Наследство Валентины, стр. 44
Но теперь, за столом, она была молчалива, как Дачесс. И так же элегантна. И теперь ему хотелось сорвать с нее это платье.
– Все в порядке, Джеймс, – тихо выговорила она наконец. – Я понимаю, честное слово, понимаю. Ты слишком добр, чтобы попросить меня держаться подальше.
Джесси тщательно сложила салфетку, оставила ее около тарелки и поднялась.
– Я собираюсь заняться с миссис Кэтсдор расходными книгами и попрошу показать мне хозяйство. Пожалуйста, передай Зигмунду, что я позднее приду и помогу с лошадьми.
Джеймс догнал ее у самой двери.
– Не уходи, Джесси, – попросил он.
Она почувствовала тяжесть его рук, их тепло и силу и внезапно поняла: что-то изменилось. Руки не просто покоились у нее на плечах – пальцы легонько впились в плоть, мяли ее, пробуждая неведомые, но очень приятные ощущения.
– Повернись.
Джесси повиновалась, гадая, что сейчас будет.
– Взгляни на меня.
Она подняла на него полные любопытства глаза. Губы ее чуть раздвинулись, Джеймс наклонился и поцеловал жену крепким долгим поцелуем, поскольку перед ним теперь стояла новая Джесси, которую он никак не мог считать сестренкой или прежней соплячкой, постоянно раздражавшей, словно заноза, которую никак не вытащить. «Нет, я целую свою жену, – думал Джеймс, обводя языком ее нижнюю губу. – И это самая странная вещь на свете. Кроме того, Джесси верит, что я уже воспользовался своим правом, пока она лежала в пьяном забытьи».
Вспомнив это, Джеймс едва не рассмеялся вслух.
Джесси положила ладони ему на грудь и ощутила быстрое биение сердца. У него на губах остался слабый вкус крыжовенного компота. Она никогда не думала испытать такое, хотя мечтала, гадала, изводилась вопросом, что почувствует, если Джеймс прильнет к ее губам. Но от прикосновения его языка девушка на минуту лишилась рассудка.
Джесси встала на носочки, обхватила его за шею и притянула к себе. Джеймс, не поднимая головы, рассмеялся:
– Легче, легче, у нас впереди сколько угодно времени.
– Неправда.
– Возможно, ты права.
Он, не оборачиваясь, протянул руку и умудрился захлопнуть дверь и повернуть ключ в скважине, а потом обнял Джесси и оказался лицом к столу.
Изумительная белая полотняная скатерть. И блюда, которые можно сдвинуть.
Джеймс подхватил Джесси на руки и, не переставая осыпать ее поцелуями, шагнул вперед и опустил ее на стол.
Джесси недоуменно, но заинтересованно уставилась на него:
– Джеймс, что мы собираемся делать?
– Вести себя не как лошади, а как люди.
Она немного встревожилась.
– Я лежу на столе, Джеймс. У моего локтя супница с «жюльеном».
Он отставил супницу и заодно блюдо с булочками.
– Так лучше. Теперь я передвину стул. Пусть твои ноги пока болтаются. Да, это то, что надо.
Он встал между ее раздвинутых ног, наклонился и снова поцеловал. Джесси немедленно обняла его и притянула ближе.
– Ляг немного ниже, – попросил он между короткими жаркими поцелуями. – И, сжав ее бедра, наполовину стянул со стола.
– О небо, это ужасно странно, Джеймс. Я чувствую себя...
Она не успела договорить. Джеймс прижался к ней, и Джесси бессильно уронила руки.
– Это я, Джесси. Нет, не уворачивайся. Привыкай ко мне. Лежи спокойно.
Он прижался теснее, впиваясь пальцами в ее бедра и слегка приподнимая их. Его опалило жаром. У Джеймса слегка дрожали руки от неудержимого желания касаться ее, ласкать, гладить, ощущать эту бархатистую кожу.
– Ты делал так вчера?
– Нет. Мы обедали не за столом, а на камне, и я даже не помню, что было вчера.
Джесси слегка выгнулась, и Джеймс застонал.
– Обхвати меня ногами за талию, Джесси, и не смотри так, словно я потерял рассудок. Верь мне. Вот так, скрести ноги у меня за спиной. А-а-а, как хорошо.
Он наклонился и снова начал покрывать ее поцелуями. К счастью, ее модное платье застегивалось спереди. Продолжая терзать ее губами и языком, он расстегнул каждую чертову крохотную пуговку. Проклятие, их, должно быть, не меньше двух сотен!
Потеряв терпение, Джеймс просто оторвал последние пуговицы и распахнул ворот платья.
«Мэгги нанесла очередной удар», – подумал он, потрясенный и невероятно возбужденный видом атласной сорочки персикового цвета, отделанной кокетливо порочными кружевами, не скрывавшими, а подчеркивавшими красоту безупречной кожи и грудей... грудей новой Джесси.
Рука Джеймса замерла в воздухе. Ее груди бурно вздымались и выглядели при этом так же соблазнительно, как глазурь на свадебном торте, испеченном Баджером к их венчанию. Джеймс легко коснулся кончиками пальцев левого холмика и, закрыв глаза, осторожно скользнул ладонью по теплой нежной плоти. Плоти Джесси. Нет, она, конечно, не всегда казалась такой прекрасной, опьяненной страстью и не всегда смотрела на него как на бога, появившегося из древней волшебной легенды, чтобы предъявить на нее права.
И неожиданно он увидел Джесси такой, какая она была много лет назад, в ту ночь, когда он пришел в шорную кладовую конюшни ее отца с бутылкой портвейна, чтобы отпраздновать очередную победу девушки.
Она сидела, скрестив ноги, на шатком стуле, одетая в совершенно непотребные старую рубашку и бриджи, в одних толстых черных носках, еще и с дырами на пятках, в чем он нисколько не сомневался. Потные волосы прилипли к голове и были туго заплетены в косу.
И тут она произнесла противным, ехидным голоском:
– Папа сказал, что я могу поприветствовать проигравшего. Здорово я сегодня побила вас, Джеймс?! Вы не смогли сосредоточиться во втором заезде, едва не свалились с бедной лошади, когда тот жокей пытался вас пнуть. Я ужасно смеялась и, конечно, поэтому выиграла.
Потом она встала, по-прежнему нахально улыбаясь:
– Я еще не раз побью вас, Джеймс. Такова уж ваша участь.
И она нарочито расхлябанной походкой задиристого мальчишки удалилась из комнаты под громогласный хохот отца, а Джеймс даже ответить ничего не мог, только жалел, что под рукой нет веревки и он не может связать паршивую соплячку и утопить в Патапко.
Он не заметил, как пальцы перестали ласкать упругую белую плоть.
Глава 20
– Джеймс? Что случилось? Я очень сильно стискиваю тебя ногами? Тебе больно?!
– О нет.
Она изо всех сил сдавила его.
– Это уж слишком, Джесси. Это чересчур. Да-да, чересчур... но не смей ослаблять объятия.
Она уперлась пятками ему в спину, прижав его к безумно соблазнительному телу. Он скользнул пальцами по персиковому атласу, почти такому же мягкому, как ее плоть.
– Раньше ты никогда не касался меня так. Ужасно интересно. Тебе нравится сорочка?
– Совсем не в твоем стиле, – пробормотал он, не сводя глаз со своих загорелых, мозолистых, загрубевших пальцев, нежно гладивших полные белоснежные полушария.
– Может, теперь она больше мне идет.
– Скорее, Мэгги пытается вылепить тебя по своему образу и подобию.
– Ее образу и подобию каждый позавидует. Я хотела бы, чтобы ей это удалось. Эта сорочка – ее свадебный подарок.
– Она всегда и безошибочно знает, как можно угодить. А теперь, Джесси, не вырывайся. Лежи спокойно. Как ты смеешь болтать о всяких пустяках, когда я ласкаю твои груди?
Джесси повернула голову, остановила взгляд на небольшой чаше с телячьими мозгами, запеченными в масле, и тихо призналась:
– Я боюсь.
– Так значит, боишься... Мне кажется, что, если я овладею тобой, это будет не чем иным, как инцестом. Ну и парочка же из нас! Проклятие!
– Что такое инцест?
– Кровосмешение. Шесть лет, Джесси. Шесть лет ты была для меня младшей сестричкой. Бесконечно выводила меня из себя. А я столько раз чувствовал потребность тебя защитить. Помнишь, как я дергал тебя за косичку и ерошил волосы? Конечно, иногда мне хотелось задать тебе трепку, но, к сожалению, так и не удалось. Даже когда ты лежала на мне в саду Бланчардов, я не думал о тебе как о женщине. Ты была просто Джесси, соплячка в бриджах, которая вечно путается под ногами.