Ночной ураган, стр. 3

Ребенок на секунду смолк, словно прислушиваясь к незнакомому низкому голосу, и широко открыл мутные глазки, глядя в направлении, откуда доносились звуки. Глаза цвета Северного моря во время жестокого шторма. Темно-темно-синие и глубокие. Совсем как у него.

— Нет, — сказал Алек, отводя выгибающееся тельце подальше от себя. — Нет.

Девочка напрягалась, тужилась, пытаясь освободиться от незнакомых рук. Алек вытягивал руки все дальше, пока мог, но наконец, не выдержав, сдался и прижал дочь к груди, бормоча бессмысленные ласковые слова, снова и снова, опять и опять, нежно, ласково, тихо. К его изумлению, девочка икнула несколько раз, сунула в рот кулачок и прислонилась головкой к его плечу. Маленькое тельце вздрогнуло еще раз и тут же стихло. На секунду Алека охватил страх, что Холли мертва, но нет, она просто заснула. Он держит ее, а она спит.

Алек растерянно огляделся. Что ему теперь делать? Осторожно опустившись в кресло-качалку у камина, Алек набросил на Холли шерстяную шаль и начал раскачиваться, постепенно убаюкав и себя.

Нэн и миссис Макграфф стояли на пороге детской, раскрыв от изумления рты.

— Невероятно, — прошептала экономка. — Его милость ни разу не был здесь.

Нэн держала своего ребенка у переполненной молоком ноющей груди.

— Я должна покормить Холли, — сказала она. Алек мгновенно пробудился и обернулся к кормилице.

— Она спит, — беспомощно выдохнул он. — Я ее укачивал.

— Она так похожа на вас, ну просто как две капли воды, — выпалила Нэн. — Я так и думала, но…

Она в ужасе замолчала, не понимая, как решилась на подобное. Алек встал, неосторожным движением разбудив Холли.

Та дернулась, непонимающе взглянула на него и заорала с новой силой. Алек улыбнулся:

— Нэн, по-моему, вы ей нужнее.

Кормилица положила своего ребенка на кровать и ловко перехватила у Алека девочку.

— После того как Холли уснет, я хотел бы поговорить с вами. Попросите миссис Макграфф показать вам, где библиотека.

Кивнув женщинам, он вышел из детской. Походка барона была легка, плечи расправлены. Наконец-то он почувствовал еще что-то, кроме боли.

Глава 1

Алек Каррик стоял на палубе, у штурвала «Дансера», вполглаза наблюдая за развертывающимися на фок-мачте парусами и уже гораздо внимательнее присматриваясь к маленькой дочери, сидевшей, скрестив ноги, на юте, в середине большой бухты каната и учившейся вязать морские узлы. Насколько мог понять Алек, Холли в данный момент совершенствовала свое умение справляться с выбленочными узлами. Она никогда не переходила к другой задаче или, в данном случае, к новому узлу, пока не осваивала предыдущий, к полному своему удовлетворению. Алек припомнил, как она провела на палубе два дня, обучаясь вязать шкотовый узел, пока Тикнор, второй помощник, молодой человек двадцати трех лет, уроженец Йоркшира, краснеющий, словно школьница, от каждой вольной шутки, не уговорил ее отдохнуть, сказав:

— Хватит, мисс Холли, достаточно, все в порядке. Вы сделали все как надо, не сомневайтесь. Не хотим же мы, чтобы пальцы у вас загрубели, как домик улитки, верно ведь? Сейчас покажем вашему папе, и вот увидите, он скажет, что лучше не бывает, клянусь.

И Алек не мог найти слов, чтобы по достоинству оценить шкотовый узел. Не дай Бог, чтобы руки Холли превратились в панцирь улитки!

Холли была одета, как все матросы, в шерстяную фуфайку с красно-белыми полосами и широкие брюки из грубой бумажной ткани, облегавшие худенькое тельце, словно перчатка. Брюки, как и у остальных, расширялись от колена, чтобы было удобнее закатывать их, когда моешь палубу или взбираешься по вантам. На голове лихо сидела черная матросская шапочка из просмоленной парусины, неплохо защищавшая от ветра и дождя, а важнее всего — от солнца. Холли была белокожей блондинкой, и Алек беспокоился, что дочери станет худо, пока наконец не сумел убедить ее не снимать днем шапку, объяснив, что не желает видеть четырехлетнюю девочку такой же обветренной и морщинистой, как старый Панко, парусный мастер.

Холли подняла тогда голубые глазки и объявила:

— Папа, ты ошибаешься, мне уже почти пять.

— Прошу прощения, — извинился он, надвигая ей шапку на лоб. — Если это так, значит, я совсем не молод. Вскоре после твоего дня рождения мне исполнится тридцать два.

Холли долго пристально вглядывалась в отца и наконец покачала головой:

— Нет, ты не старый, папа. Я согласна с мисс Бленчард. Ты такой красивый! Я не так много знаю насчет греческих монет, как она, но даже миссис Суиндел иногда не сводит с тебя глаз.

— Мисс Бленчард… — ошеломленно протянул Алек, не обращая внимания на последующую речь дочери.

— Она приезжала сюда однажды, не помнишь? Прошлым маем, когда мы были в Лондоне. Ты привез ее посмотреть корабль. Она смеялась и говорила, как хочет сделать с тобой… ну, всякое там, а ты ответил, что ее зад стоит того, чтобы подержаться за него подольше, и….

— Хватит, хватит, — перебил Алек, поспешно зажимая ладонью рот Холли, и заметил, как Тикнор сделал то же самое с собственным ртом, по всей видимости, из последних сил пытаясь удержаться от смеха. — Вполне достаточно.

Алека терзали угрызения совести и одновременно безумное желание расхохотаться. Он вспомнил тот день, пять месяцев назад. Тогда он был уверен, что Холли вместе с няней, миссис Суиндел, находится в лондонском городском доме, поэтому, когда Эйлин Бленчард уговорила его позволить посмотреть один из его кораблей, Алек согласился.

Он громко застонал при одной мысли о том, как все вышло. Хорошо еще, что они не успели заняться любовью. Холли могла наткнуться на них и спокойно, но с любопытством потребовать объяснения своим звонким голоском.

Алек широко улыбнулся дочери. Холли была не по годам развита, иногда казалась чистым наказанием Господним, иногда чрезмерно серьезной и такой красивой, что Алек чувствовал, как слезы жгут веки при одном взгляде на нее. И она принадлежала ему. Дар Бога, простившего его гневные жалобы на судьбу, его горечь, ледяное оцепенение.

Холли сейчас была босиком: из брюк высовывались загорелые исцарапанные ножонки с загрубевшими ступнями. Пальцы подрагивали в такт морской песне Пиппина, веселой истории о капитане, ухитрившемся проиграть корабль и всю добычу дьяволу, поскольку был слишком глуп, чтобы понять: вилы, хвост и рога не могут принадлежать простому смертному. Пиппин был юнгой Алека на борту, чем-то вроде камердинера на суше, сообразительным пятнадцатилетним парнишкой, чья мать оставила его на ступеньках собора Святого Павла, мальчишкой, боготворившим капитана и обожавшим Холли.

Алек поднял глаза на фок-мачту. Дул ровный северо-западный ветер, немного сносивший судно.

— Мистер Питтс, выровняйте немного курс, — окликнул он старшего помощника, плававшего с ним шесть лет и знавшего корабль и его повадки так же хорошо, как капитана.

— Есть, капитан, — отозвался Эйбел Питтс. — Я смотрел на этого проклятого альбатроса. Хочет заставить нас погоняться за ним, только ничего не выйдет!

Алек улыбнулся и оглядел горизонт. Альбатрос, широко раскинув крылья, взмывал и нырял, то приближаясь к баркентине, то вновь отлетая. Стоял прекрасный октябрьский день, солнечный и ясный. По лазурному небу кое-где были разбросаны белые шарики облаков. Океан спокойно катил бесконечные волны. Они доберутся до Чезапик-Бей, голубого залива, к утру, если ветер удержится, и Алек отправится в Балтимор навестить Джеймса Пакстона, после того как судно пройдет еще сто пятьдесят миль и достигнет внутреннего бассейна. Мистера Джеймса Пакстона, поправил он себя, или его сына, мистера Юджина Пакстона.

— Клегг пришел, капитан, — окликнул мистер Питгс. — Принес обед вам и мисс Холли.

Алек, кивнув, махнул Клеггу, такому же широкоплечему, как и высокому, обладавшему к тому же самым добрым и жизнерадостным характером из всей команды, и подошел к дочери. Та была настолько поглощена своим занятием, что сначала даже не увидела отца. Тот просто ожидал, любуясь идеальным маленьким созданием, которое произвел на свет. Она так отличается от него и Несты!