Невеста-сорванец, стр. 71

Эпилог

Джеймс и Джейсон стояли бок о бок на краю обрыва, под которым расстилалась долина Поу. Этот день в начале февраля выдался на редкость холодным, хоть и безветренным. Таким холодным, что дрожь пробирала до костей. Снизу поднималась стена густого серого тумана. Из их ртов вырывались клубы пара.

— Доктор Милтон объявил, что отныне ты здоров, — начал Джеймс.

Джейсон положил руку на плечо брата.

— На следующей неделе я отплываю в Балтимор.

Джеймс Уиндем пригласил меня пожить у него в доме и поработать на конеферме. Пообещал научить меня премудростям выращивания лошадей, — невесело улыбнулся он: первая за много недель улыбка, которую увидел Джеймс на лице Джейсона.

У Джеймса снова стало тяжело на сердце. Как утешить Джейсона? Как вернуть ему прежнюю жажду жизни? Чем помочь? Будь проклята та, что лишила его веры в людей!

— Он еще написал, что его жена Джесси способна обогнать на скачках любого жокея. Так и вижу, как он ухмыляется, когда пишет эти строки, уверяя, что сам он слишком велик и тяжел, чтобы состязаться с ней. Бедняга, далеко ему до Джесси, вот и остается только смеяться над собой.

— Но ты действительно хочешь ехать, Джейсон? — не выдержал Джеймс, разглядывая точеный профиль брата.

Вряд ли теперь кто-то сможет их перепутать. Джейсон похудел, осунулся, лицо его стало суровым и аскетическим, как у католического монаха. Когда-то блестящие глаза потускнели, словно из них разом ушла вся радость. Да, тело исцелено, но дух и разум искалечены навеки. Теперь он отдалился даже от Джеймса, который всегда был к нему ближе всех, стал чужим в собственной семье.

Джейсон долго не отвечал. Наконец, глубоко вздохнув, повернулся к брату.

— Я должен ехать. Здесь у меня ничего не осталось Совсем ничего.

— Как ты можешь так говорить? Тебе не стыдно? А мама с папой? Вспомни, как тебя любят! А я, а Корри? Да мы готовы жизнь за тебя отдать! Оставайся в Англии Заведи собственную ферму. Делай все, что пожелаешь Ты молод, здоров, богат и любим.

— Не могу, Джеймс. Просто не могу. Пойми…

Затянутая в перчатку рука поднялась, но тут же бессильно упала.

— Меня все здесь душит. Невыносимо! Я должен убраться отсюда.

— То есть убежать? Выражайся точнее!

Джейсон изогнул темную бровь и покачал головой:

— Ну разумеется. Смотри, туман, похоже, рассеивается.

И Джеймс с горечью понял, что брат уже все решил для себя. Он покидает их. Остается надеяться, что ужас случившегося больше двух месяцев назад в их родном доме если не забудется, то хотя бы померкнет в памяти и Джейсон простит себя за любовь к Джудит Макрей, чудовищу в женском облике.

— Да, — произнес он вслух. — Скоро взойдет солнце.

— Я должен поговорить с мамой и папой. Сегодня вечером. Ты будешь рядом?

— Я всегда буду рядом, даже в таком случае, как этот.

Джейсон, мне очень не хочется, чтобы ты уезжал. Господи, как я жалею, что все случилось именно так!

— Но теперь уже ничего не изменить. Будь что будет.

Джеймсу пришлось молча признать поражение.

— Видишь ли, поскольку отец переселил бабку во вдовий дом, мы с Корри решили пока что остаться здесь, — пробормотал он, похлопывая стеком по бедру.

Он хотел объяснить Джейсону, что родители безумно тревожатся за него, после того как трагедия превратила их сына из смеющегося беззаботного молодого человека в молчаливого мрачного мужчину, которого никто из них не знал и не понимал по-настоящему.

Джейсон рассмеялся, но не тем смехом, на который хочется ответить улыбкой Так, хриплые сдавленные звуки, в которых слышалось презрение. К себе?

Джеймс не знал, как ему помочь, чем утешить.

— Да пойми же, ты ни в чем не виноват! — выпалил он, не в силах сдержаться, хотя прекрасно сознавал, что Джейсон ничего не хочет слышать, не желает говорить на эту тему. Однако горькие воспоминания нелегко выкинуть из головы. Его словно подменили. И Джеймс боялся за брата. Был в смертельной тревоге.

— Да неужели? И кто же виноват, по-твоему? — издевательски бросил Джейсон. Как Джеймс ненавидел эти его интонации! Почему он так безжалостно относится к себе?!

— Виноваты Джудит, Луи. И та мерзкая женщина, которая использовала беднягу Холлиса.

Хорошо еще, что Холлис в отличие от Джейсона стал чаще улыбаться!

— Нам пришлось столкнуться с людьми, у которых души черны и прогнили насквозь. В них не осталось ничего, кроме алчности. Так при чем же тут ты?

— Слава Богу, Холлис не ушел от нас.

— Еще бы ему уйти! — ухмыльнулся Джеймс. — После такого наказания! Как это матушка догадалась отдать его на неделю в услужение бабке, чтобы помочь ей перебраться во вдовий дом! Потом он признался мне, что такого наказания не заслужил ни один мужчина, даже такой, который считал себя страстно влюбленным в женщину намного моложе его самого. Представь: преданный семье слуга, сделавший первую в жизни ошибку на закате своей карьеры! Мать хохотала до слез.

Но Джейсон даже не улыбнулся. Просто кивнул:

— Да, ничего не скажешь, она знала, что нужно делать. И вернула Холлису его достоинство. Теперь он снова может гордо держать голову.

— Мне будет не хватать тебя, Джейсон. Раньше мы никогда не разлучались надолго!

Джейсон сглотнул, поджал губы, заключил брата в объятия, крепко стиснул и отстранился.

— Я должен уехать, ты знаешь это так же хорошо, как я, и потому все понимаешь. Мне нельзя здесь оставаться. Бессмысленное существование… Когда-нибудь я обязательно вернусь, но сейчас…

Он осекся, оглядел окутанную туманом долину и, повернувшись, зашагал прочь. Джеймс всем своим существом ощущал: брат не хочет, чтобы он пошел следом.

Он еще долго стоял на обрыве. Клочья тумана обвивали ноги. Солнце по-прежнему пряталось за тучами.

Он продолжал смотреть вслед брату, шагавшему к тому месту, где оставил Ловкача. Жеребец отправится с ним в Балтимор. Джеймс всегда считал, что Ловкач родился, чтобы обгонять ветер.

Он провожал взглядом брата, пока тот не исчез из виду. Как ни странно, к этому времени сквозь плотную пелену облаков прорвались ослепительно яркие солнечные лучи, которые мигом сожгли туман.

Однако все мысли Джеймса были о Джейсоне. Можно ли найти такие слова, которые помогут изменить его решение? Новые аргументы, которые сумеют успокоить неотвязные угрызения совести?

Джеймс задумчиво побрел вниз. Он шел, не разбирая дороги, и сам не понял, как это произошло, но очутился в запретном саду Шербруков, где застал жену перед ее любимой статуей.

Солнце, казалось, засияло еще ярче, заиграло отблесками в ее волосах, и Джеймс задохнулся. Какая она красивая!

Он подошел сзади. Поцеловал ее в шею и поймал губами удивленный возглас.

— Я уже говорил сегодня утром, что отчаянно тебя люблю? Безумно!

Она прильнула к нему, тут же отстранилась и, встав на цыпочки, поцеловала в губы.

— К сожалению, не говорил. Но мне нравится слышать эти слова. Особенно от тебя. Ах, Джеймс, я так тебя люблю! Никогда не ленись повторять мне, что я принадлежу тебе до самой смерти!

Джеймс невольно улыбнулся, чмокнул кончик изящного носика, и она прижалась к нему еще теснее.

— Я вижу тебя насквозь, дорогая", и понимаю, о чем ты думаешь. Всегда готов услужить даме. И даже не нуждаюсь в ленче, хотя все утро усердно трудился и просто умираю от голода. У меня живот прилип к позвоночнику, но если ты настаиваешь на том, чтобы получить меня прямо сейчас, я согласен принести себя в жертву. Я весь твой.

Корри Шербрук расплылась в улыбке, как тот контрабандист в маске, личность которого они так и не установили, и, зацепив ногу мужа своей, подсекла и опрокинула его на землю.

— Сегодня вовсе не так уж и холодно, — объявила она, устраиваясь сверху. — Минуту назад я было подумала, что мороз чересчур силен, но, кажется, ошиблась.