лежать перед тобою голой, Северн. Ты мог забыть про черные нитки у меня на боку, а я не могла бы сопротивляться, разойдутся швы.

— Значит, ты лежала бы подо мною с лицом великомученицы, не пытаясь ударить в пах?

Гастингс зажмурилась, ощутив на коже прохладный крем.

— Ненавижу эти швы на твоем теле, они напоминают мне ту злополучную ночь.